Психоделика. Книга для мертвых

–Не смейся! Это серьезно. Вот интересно, если я истово молился, долго, а Божья милость не снизошла ко мне, это что значит, что я молился недостаточно, или …

– Что или?

– Наш Бог, слаб?

– Гарольд!

– Я серьезно.

– Это ересь, Бог не может быть слабым, потому что он всесилен. Понимаешь всесилен. Он сам решает, кому помогать, а кому нет.

– Даже сарацинам?

– Причем тут сарацины?

– Как причем? Почему он помогает им? Один никогда не стал бы этого делать!

Я сделал паузу и шумно вобрал в себя воздух, этот ревностный северный язычник сведет меня когда-нибудь с ума.

– Гарольд пойми, он не помогает сарацинам, он отворачивается от нас. Иногда, понял?

Гарольд шел, низко опустив голову, и молчал. Задумался, это хорошо.

–Как же все это сложно, – наконец произнес он.

На том беседа и кончилась потому что, дико завывая, противник пошел на приступ.

Это было красиво, художник вознамерившийся описать эту битву был бы доволен. Белые плащи рыцарей неуклонно складывались в кулак. Минута и вот они двинулись навстречу сарацинскому гонгу. Перестраиваясь на ходу в клинообразное построение. В передних рядах мелькнул серебряный шлем нашего монаха. Медленно неуклонно, все набирая темп.

– Похоже, наше время не пришло… – несколько разочарованно произнес Гарольд.

Я кивнул.

И как выяснилось зря. Пришло, ох как пришло!

– Рыцари отойти к лошадям! – колокольный бас Лузиньяка пронесся над ущельем.

Вот и нам занятие. Гарольд сплюнул на руки и подмигнул мне заговорщицки.

– Это дело!

Конников набралось ровно 22. Это с командором и нашим блистательным монахом.

– Клемент! – позвал он меня. Я уже был в седле. Вблизи Франциско был не похож сам на себя. Это был совершенно другой человек. Даже вечная смуглота куда-то сошла с его лица. Потом присмотревшись, я увидел, что лицо его натерто чем-то белым, что и создавало это ощущение бледности. Зачем все это? Снова какой-то ритуал?

–– Послушай меня, рыцарь, не знаю, кто выберется из этой мышеловки, на всякий случай, я хочу чтобы ты знал…

Я вопросительно поглядел на него, монах да нет, как есть кардинал или магистр Ордена тени, кто знает, что у них там за иерархия, и это красное перо…

– Временем можно управлять. Тот, кто создавал наш мир, это умел. Мы тоже это умеем, но никто не знает об этом, и я не знал до недавних событий… – он криво ухмыльнулся и прежний Франциско проступил сквозь кардинальский лик, – … То, зачем мы находимся здесь, помогает в этом, заложенном внутри, каждого из нас умении.

– Как так?

– А так, Господь же умеет?

– Наверное…

– А нас создавал он по образу и подобию своему…

– Возможно. Как вас величать теперь ваше…

– Перестань, – это уже прежний Франциско ответил, – для тебя и Гарольда я всегда останусь францисканцем Франциско… В общем, так. Следи за мной внимательно, и если что-то случится…

– Подбери Реликвию и доставь… А кстати кому? Ваше святейшество… И что у вас с лицом?

– Клемент, все шутишь. Впрочем, так и надо. А с лицом… Это маска смерти… Сегодня мой день.

Я не знал что сказать. Просто заткнулся.

– Если встретишь братьев, скажешь, что я любил их…

– Они знают, я думаю.

– Да.

Подъехал Лузиньяк и вопросительно поглядел на нас. Внизу уже вовсю рубились пехотинцы.

Оппа, а у нас, похоже, сменился командор! Вот это да!

– Пора? – это Лузиньяк спросил у Франциско.

– Пора, – откликнулся тот.

– Рыцари на коней!

И мы поскакали.

Около часа мы кололи пиками, рубили мечами, отбивались щитами. Противники падали, истекая кровью Падали и мы. Обе стороны горячо молились на десятке разных языков и наречий, и алыми розами были устланы дороги на небеса для тех, кто не пережил тот день.

Удар наш был мощен и силен. Несмотря на численное превосходство, враг рассеялся и стал позорно отступать. Даже гонг захлебнулся.

Эх, не бывать ихнему командиру султаном. Еще восхитила меня слаженная работа арбалетчиков, кажется, ни один болт не пропадал у них зря. А тут еще мы в броне…

Нет, мусульмане сопротивлялись, их было много, но вскоре на лицах у них возник благоговейный ужас, а это было первым знаком нашей победы.

Франциско носился над полем брани подобно бледному ангелу смерти, он был великолепен, как и Гарольд, сменивший неудобный меч на тяжелую кованую секиру.

– Ариман! Ариман! – вопили сарацины, завидя его окровавленную бороду.