«Горовиц был мне, как брат…». Письма Натана Мильштейна Владимиру Горовицу: от повседневности к творчеству

2 из Москвы: Оборин, Гинзбург, 2 из Ленинграда: Софроницкий, Шостакович, 1 из Украины: Горовиц.

Выбор сделан после двухдневного обсуждения в ВОКСе и ГУСе с учетом самых различных привходящих обстоятельств.

Кандидатом на случай отказа Горовица намечен Каменский, хотя под сомнением его возраст (род.1900 г.)»

Следовательно, переписка с родными должна была существовать – она, де-юре, была разрешена. Однако ее нет. Притом, что сохранены даже счета, множество магазинных чеков, записки и другие мелочи. Гарольд Шонберг приводит утверждение двоюродной сестры пианиста Наташи Зайцевой: «Он интересовался семьей настолько, насколько он мог бы интересоваться кем-нибудь ещё кроме себя, тем не менее, он на самом деле обожал свою мать, – говорила Наташа, – но карьера была на первом месте. Позднее, когда он обосновался на новом месте, он переписывался с ними, никогда не терял связи[60 - Приведем, факт, доказывающий наличие переписки. Г. Пласкин с некоторой долей иронии отмечает, что В. Горовиц, не зная о своей семье ничего, придумывал, якобы, о ней что-то. Так, например, он говорил, что его брат Георг работает в Таганроге. Когда же было выяснено [49, с. 58], что Георг действительно с 1944 до 1945 гг. работал в Таганроге, следовательно, Горовиц ничего не притдумывал, а знал, я подумал о том, что устойчивая связь с семьей никогда не прерывалась.]» [17, p. 66]. Далее Г. Шонберг еще раз повторяет: «Горовиц никогда не прерывал связь со своей семьёй и общался со своим отцом и матерью с тех самых пор, как уехал на Запад в 1925 году. Он регулярно высылал им деньги» [17, p. 144]. Интересно, что в устном интервью, которое было дано дочерью хозяйки квартиры в Одессе, где недолгое довоенное время жил Григорий Горовиц, она вспоминала, что ежемесячно брат (Владимир) присылал Григорию посылки и деньги[61 - Интервьюер – историограф Международного конкурса молодых пианистов памяти Владимира Горовица Юлия Смилянская.].

В одном из интервью влиятельному американскому журналисту Гарольду Шонбергу пианист, рассказывая о первых годах его эмиграции, упомянул о своих связях с семьей: «Жизнь в Германии была ужасна», – размышлял Горовиц. – «Когда я писал домой в 1930-х [выделено мной. – Ю.З.], я говорил, что Германия и вся Европа были „Гибелью богов“. Чем-то нехорошим веяло в воздухе. Я не был дураком» [17, p. 100]. Таким образом, сам пианист утверждает, что переписка с родными была! Тогда где же она? Конечно, необходимо помнить, что после 1934 года молодая семья Горовица-Тосканини вела отнюдь не домашний образ жизни: они жили, как правило, в гостиницах, летом – снимали виллы, чаще всего в Швейцарии, а в сентябре 1939 г. выехали из Европы окончательно и обосновалась в Америке. Возможно, пианист не хотел обременять себя перевозкой старой корреспонденции. Возможно… Но как в этом случае трактовать наличие программок концертов 1922—1925 гг. (даже консерваторских) и 1925—1940 гг., писем, открыток, телеграмм, фотографий, анонсов и афиш концертов, сохранившихся в архиве?

Известно, что в 1930 г. от перитонита умерла Софья Яковлевна Бодик-Горовиц – мать музыканта.

Софья Горовиц (урожденная Бодик). Архив Йельского университета.

.В том же году арестован НКВД и сослан сроком на три года на печально знаменитые Соловки, брат Владимира Григорий Горовиц[62 - См.: [50, c. 47—61].], который после своего освобождения устроился на работу в одесскую школу[63 - Видимо, не без помощи папы, так как известно, что Самоил Горовиц имел влиятельных родственников и друзей в Одессе. В областном архиве сохранилось даже «разрешение на присвоение И. Горовицу (скорее всего, родственнику) звания почетного гражданина города».] для одаренных детей им. П. Столярского[64 - В архиве В. Горовица в библиотеке Йельского университетаесть три фотографии Самоила, Регины и Григория, сделанные в 1933 г. и, видимо, привезенные сыну в 1934 г. отцом в Париж [49, c. 278—292]. Есть и фотографии, относящиеся ко времени после 1925 г., т.е. после отъезда Владимира из СССР. Именно это наводит на мысль, что все письма, которые он получал из дома, были уничтожены. Вопрос – когда?]. Еще раньше, в 1927 г. Регина Горовиц вышла замуж во второй раз за молодого экономиста Евсея Либермана [смотреть электронную книгу «Русская корреспонденция Владимира Горовица в Йельском университете»]. В 1937 вновь (уже в четвертый раз после революции 1917 г. [см.:50, c. 45—59]) арестован отец и отправлен в концентрационный лагерь, откуда он уже не вышел живым. Во второй раз в Таганроге в начале 1945 г. арестован Григорий, который умер спустя год[65 - Более подробно об этих фактах биографии семьи Горовицев см.: [50].]. И ни одному из перечисленных событий нет подтверждения в личном архиве пианиста, хотя арест и гибель отца, смерть Григория произошли уже после окончательного устройства Владимира Горовица в Америке и списывать отсутствие документов на переезд уже невозможно. Ни одного письма, телеграммы, хотя бы открытки!

Вывод напрашивается сам собой: все, что хоть как-нибудь могло «повредить» репутации великого пианиста безжалостно уничтожено, причем, видимо, во время передачи документов в архив Йельского университета[66 - Впрочем, в своей монографии Гарольд Шонберг прямо указывает на Ванду Горовиц-Тосканини: «Летом 1986 года, Горовиц начал отсылать материалы в Йельский университет, в учрежденный там архив Горовица. Материалы, в основном, систематизировала Ванда [выделено мной. – Ю. З.]» [17, p. 285].]. Учитывая это, те несколько писем и телеграмм Натана Мильштейна к Владимиру Горовицу, уцелевшие, видимо, после значительной «самоцензуры» последнего, представляют большой интерес для исследователей жизни и творчества этих двух великих музыкантов ХХ столетия. Первое – датировано 24.09.1930 г., последняя телеграмма – 29.09.1989 г.

Н. МИЛЬШТЕЙН – В. ГОРОВИЦУ

КАТАЛОГ ПЕРЕПИСКИ

– Письмо04.09.1930

– Телеграмма26.12.1933 – Свадебное поздравление.

– Письмо23.07.1942

– Телеграмма12.01.1953 – Жалею, что не с вами.

– Письмо20.06.1954

– Письмо30.10.1955

– Письмо24.07.1956

– Телеграмма16.01.1957 – Соболезнование на смерть А. Тосканини.

– Письмо18.07.1957

– Письмо28.05.1959

– Открытка 1961 – Натан самый умный. С припиской Н. Мильштейна.

– Письмо25.09.1964

– Письмо15.05.1965

– Письмо Октябрь 196?

– Телеграмма01.10.1968 – Поздравительная – день рождения.

– Телеграмма01.10.1983 – Поздравительная – д/р.

– Телеграмма09.11.1983 – Не могу быть здесь.

– Телеграмма01.10.1987— Поздравительная – д/р.

– Телеграмма30.09.1988 – Поздравительная – д/р.

– Телеграмма29.09.1989 – Поздравительная – д/р.

ПИСЬМА Н. МИЛЬШТЕЙНА В. ГОРОВИЦУ И КОММЕНТАРИИ

Письмо №1[67 - Номера писем даны по каталогу переписки.]

24.09.1930

Wien 24-IX-1930 (1)

Дорогой Володенька

Очень уж твое письмо меня взволновало, но [,] тем не менее [,] через три [видимо, дня. – Ю.З.] после его получения имею полную возможность немного анализировать все происшедшее в Кельне (2). Все это меня очень взволновало и поразило, не потому, что я этого не ожидал, а потому, что я этого не ожидал так скоро. Имея всегда в тебе защитника его честности и морали, Марсель не представлялся иным, чем ты этого хотел. Вот поэтому-то и этот сын, вернее Сукин сын («Deutchland, Deutchland ?ber alles») [подчеркнуто Н. Мильштейном. – Ю. З.] (3) тебя обманул, ибо зная, что это так именно произойдет, он у тебя все-же брал деньги. После его поступка для меня больше не существует мифической честности немцев, которые не только тебя обманули, но обманывают себя, (ведь их тупость им не позволяет этого видеть) и обманули всех, когда мне нужно было уступить свои финансовые дела несколько лет тому назад. Они тогда просто обокрали всех, кто им поверил. Я говорю о том [,] как немцы-свиньи восстановили, вернее стабилизировали свою валюту (4).

Что же касается тебя, то ты должен забыть этого сукиного сына раз и навсегда. Этот номер не для тебя, и ты должен был это понять раньше. Я здесь у Кнайз [а][68 - Парижский модный портной, у которого Горовиц шил костюмы, называя его «превосходным модельером».] заказал серый и синий костюмы, фрак и синие пальто (5). Крепко тебя целую. Буду очень рад, если получу от тебя весточку. Я больше не живу в «Imperiale». Я снял на 3 недели прямо королевскую комнату с самой дорогой мебелью, какую себе только можно желать. В этой комнате имеются самые дорогие картины и скульптуры знаменитых мастеров (6). Напиши мне [,] как ты себя чувствуешь после отдыха. Я не плохо. Мой чудный смычек вторично сломался (7). Безумно жалко.

Ну, еще раз тебя [видимо, целую. – Ю. З.] и желаю всего доброго [,]

твой Натан [,]

Адрес «Inhma» Prinz Eugen Strasse 13

Для меняWien IV

Надпись сверху верх ногами: о чем и как говорил Саша с Франклином? (8)

Комментарии

1. «Wien 24-IX-1930». — Письмо датировано сентябрем. Надо полагать, что оно является откликом на какое-то недавнее событие в жизни B. Горовица. Известно, что почти полгода, т.е. всю зиму и весну этого года пианист очень напряженно гастролировал по Америке. Об этом упоминают все авторы биографий пианиста. В частности, Гленн Пласкин в своей монографии пишет: «Американский концертный тур 1929—1930 годов для Горовица оказался самым длительным и самым напряженным, – на шесть месяцев было запланировано не меньше чем семьдесят семь концертов» [16, p. 138]. А 15 апреля 1930 г. Горовиц играл в Карнеги-холл, что подтверждается концертографией пианиста[69 - См.: [19].]. Следующий концерт, следуя тому же документу, состоялся в Лондоне 27 октября 1930 г.[70 - April 15, 1930: Carnegie Hall, New York City, New York. Programm: Chopin: Ballade No. 1 in G minor, оp. 23; Chopin: Ballade No. 2 in F major, оp.38; Chopin: Sonata No. 2 in B-flat minor, оp. 35; Chopin: Etude in A minor, оp. 25 No. 11 (Winter Wind); Chopin: Etude in C minor [unspecified]; Chopin: Etude in C-sharp minor [unspecified]; Chopin: Etude in F major [unspecified]; Chopin: Etude G-sharp minor, оp. 25 No. 6; Chopin: Etude in B minor, оp. 25 No. 10 (Octave); Chopin: Three Mazurkas in C-sharp minor [unspecified]; Chopin: Polonaise in A-flat major, оp. 53. October 27, 1930: Queen’s Hall, London, England. Programm: Rachmaninoff: Piano Concerto No. 3 in D minor, оp. 30 [см.: 19].] Такую датировку предлагает и Гарольд Шонберг в своей книге о пианисте: «Когда Горовиц посетил Англию в 1930 году, он исполнил Третий концерт Рахманинова с Вильямом Мен Гелбергом, а затем, записал его с Альбертом Коутсом» [17, p. 124]. Таким образом, можно сделать вывод, что инцидент, происшедший с В. Горовицем, видимо, произошел летом 1930 г. Напомним, что письмо Мильштейна датировано 24 сентября. В Советском Союзе летом того же года, а именно 19 июля 1930 г. был арестован по печально знаменитой статье 58—10 УК РСФСР брат пианиста Григорий Горовиц, которому было предъявлено характерное для НКВД обвинение в контрреволюции[71 - См.: [50, c. 69—70].]. Наконец, в том же году внезапно скончалась мать пианиста Софья Горовиц, которую Владимир очень любил.

2. «Очень уж твое письмо меня взволновало, но [,] тем не менее [,] через три [видимо, дня. – Ю.З.] после его получения имею полную возможность немного анализировать все происшедшее в Кельне». – Письмо В. Горовица, о котором пишет Н. Мильштейн, видимо, содержало описание какого-то плохого поступка, совершенного по отношению к Горовицу неким Марселем. Скорее всего, этот, упомянутый далее в письме, Марсель (имя скорее французское, чем немецкое) обманул пианиста и тот понес довольно значительные финансовые потери. К таким выводам заставляет прийти дальнейший текст письма Н. Мильштейна. Марсель не был секретарем музыканта, т.к. в монографии Г. Пласкина (по утверждению того же Н. Мильштейна, основанной на дневниках А. Меровича), наиболее полно описывающей тридцатые годы жизни пианиста, подобное имя не упоминается[72 - Г. Пласкин в своей монографии, подчеркивает, что секретарем пианиста в течение шести лет один и тот же человек, но отнюдь не Марсель. Он описывает один из разговоров В. Горовица со своими друзьями, который происходил накануне женитьбы пианиста, т.е. в 1933 г.: «…показывая на своего секретаря-мужчину, который путешествовал с ним последние шесть лет. Секретарь сопереживал Горовицу и также был помолвлен. Путешествуя вместе, два будущих жениха выставляли фотографии своих невест на ночные столики у изголовья кроватей каждый на свое место и насмешливо покачивали головой, перед тем как погасить свет» [16, p. 162].]. Известно, что камердинером-секретарем пианиста был молодой белокурый немец, который работал у него шесть лет вплоть до женитьбы В. Горовица на Ванде Тосканини, которая произошла в 1933 г., т.е. значительно позже описанных событий. Весьма возможно, что эта потеря была не столь значимой, так как этот случай в жизни пианиста нигде больше не описывается. Во всяком случае, поиски в корреспонденции архива В. Горовица не принесли результата: ни в одном из писем, адресованных В. Горовицу, не упоминается о каком-либо случае его обмана, как, впрочем, и все наиболее полные опубликованные биографии пианиста умалчивают о драматическом событии финансового порядка, происшедшем в 1930 г.

3. «Вот поэтому-то и этот сын, вернее Сукин сын („Deutchland, Deutchland ?ber alles“)». – Здесь Н. Мильштейн использует знаменитую фразу в уничижительном смысле, подчеркивая всю ее нелепость, в связи с событиями кризиса и острой инфляции в Германии, начиная с середины 1929 г., темпы которой были таковыми, что за два неполных года (до лета 1930 г.) количество безработных выросло до 4 миллионов человек; промышленное производство сократилось в два раза, а национальная валюта – марка подешевела так, что, например, газета в 1929 году стоила 40 миллионов марок[73 - См.: [85].]. По всей видимости, упоминаемый в письме Марсель, «обобрал» пианиста, что и послужило поводом для Н. Мильштейна в столь уничижительном тоне использовать девиз «Германия превыше всего!».

4. «Я говорю о том [,] как немцы-свиньи восстановили, вернее стабилизировали свою валюту». – В середине 1931 г. слабым звеном в мировой валютной системе оказались Германия и Австрия в связи с отливом иностранных капиталов, уменьшением официального золотого запаса и банкротством банков. Германия ввела валютные ограничения, прекратила платежи по внешним долгам и размен марки на золото. Фактически в стране был отменен золотой стандарт, а официальный курс марки был заморожен на уровне 1924 г. С середины 1930 г. Германия прекратила платить репарации, которые были рассчитаны на 37 лет, таким образом, сохранив свою национальную валюту и укрепив ее.

5.«Я здесь у Кнайз [а] заказал серый и синий костюмы, фрак и синие пальто». Фраза, подчеркивающая неудержимую страсть Н. Мильштейна и В. Горовица к модной одежде, хорошей еде, шикарным гостиницам… Наверное, это естественная реакция молодых музыкантов, воспитанных в хороших условиях, обеспеченных семьях интеллигентной социальной среды[74 - Здесь уместно вспомнить совместный (Софья Горовиц с сыном и Н. Мильштейн) поход в кино в Киеве послереволюционных годов, описаный Н. Мильштейном, с присущим ему юмором: «Госпожа Горовиц начала готовиться с утра. Горничная из Польши помогла ей одеться. Мы с Володей помогали стягивать ее корсет. Это было нелегко. Мы взяли по шнуру и тянули, опираясь на ее спину. Она вылила на себя несколько флаконов „L’Origan by Coty“, надела черный шелковый костюм (это был июнь!), сшитый по моде 1900 года, обильно наложила желто-зеленые тени и увенчала все это невероятной фиолетовой шляпой с вуалью. Мы вышли на Большую Житомирскую улицу. Солнце нещадно палило. Все с интересом на нас смотрели. Мы решили остановить трамвай между остановками, потому что до следующей остановки мы бы не дошли. Трамвай со скрипом остановился при виде госпожи Горовиц, и с невероятными усилиями мы протиснули ее внутрь трамвая. Рабочие, сидящие внутри, с изумлением уставились на нее. Но русские рабочие были достаточно сдержаны и вежливы. Они сразу же предложили госпоже Горовиц сесть. Она смерила их взглядом через лорнет сверху до низу, остановив взгляд на грязных ботинках, и сказала достаточно громко, чтобы все ее услышали: „Именно такие порядки сейчас?“ Фильм с известным актером не произвел на госпожу Горовиц никакого впечатления. Она пришла домой и больше никогда не выходила» [11, p. 41—42].] и внезапно оказавшихся как бы в другой стране – немытых, нищих людей, ограниченных в еде, толпящихся в грязных поездах, сквернословящих, ограниченных, а порой и страшных. Поэтому, наверное, и в СССР, и после отъезда за границу, молодые музыканты обращали такое внимание на внешние аксессуары: одежду, еду, гостиницы, предметы роскоши. Кстати, многие авторы упоминают об «элегантности» любимых Мильштейном пуловеров. Как мы помним из литературы, Горовиц тоже был «франтом»: носил всегда элегантные пиджаки, смокинги и фраки в ансамбле с контрастными по цвету и рисунку брюками, всегда появлялся в новых галстуках-бабочках и даже, собирая их, стал членом всемирного клуба любителей бабочек. Начиналась эта любовь к модным и красивым вещам еще в СССР, когда молодым людям едва было за 20: «Мы выходили на сцену в шелковых чесучовых рубашках с жабо, черных широких брюках и открытых кожаных туфлях. В Киеве мы нашли портного г-на Купера, у которого всё еще были хорошие ткани. Он шил для нас одежду, и мы хорошо выглядели. Конечно, это был провинциальный шик. Нельзя сравнивать нашего г-на Купера с лондонскими портными. Но в России в то время мы выделялись» – пишет Н. Мильштейн [11, p. 43]. А далее добавляет, уже о Москве: «У нас с Горовицем были деньги, поэтому мы могли ходить в знаменитое кафе в Столешниковом переулке, где собиралась капиталистическая элита [новая экономическая политика, введенная В.И.Лениным. – Ю.З.]. Мы ели необыкновенно вкусные пирожные с хорошо взбитым кремом. Нас окружали красивые дамы в потрясающих мехах и богатые господа. Жизнь была прекрасна. Нас с Горовицем приглашали в лучшие дома в Москве. Мы познакомились с художником Леонидом Пастернаком и его сыном Борисом, молодым поэтом. Мне не очень нравилась живопись Пастернака. Я считал, что смог бы писать картины на таком же уровне, хотя, возможно, я ошибался. Московские звезды первой величины, такие как Константин Станиславский, основатель Московского Художественного театра, часто бывали в доме Пастернака» [11, p. 50].

Н. Мильштейн диктовал свои воспоминания С. Волкову в восьмидесятых годах. Он был уже далеко не молод, однако с гордостью говорил о роскошной гостинице в Петрограде (Санкт-Петеребурге), о ресторане на последнем ее этаже[75 - Речь идет о концерте 12 декабря 1923 г. в Большом зале Петроградской филармонии под управлением А. К. Глазунова.]: «После концерта мы пригласили Глазунова пообедать с нами в гостинице «Европейской», где мы остановились. Лучшее место в городе, как раз напротив филармонии, самое трудное, что должен был сделать Глазунов, так это перейти улицу. Гостиница «Европейская» – роскошное, «старорежимное» учреждение. Там даже на последнем этаже был ресторан…» [11, p. 59]. Несколько дальше Мильштейн говорит уже о Москве: «Мы с Горовицем жили там как богатые иностранцы. Мы разгуливали в дорогих заграничных костюмах и даже носили короткие гетры, верный признак того, что мы принадлежали к элите! Кроме того мы постоянно посещали лучшие рестораны Москвы [11, p. 61].