Аллегро с Дьяволом – II. Казань

«Ладно хоть опять в правый бок», – мелькнула мысль. Но валяться времени не было, запросто могли превратить в решето. Стиснув зубы, он нырнул в танк и захлопнул люк, по которому тут же ударила запоздавшая очередь.

– Ага, щас, прямо так и убили. Козлы! – зло прохрипел он.

Плюхнувшись на сиденье, Пастух почувствовал легкую дрожь: двигатель танка работал.

– Хоть что-то.

Пристроив автомат, Аркадий взялся за рычаги, и танк сначала медленно, но потом все быстрей двинулся на север, к ненавистному кишлаку. Он понимал, что в дымящей башне в любой момент мог взорваться боекомплект, но он молил Бога, чтобы это не случилось раньше, чем он исполнит задуманное.

Моджахеды не собирались так просто его отпускать, и двум гранатометчикам удалось испытать крепость боковой брони. Броня выдержала, а получивший контузию Пастух выпал на некоторое время из реальности.

Кок очнулся от сильной головной боли. Рядом суетливо перекрикивались «духи».

– У-у-у… суки, совсем близко подошли уже. Сейчас, ребята, я сейчас.

Вытерев рукавом кровь с лица и схватив пулемет, Кок, пошатываясь, направился к выходу из «арсенала». Подойдя к двери, он остановился, словно налетел на стенку. «Духи» были не рядом, они были на высоте. Их было много, очень много, как муравьев в хорошем муравейнике. Они суетились и на стоящего в дверях Кока не обращали никакого внимания. Их явно что-то заинтересовало на западной стороне, туда бежало несколько человек с РПГ. Кок медленно поднял пулемет, он не спешил открывать огонь. Оно и понятно: нажмешь и все, сколько останется жить потом – пять или пятнадцать секунд?

Время остановилось. Но вот на Кока обернулся стоящий метрах в семи «дух». Кок ясно увидел, как у него медленно, словно в замедленном кино, поднялись удивленно брови. Моджахед одной рукой стал поднимать автомат, а другой судорожно стал дергать за рукав душмана, стоявшего рядом.

«Ну, вот и все» – отрешенно констатировал Кок и нажал на курок.

Он начал с того самого духа, который его заметил, и с его соседа. Несколько секунд Кок безнаказанно расстреливал моджахедов в спины, но афганцы, воюющие с детства, жившие не просто на войне – жившие войной, быстро пришли в себя. Сразу несколько очередей припечатали Кока к вагончику, из которого он только что вышел. Пули прошивали грудь, руки, калечили лицо. Кок продолжал нажимать на курок и слабо водить пулеметом, но ствол неумолимо опускался, и остатки патронов он выпустил уже себе под ноги. Когда пулемет замолчал, уже мертвый Кок медленно, оставляя кровавый след на вагончике, сполз на землю. Пастух так никогда и не узнает, что эта убийственная атака Кока спасла ему жизнь. Благодаря ей в боковую броню танка попали выстрелы только из двух гранатометов, а не десятка.

Какой-то моджахед с густой черной бородой направился к Коку, извергая проклятия и доставая на ходу кинжал. Но что бы он ни хотел сделать, его желанию не было суждено сбыться. «Духи» вновь засуетились: с юга, на малой высоте, к высоте шли две «вертушки». Было еще недостаточно светло и поэтому, чтобы разобраться в обстановке, царящей на высоте, «вертушки» шли низко над землей. Очень низко. Слишком низко… Высота встретила вертолеты ураганным огнем из автоматов и пулеметов, в том числе и крупнокалиберных. Вертолет, идущий первым, встал на дыбы, и рухнул хвостом вниз менее чем в семидесяти метрах от высоты.

– Аллах Акбар! Аллах Акбар! – истошно взревели душманы, размахивая оружием.

Долго орать им не пришлось. Оставляя за собой растущий шлейф дыма, вторая «вертушка» совершила разворот и взяла боевой курс на высоту. «Духи» стали разбегаться, стараясь укрыться кто где мог – в окопах, углублениях, оставшихся от разорванных и сгоревших палаток, или просто за камнями. «Вертушка» прошла над высотой разбушевавшимся драконом, основательно вспахала ее и пошла дальше на север, на базу.

– Земля! Земля! Я пятый. На высоте «духи». Повторяю. На высоте «духи». Третий сбит. Меня тоже задели. Постараюсь дотянуть до дома. Прием.

– Понял тебя, пятый. Группа поддержки вышла, так что особо не геройствуй. В случае чего, садись. Прием.

– Вас понял. Думаю, дотянем. Прием.

– Давай, Серега, тяни! Ждем. Конец связи.

Было и ежу понятно, что теперь, когда на базе узнали о гибели защитников высоты, следует ждать ее артобстрела.

Вертушка еще не успела скрыться из глаз, как «духи», подхватив всех своих раненых и подобрав их оружие, стали быстро, немного суетливо, но без паники уходить на юг, туда, откуда пришли. Из девяти сотен моджахедов, попытавшихся пройти этой ночью мимо десантников, на высоте и вокруг нее осталось лежать больше трех сотен убитых, которым уже никогда не суждено было стать «гази» (победителями неверных).

Разорвавшаяся рядом мина не только контузила Конюха, но оставила в память о себе три отметины на теле. Два осколка безжалостно пропороли живот, а один еще и разорвал правую щеку, оставив безобразную рану. Придя в себя, Малахов, большей частью засыпанный землей, открыл глаза в звенящей тишине. Траншею, на дне которой он лежал, перепрыгивали «духи», почему-то спешно уходящие с высоты.

«Очевидно, наши на подходе», – справедливо решил Конюх.

Он приподнял «калаш» и нажал на курок раз, второй, третий. Автомат не хотел стрелять. Почему? Кончились патроны, заклинило? Этого Малахов уже не узнает никогда. Напряжение съело последние силы, и он вновь потерял сознание…

– Вечно тебя ждать приходится, давай быстрей, – раздалось под самым ухом ворчание Перца.

«Перец? Жив? Так это сон был, что ли? » – промелькнула радостная мысль у Кока, но открыв глаза, он понял, что ошибся. Сквозь склонившегося над ним Перца было видно небо.

– Убили нас, зема. Айда, надо с домом проститься. По обычаю меня должны до заката сегодня похоронить, да не судьба, – пояснил Кок, словно прочитав мысли друга.

– Ага, меня тоже на третий не успеют похоронить. Ладно, что самих себя оплакивать, пошли.

– Да отходили уже свое, земеля. Полетели.

Два светлых пятна быстро стали удаляться на север, но притормозили над кишлаком. Танк с развернутой почти на 45 градусов башней, из которой валил густой дым, надрывно ревя мотором, равнял кишлак с землей. К ближайшему склону горы бежали люди – дети, женщины, старики. Часть уже стояла там и с ужасом смотрела на разбушевавшийся танк.

– Пастух лютует. За нас кишлак духовский прессует, – серьезно, против обыкновения, прокомментировал Перец.

– Большой грех на душу берет. Не по-христиански это – невинных убивать! – назидательно изрек Кок.

– И не по-мусульмански, кстати, тоже, – уточнил уязвленный Перец и добавил: – Ладно, айда, а то время уходит.

И они продолжили свой путь на север, в Россию, в Казань.

Когда по высоте ударили «Грады», «духов» там уже не было. Залп задел лишь небольшую группу, отставшую от основной массы, и прибавил к валяющимся трупам еще порядка двух десятков. Моджахеды уходили в горы, освещаемые лучами восходящего солнца, оставляя за спиной стеной встающие взрывы. Войдя в ущелье, они через некоторое время разделились и пошли по разным тропам, как и приходили. Чуть позже вслед за «духами» в ущелье вошли четыре вертолета – это были последние «вертушки», что могла выставить база. В ущелье четвертка разделилась на пары. Потом эхо долго еще разносило по горам отзвуки разрывов, пулеметных очередей и предсмертные крики. Опустошив подвески, вертолеты вновь собрались в одну группу и вернулись на базу.

События, последовавшие после того, как на броне разорвались гранаты, Пастух помнил плохо. Память зафиксировала какие-то фрагменты, мелькающие в пылевом тумане: две «вертушки», прошедшие низко над танком, какой-то старик, ковыляющий, прихрамывая, навстречу танку… Он очень торопился, кажется, что-то кричал… Да, точно, он кричал и тряс клюкой.

– Я вам сделаю! Я вам, суки, сделаю! – отрешенно шептал Пастух.

А потом пыль… Пыль… Пыль… Пыль и песок, забивающие глаза и нос. И скрип песка на зубах. А еще звон! Звон большого колокола в голове, что, казалось, была готова взорваться. Буууммм! Буууммммм!! Бууумммм!!!

Проложив в кишлаке новую улицу, танк развернулся и снова атаковал его.

И снова пыль и песок… Пыль и песок… Много пыли… Она везде… Невозможно дышать… Режет глаза…

…– Пыль, везде эта чертова пыль! – часто ворчала матушка по переезду в Казань. – Это просто ужас какой то. В Ванино за месяц не скапливается столько, как тут за пару дней. Ненавижу пыль!!

И пылесосила, пылесосила без конца. Да, сейчас тоже хороший пылесос не помешал бы…

Пыль и колокол, взявшийся, казалось, расколоть голову. Это определенно был Царь-Колокол – огромный, тяжелый, гулкий.

Буууумммм! Бууууумммм!! Буууммм!!!

И снова пыль, пыль, пыль… И песок на зубах…

Пыль и песок от разваливающихся мазанок. Какие-то кровавые тряпки, доски. Убегающие люди, которых он видел в очередной раз, разворачиваясь для атаки ненавистного кишлака. Он не гонялся за людьми, они были ему не нужны. Он не собирался их убивать. Ему был нужен КИШЛАК. Кишлак, в который он пришел, чтобы сравнять его с землей. За ВСЕ! За ВСЕХ! За Кока, за Лешего, за Наташку, за Перца, будь он неладен! За Чуму! За ВСЕХ!!! За себя, в конце концов, за то, что с ним сделала война! О том, что находящиеся в кишлаке люди не имели, вообще-то, к этому никакого отношения, он в тот момент не думал.

– Я вам сделаю! Я вам, суки, сделаю!

Он помнит ощущение, как его лицо свело судорогой, и на лице застыло даже не выражение, а оскал, маска. Маска смерти, по которой текли слезы. Он плакал и скрипел зубами – не вернуть, никого не вернуть! Он понимал, что месть ничего не изменит, но все, что он мог сделать – это только отомстить. И чувствовал растущую, нет, раскрывающуюся бездонную огненную пропасть, в которую затягивало душу.

Он запомнил на всю жизнь, как все время ждал – когда же, наконец, взорвется башня и все закончится. Но взрыва не было, и дымящийся танк с повернутой на бок башней продолжал давить уцелевшие еще хибары…

Когда он пришел в себя, мотор уже заглох. Пыль осела. Пастух посидел немного в танке, рассматривая то, что еще недавно было кишлаком. Он словно ждал чего-то. И дождался. Недалеко от танка зашевелилась куча мусора. Показалась детская рука. Пастух почувствовал, как по спине пробежала капля холодного пота. Разгребая мусор и камни, из кучи вылезал мальчишка лет десяти-двенадцати. ВЫЛЕЗАЛ! Он не то что вылезать, жить не должен был. Грудь и живот мальчишки определенно побывали под гусеницами танка. Раздавленные и перемолотые, они представляли собой кашу из костей, мяса и тряпок, все это было покрыто слоем пыли. Правая рука была оторвана почти по плечо. Мальчишка вылез из кучи и медленно пошел к танку. У Пастуха волосы зашевелились на голове. Он сидел, не в силах пошевелиться. А мальчишка шел к танку, шел и плакал. Он что-то говорил, но Пастух не понимал. Вот внутренности, которые тянулись следом по земле, зацепились, и мальчишка обернулся, дергая их уцелевшей рукой. Отцепил, взял комком в руку и вновь двинулся к танку. Продолжая плакать и жаловаться на что-то. Пастух медленно достал автомат и направил на мальчишку, да вот нажать на курок не мог. Палец онемел. Автомат молчал, а мальчишка подходил все ближе. Внутри у Пастуха все заледенело, он молча смотрел на мальчика, и рад бы заорать, да не мог.