Аллегро с Дьяволом – II. Казань

– Слушай, Графиня, а у меня… дети будут?

– Будут. Та, которая любит, родит тебе троих. А теперь ступай, устала я, – взмахом руки Графиня остановила Аркадия, собравшегося задать очередной вопрос. – Ступай с Богом. Дай Чекушке денег, все восемь сотен, что у тебя в кошельке. Пусть сходит в магазин, принесет закуски: колбасы, сала, маринованных огурцов и еще чего-нибудь там, он знает… Самое главное, хлеба пусть возьмет, а то у меня вчера еще кончился.

Развернувшись, Аркадий двинулся к выходу из квартиры.

Когда он уже вышел в прихожую, Графиня окликнула его:

– Пастух! Не пытайся обмануть судьбу. Все предрешено в этом мире: и рождение, и смерть, и война… и любовь.

Аркадий молча вышел. Около подъезда его ждал Чекушка.

– Ну как, рассказала? – спросил он с надеждой.

Аркадий задумчиво посмотрел на него, кивнул, достал кошелек и пересчитал наличность. Восемь сотен, как и сказала Графиня. Он притянул деньги Чекушке, у которого радостно загорелись глаза.

– Графиня велела тебе в магазин сбегать. Возьми закуски: огурцов маринованных, колбасы, сала и еще чего-нибудь на твое усмотрение. Самое главное – хлеба не забудь.

– Ага, ага. Ну, я побежал? – спросил он нетерпеливо.

– Давай.

И счастливый Чекушка, хоть им было по пути, быстро засеменил вперед, в сторону Оазиса.

«Как немного нужно некоторым для счастья», – подумал Аркадий, провожая его взглядом и неторопливо отправляясь следом.

«Итак, что мы имеем? Если Графиня не врет, то Иван через пару месяцев вернется. Втянет меня в историю. Отказаться я не смогу, но заработаю кучу денег. Точнее, "сколько надо". Воспользоваться ими, впрочем, я опять же не смогу. Нерадостная перспективка. Похоже, Иван все-таки влез в криминал, а зря, не для него эти игры. Меня он, конечно же, не втянет. Это точно!»

Аркадий медленно шел домой, раздираемый противоречивыми чувствами. Он был рад, что с Иваном все в порядке и что он скоро вернется. Но совершенно не хотел встревать в какие-то истории со смертельным для себя исходом.

«А какая, скажите, еще причина кроме смерти может помешать мне воспользоваться деньгами? То-то и оно, что никакая. Ну уж нет, Ванюша, ни в какую авантюру ты меня не втянешь! Спасибо Графине, предупредила!»

Уже на походе к Оазису навстречу Аркадию попался спешащий из магазина Чекушка. Он радостно подмигнул Аркадию, не сбавляя шага, показал набитый пакет и засеменил в сторону дома Графини.

Тем временем в квартире, из которой только что вышел Аркадий, за столом в одежде Графини сидело существо, мало напоминавшее человека. Оно походило скорее на огромную жабу – так, если бы из нее попытались сделать человека. У существа был огромный рот, большие на выкате глаза, пупырчатая коричнево-желтая кожа и небольшие перепонки между пальцами.

Люстра и телевизор были выключены. На столе стояла свеча. Между свечой и существом, в совершенно белой тарелке – вещи явно чуждой для этого дома – стояла вещь еще более необычная. Это был шар размером с футбольный мяч из чистейшего горного хрусталя. Поверхность шара была покрыта тысячью маленьких граней. Свет свечи играл и переливался в кристалле, создавая там немыслимые узоры и сплетения. Графиня, ибо это все-таки была она, смотрела в глубину шара, сотрясаясь всем телом. Время от времени она издавала звуки, напоминающие одновременно тихое похрюкивание и кошачье мурлыкание. Графиня смеялась…

Когда через несколько минут в квартиру с покупками пришел Чекушка, в зале по-прежнему горела одна лампочка, а в углу безмолвно мерцал телевизор. На столе кроме самогона, стаканчиков и остатков сала ничего не было.

– Ты прямо как электровеник летаешь! – приветствовала его Графиня и жестом пригласила к столу.

– А то! – самодовольно ответил Чекушка и, поставив на стул пакет, протянул руку к бутылке с заветной жидкостью.

Часть вторая

Глава 1. Конюх

1

30 апреля 2005 года, США, штат Техас

Близилась полночь, для Вызова было почти все готово. В рукотворной пещере, в неверном пляшущем свете костерка сатанист в черной с красной каймой мантии напряженно обводил кровью пентаграмму – пятиконечную звезду в круге диаметром шесть метров. По концам звезды, уже за приделами круга, располагались пять замысловатых иероглифов. Пентаграмма была выложена в полу черным камнем явно не создателями пещеры, а много позже – может сотню, а может всего несколько десятков лет назад. На потолке, точно над пентаграммой, располагалась ее зеркальная копия – она также была выложена камнем. Много лет тому назад здесь уже явно кто-то пытался совершить Вызов. Обрывки шкур, кости, разбросанные по пещере, всевозможная утварь остались памятью тому. И поэтому вся немногочисленная сатанистская атрибутика смотрелась в этой пещере очень даже к месту. Впервые попав в эту пещеру, сатанист долго ломал голову: кто это был? Кто-то из индейских шаманов или же кто-то из первых переселенцев? Поразмыслив, он решил, что это определенно были переселенцы, привезшие на новый материк не только технологии и свою религию, но и свои пороки.

Сатанист очередной раз обводил пентаграмму кровью бродячего пса из темной бронзовой чаши.

Иероглифы он обвел отдельно, из другой плошки, сделанной из «небесного камня». Он купил ее в Египте за две тысячи долларов, ей было несколько сот лет. По крайней мере его убедил в этом продавец одной из лавчонок по продаже местного антиквариата. В этой чаше была кровь старого бродяги, убитого три дня назад. Обводил пентаграмму сатанист связанными воедино шестью перьями черного ворона. Все остальное было готово – точно согласно описанию в манускрипте, полученном при прошлом, впервые удачном Вызове.

Сатаниста звали Джо. Это был мужчина с европейской внешностью, пятидесяти с хвостиком лет, среднего телосложения и невысокого роста. Закончив обводить пентаграмму, он улыбнулся: как все оказалось просто. Не нужны оказались ни кровь девственниц, ни своя кровь, ни драгоценные камни, ни золото. Ничего сверхъестественного. Нужно было только: знать точное время и место, немного крови и самое главное, конечно, – заклинание. А сколько девушек было закопано в окрестностях пещеры, сколько он пролил своей и чужой крови, добиваясь Вызова! Об этом кроме него знал только Серж, его верный цепной пес. В молчании Сержа сатанист был абсолютно уверен, и не только потому, что хорошо оплачивал его услуги, но и потому, что всех этих девушек Серж и убил. Впрочем, не только их.

Пентаграмму Джо начал окружать числами и надписями, ежесекундно сверяясь с манускриптом. Закончив, он вновь напряженно посмотрел на часы: без пятнадцати двенадцать. Нет, стрелка определенно прилипла и не желала двигаться вперед! Он нервно потер ладонями и в сотый раз посмотрел на манускрипт с заклинанием. Лишь бы ничего не напутать! Да что же так долго тянется время!

Около туннеля, который вел из пещеры, на границе света и тьмы на камне сидел и наблюдал за суетящимся сатанистом крепкий мужчина. Это и был Серж. Он был также европейцем, почти на двадцать лет младше своего хозяина. Даже в слабом свете костра угадывался большой шрам на правой щеке. Шрам тянулся от глаза вниз, как след от причудливо сбежавшей слезы, и делал лицо похожим на маску Пьеро: мрачное выражение только усиливало сходство.

Серж уступил требованиям сатаниста и называл его хозяином. Привычка брала свое, и его уже перестало коробить от этого, как когда-то, когда он только стал работать на Джорджа…

…В ноябре 2001 года Малахофф Серж, бывший гражданин СССР, бывший старший лейтенант ВДВ, которому нелюбившие подчиненные дали когда-то давно кличку Конюх, сидел в баре. Он был пьяный в стельку и оплакивал свою пропащую жизнь. А ведь как все хорошо начиналось. Он – молодой лейтенант, отец – генерал, квартира в Москве, дача в Подмосковье, невеста также генеральская дочь и перспективы, перспективы… А три дня назад его, гражданина США, отсидевшего пять лет в тюрьме, выгнали даже с бензоколонки, где он работал то ли дворником, то ли уборщицей.

Первую мощную трещину судьба дала в проклятом Афганистане, в том единственном в его жизни бою. После ранения, полученного на высоте, военная карьера Конюха закончилась. Его оперативно переправили в Москву, где он попал в руки лучших военных хирургов. Они ювелирно зашили щеку, но не из-за нее он провел по госпиталям и санаториям почти два года. Два осколка, пролетевшие сквозь его желудок, и сейчас, пятнадцать лет спустя, нет-нет да напоминали о себе болями в животе.

Пока он лечился, закончился вывод войск из Афганистана, потом закончился, приказав долго жить, и сам Союз. Кто бы мог подумать?! Сергей не захотел возвращаться на службу, и отец устроил ему пенсию по инвалидности. Подумав и спокойно осмотревшись по сторонам, Конюх решил эмигрировать и уехал в США. Полтора миллиона долларов, которые отец заблаговременно, окольными путями перевел для него, значительно упростили как получение гражданства, так и жизнь вообще. Получая американский паспорт, он изменил в фамилии окончание с буквы «в» на «фф», также поменял имя на французский манер, став Сержем. Жизнь в стране бывшего вероятного противника с деньгами в кармане ему очень понравилась. Он поселился в Вашингтоне, где открыл небольшой магазинчик по продаже «русских сувениров». Интерес ко всему русскому был высок, дела шли неплохо.

Тем временем в России скоропостижно скончался отец, оказавшийся замешанным в скандал, возникший при выводе войск из Германии. Конюх подозревал, что в смерти отца не все чисто, но ехать в Россию разбираться в этом, подставляя свою шею под топор, ему совершенно не хотелось. Полученные незадолго до этого еще полмиллиона смягчили горечь утраты. На похороны он не поехал. Мать отказалась эмигрировать, и последний раз он ее видел семь лет назад, сразу после свадьбы. Тогда он женился на Мэри, на этой 100% американской стерве, о чем он тогда конечно еще не догадывался, и повез ее домой. Он хотел познакомить жену с матерью, показать Россию и попутно решить некоторые вопросы, связанные с бизнесом.

Прожили они с Мэри недолго, меньше двух лет. С точки зрения советского человека, пусть и генеральского сынка, она оказалась транжиркой, лентяйкой и довольно сварливой особой. Да, Наташка ей сто очков вперед дала бы.

Наташа, Наташа… Сначала, узнав о ее гибели, он, если честно, испытал горечь с примесью облегчения. Жениться он все-таки на ней не собирался, а тут еще эта история с Пастухом. А все-таки интересно, было у них что-то или нет? Он каждый раз задавался этим вопросом, когда вспоминал Наташу. В последнее время это происходило все чаще, особенно после пары бокалов виски, когда хотелось выть по-волчьи на луну, изливая горечь от обиды на судьбу-судьбинушку, так круто с ним обошедшуюся.

Лишь много лет спустя после гибели Наташи, уже в тюрьме, к нему пришло осознание того, что никто не любил и уже не полюбит его так беззаветно и преданно, как Наташа. Вместе с пониманием пришло и запоздалое чувство невосполнимой утраты. В такие моменты он жалел, что не дал ей родить ребенка и все гадал, кто бы у них родился – сын или дочь?

А в тюрьму его засадила Эдда, чтоб ее… Она очень плохо переносила, когда он, с ее точки зрения, пил лишнего. И вот однажды, когда он вернулся домой сильно навеселе, она закатила истерику. Он не сдержался и отвесил ей пару оплеух, чтобы заткнулась. И что вы думаете? Эта сука подала на него в суд. В Союзе многие мужики время от времени «учат уму-разуму» своих жен и не видят в этом ничего криминального. Как ни странно, большое количество жен разделяют эту точку зрения. А как же иначе объяснить тот факт, что тысячи заявлений, написанных сгоряча когда «суженые» совсем теряют границы дозволенного и приходится вызывать милицию, потом забираются обратно. Отец Конюха тоже частенько поколачивал мать, даже будучи генералом. И что? Мать любила отца до самой смерти! Но то в России, а тут была Америка.

Так что вызов в суд был для Конюха неприятным сюрпризом. Может ему попался не очень опытный адвокат, но скорее всего присяжных и суд против него настроил сам факт того, что он бывший СОВЕТСКИЙ десантник. Ему оказали честь, предоставив гражданство такой великой страны как США, а он, неблагодарный, воспользовался этим, чтобы регулярно и жестоко избивать гражданку США, имевшую неосторожность выйти за него замуж!

Короче, суд он проиграл по всем статьям: пять лет тюрьмы, все имущество как-то – магазин, квартира, обе машины и все деньги – отошло в пользу Эдды. Жизнь, давшая в Афганистане первую трещину, окончательно пошла прахом.

– Чтоб ей пусто было, суке! – скрипнул зубами Конюх и выпил очередную порцию виски. Прошло шесть лет, но его по-прежнему душила бешеная злоба при воспоминании о бывшей жене.

2

В тюрьме было тяжко. Пять лет от звонка до звонка. Воспитанный в Союзе, он не особо разделял людей по цвету кожи, но то было до тюрьмы. В тюрьме он был чужим для всех. Но если белые его просто игнорировали, то негры, пардон, афро-американцы, просто взъелись на него. А все потому, что он имел неосторожность одного из них назвать негром. Конечно, он уже знал, что надо говорить «афро-американцы» и что «негр» – это оскорбление. Он не хотел никого обижать, но вот вырвалось по привычке! В Союзе так учили, что человек с красной кожей – индеец, с черной – негр, а с желтой – азиат. Он пытался честно извиниться и объяснить недоразумение. Не получилось, его просто не стали слушать, а сразу начали бить. Численное преимущество как всегда увеличило обиду и уменьшило желание слушать. Пару раз он, сильно избитый, валялся в тюремном госпитале. Но сначала он попал в карцер, отправив в госпиталь несколько пациентов с черной кожей. В конце концов его все-таки отделали по полной программе, переломав несколько костей. Покинув стены госпиталя, Конюх решил, что с конфликтом надо завязывать. С большим трудом ему удалось устроить встречу со Старым Томом. Слово Старого Тома, сухонького мужчины лет семидесяти с лицом, изборожденным морщинами, имело большой вес среди черных братьев, по мнению некоторых – решающий. Надо ли упоминать, что он имел черный цвет кожи.

– Мне передали о твоем сильном желании поговорить со мной. Говори, белый, только коротко, – неприветливо встретил Старый Том Конюха.

Тот объяснил ему и про Союз, и про то, что не хотел никого обидеть, и о том, что уже пытался просить прощения.

– Мне не понравилось валяться в госпитале избитым железными прутьями. Если ваши парни еще раз на меня нападут, я начну убивать.

– Ты кого пугаешь, белый? – казалось, не только губы Старого Тома изогнулись в презрительной усмешке, а все его морщинистое лицо.