Журналисты о русском языке

Газеты, радио, телевидение сыплют «пиарами», «траншами», реклама глушит «чумовыми джок-дайлами», «оффшорами» и «таймшерами». Многие слова, как, например, «пиар» (оно же «паблик рилейшнз»), внятно не может объяснить ни один российский обыватель. Сообщая об отключении света, энергетики говорят о «лимитировании подачи электроэнергии», рассуждая о банковских операциях, оперируют словами «менеджмент» и «консалтинг» вместо «управления» и «консультирования».

10. В настоящее время существует несколько направлений государственной языковой политики. Собственно государственная политика по отношению к языку выражается в принятии законов о языке, создании специальных структур, занимающихся поддержкой и защитой языка от разрушительных процессов, финансировании целевых программ по русскому языку. Языковая политика, которую проводят ученые-лингвисты, тоже является государственной в том смысле, что государство финансирует и поддерживает научно-исследовательские учреждения, решающие важные государственные задачи.

25 октября 1991 г. был принят «Закон о языках народов Российской Федерации», в котором русский язык объявлен государственным языком России (в 1998 г. в закон были внесены изменения и дополнения).

В Государственной думе был подготовлен и недавно обсужден проект закона «О русском языке как государственном языке РФ», в котором предусмотрена даже уголовная ответственность за грубые нарушения норм языка.

Александр Хабургаев

Политический обозреватель «Радио России» и «Маяка», ведущий радио «Маяк»

1. Язык живет и изменяется, как любая живая форма. К тому же отражает состояние общества, и культурное, и классовое, и какое хотите еще, независимо от того, как мы с вами все это оцениваем. Хочу только напомнить, что, например, в 20-30 годы было не меньше лексических маразмов и откровенного идиотизма, чем теперь. С возрастом становлюсь все более ярым врагом ненормативной лексики. Актуальными считаю все процессы в русской речи, иначе бы они не происходили.

2. Нормативным, эталонно чистым, грамматически и орфоэпически правильным. К сожалению, компьютерный редактор не может заменить живого корректора. Допускаю профессиональный сленг в специализированных изданиях (спортивных, экономических и т. д.). Категорически не приемлю пошлость и дешевую скабрезность бульварной прессы. То, что «пипл» это все «хавает», – не оправдание. Если издание не пишет хорошим языком, а канал не говорит правильно – значит, они не уважают тех, для кого трудятся.

3. Язык, на мой взгляд, ничем не должен отличаться. Почитайте даже научные труды середины-конца XIX в. – это же язык Тургенева, Лескова, Чехова! А какие образы! У профессора Гесдерфера в огромном ботаническом талмуде (который читается как роман!) глава о комнатном растении «монстере» начинается так: «Нужно обладать огромным терпением, иметь достаточно свободного времени и проявить дьявольскую изощренность, чтобы погубить это растение!». Современный автор мусолил бы эту информацию три долгих абзаца (монстера, как и все представители семейства ароидных, имеет высокий порог устойчивости к заболеваниям патогенной микрофлоры, повышенную резистентность к токсинам… и т. д.), а мы бы так и не поняли, что он хотел сказать. А вот формой и сюжетным построением – да, публицистика и художественная литература отличаются. Разные жанры – разные законы. Хотя… Иногда ходят очень близко – рука об руку! Но это очень долгий разговор.

4. Редко. Только если очень требует образ. Раньше много ругался матом. С возрастом – почти перестал. Мат – это однозначно язык БЕСОВ, он формирует внутреннюю эстетику человека (помните, что «сначала было слово»?). За свои 47 лет я ни разу не встретил ни одного по-настоящему благородного человека, который бы матерился как извозчик. Хотя тут есть и одна тонкость. Человеку с ограниченным кругозором, мало читающему и не чувствующему языка, очень тяжело строить фразы. Он не может этого делать быстро и легко. А чтобы протянуть время, использует слова паразиты или мат. То есть, в тот момент, когда он произносит «как говорится» или «на х…й бля», – он просто думает, как достроить фразу, нервничая, что его не очень хорошо понимают. Классический пример – Виктор Степаныч Черномырдин, который без мата не может связать двух слов. Кстати, очень точный глагол «связать»! Что касается роли… Я не ханжа. Ни «Москва-Петушки» Ерофеева, ни «Николай Николаевич» Алешковского без мата немыслимы. Но там с этим НЕ ПЕРЕБОРЩИЛИ!

5. Нормально – если в меру, и что они обозначают, понятно не только автору.

6. Очень долгий разговор – много спорного.

7. Есть две газеты и журнал, который выпускает МИНЮСТ для воспитанников пеницитарных (кажется, так это слово пишется?) заведений. Вот там – сколько угодно. Можно еще и в изданиях МВД – там теперь, те же самые люди, с абсолютно такой же ментальностью и тем же «базаром». Во всех других СМИ – категорически против! Это то, чем угробил себя Тимур Шаов. Талантливый парень, и песни хорошие, остроумные… Только как ляпнет «хайло», «хавать», «канать» или «мурло» – и все! Планка тут же летит в болото обычной пошлости. Кстати, не он один. Материться в этом жанре талантливо и к месту может только человек с очень высокой (я бы добавил – на генетическом уровне) внутренней культурой! Это могли очаровательно делать академик Н. И. Толстой или актриса Фаина Раневская.

8. Низким уровнем культуры, конъюктурным цинизмом (что, в принципе, одно и то же) и классовым составом этих самых журналистов. Даже Президент говорит: обеспечЕние, укрАинский, одновремЕнно и т. д. А ведь мог бы завести корректора, который бы правил его «базар». Хотя необходимы и компромиссы. Например, по всем нормам надо говорить «подростковый», но ведь вся страна ставит ударение по-другому – «подростковый»! Можно и закрепить такую новую форму.

9. ГУБИТЕЛЬНО, как любой массовый НОВОЯЗ. Кстати, знаете, какой краеугольный камень, на котором держится любая тоталитарная секта? Это подмена понятий – тот же новояз. Не человек, а – Ань! Не душа, а – Унь. Не мир, а – Монь. Член братства (якобы инициированный) произносит фразу: «Унь Аня принадлежит Моню!» – и тут же чувствует свое сладкое превосходство над вами (ничего не понимающим), ему кажется, что он один – носитель изотерической мудрости. Чем изначально ограниченнее такой сектант – тем сильнее подобный «духовный» оргазм. В этом отношении «админы, юзающие что-то там…» мало чем отличаются от вышесказанного.

10. НИКАК! Это так же бесполезно, как бороться с гомосексуализмом, хамством, гашишекурением, атеизмом, коррупцией и прочей мерзостью, за которыми четко виднеются рога врага рода человеческого. Она сама изменяется, в зависимости от общих процессов, происходящих в обществе. А куда и как они пойдут меняться – зависит от огромного количества факторов (хотя, по большому счету, на все – воля Божья!). Самый худший вариант – любая компанейщина. Вот, правда, за мат (громкий в общественных местах) наказывать надо! И – строго! Это – к гадалке не ходи!

Алексей Харламов

Специальный корреспондент ГРК «Маяк», РИА «Новости»

1. Право, высказываться мне о современном состоянии русского языка даже и неловко как-то. Во-первых, я не филолог, а во-вторых, не журналист (как минимум, по образованию). Следовательно, необходимый анализ будет непременно дилетантским, так сказать, на уровне ОБС (Одна Баба Сказала). Но коль скоро требуется, так и начнем.

Итак. Язык, безусловно, явление живое, а потому возможные его, языка, флуктуации вполне естественны, реагировать же на них можно лишь на уровне «нравится – не нравится», «эволюция – деградация», не оспаривая тем самым принцип, согласно которому естественно живое, а потому – меняющееся. Современный русский язык жив, динамичен, впитывает новые тенденции («аффтарский» сленг), охотно принимает заимствования («Уау!», «Куул!», «Имидж», «Транспарентность»), не противится уголовно-криминальной лексике («разводка», «не катит», «в натуре») и канцеляризмам («приземлить», «заострить», «провентилировать»). Можно сожалеть о некоей примитивизации и стремлении к упрощению конструкций, однако, следует понимать, что ускоряющийся ритм развития постиндустриального общества как раз и порождает тенденцию вкладывать как можно больше значения в возможно меньший объем знаков. Такой период прошла и проходит, быть может, Америка (wonna, gonna), такой же период переживает Россия («полюбас», «всяко», «будь спок»). В активное употребление входят слова, которые могла бы в свой арсенал включить легендарная, хотя и вымышленная Эллочка-людоедка: упомянутое уже «Уау!», «Гламур!», «Супер!», выражающие целую гамму переживаний. И за этим также следует видеть одну из линий развития т. н. «западной» цивилизации потребления, где глубинный смысл подменяется более ярким и более примитивным, а потому, как ошибочно считается, более понятным, пусть и поверхностным по смыслу суррогатом. Производители товара нацеливают человека на потребление без осознания, почти не задумываясь. Политки занимаются ровно тем же, особенно, при неразвитом гражданском обществе. Стоит ли говорить, что язык – репрезентация общественных процессов и зеркало массовых транзакций, также реализует, отражает эту тенденцию.

Из актуальных процессов хотелось бы еще раз отметить массовое распространение т. н. «аффтарского» и компьютерного сленга и англоязычных заимствований.

2. «Идеального» языка в СМИ быть не может, как не бывает идеального цветка, идеальной красоты или идеальной мухи. Живое живо разнообразием форм и содержаний, и малейшее отклонение от т. н. нормы ровно в той же мере свидетельствует об извечном совершенстве Вселенной, в какой и идеальное ей (норме) соответствие. Потому сам вопрос об «идеальном» языке считаю несколько некорректным. Можно говорить лишь о «желаемых» принципах подачи материала с точки зрения соответствия нормам русского языка. Но, в зависимости от аудитории тех или иных СМИ, в зависимости от целей и задач, стоящих перед автором, вполне допустимо, считаю, употреблять и ненормативную лексику (цитирование, литературные тексты – Довлатов, Лимонов), и сокращения («Здрасьте!» – сказал Петр, снимая кепочку и кланяясь») и многое другое. Возможно, некоему стандарту языка должны соответствовать основные государственные газеты или специализированные издания. Однако, следует помнить, что и здесь не должно быть жестких рамок: попытка сделать неподвижным меняющееся и движимое обречена на провал: умрет кролик, едва из клетки выйдя, хотя всю жизнь там просидел и кормился сытно, бо люди посчитали, что последнее для него лучше и правильнее.

3. Что касаемо средств, то вот не отвечу тут нечего, не силен в специальной терминологии. Что же до отличий, то публицистика, в первую очередь, должна следовать языку логики, в то время как литературный язык – изображению образов, ощущений. В этом процессе традиционная линейная логика не является определяющей и максимально удобной («Но где-то там, на подгоревшем небе / Еще мелькнет последняя звезда…»; небо не может быть «подгоревшим» на самом деле, но его цвет и возникающие у автора ощущения вполне можно обрисовать таким словом). Впрочем, наиболее талантливые публицисты умело сочетают эти стили, подтверждая тем самым мысль американского философа Кена Уилбера о том, что граничные понятия не существуют до проведения самой границы. Ее же, per se, не существует. Это относится ко всем формам движения материи, говорим ли мы о человеке как организме (биологический уровень движения) или о человеке как существе социальном (социальный уровень). Или же вообще о человеке не говорим (как провести границу между двумя реками на месте впадения одной в другую?!)

4. Безусловно, использую. Роль – второ и третье-степенная. Исключительно для общения в референтной социальной группе или для обозначения принадлежности к той или иной социальной группе при необходимости адаптации в ней.

5. Отношение нормальное. Ими не стоит злоупотреблять, но прижившиеся слова нужны – их ассимиляция не случайна: людям может быть удобно пользоваться этими словами. Это аналогично способу прокладывания дорожек в английских садах. Землеустроитель сперва смотрит, как именно люди проходят через участок, а потом, уже вытоптанную пешеходами дорожку, устилает камнем, щебнем или плиткой.

6. Они могут присутствовать, но, обязательно должны разъясняться. Это во-первых. А во-вторых, ими также не стоит злоупотреблять. Впрочем, настоящий интеллигентный журналист или писатель и так этого не сделает. В противном случае он сильно рискует «вознестись» над читателем.

7. Безусловно допустимо. Ненормативную лексику, быть может, не стоит институциализировать в СМИ, но, если т. н. бранные слова помогут нарисовать более подробную картину происходящего, создать более целостный образ, завершить гештальт, то их употребление допустимо, местами, возможно, необходимо.

8. Еще раз: норма – понятие жесткое, не живое, язык, как и его носитель – человек – явление живое. Конфликт между ними неизбежен. Однако, такой конфликт следует, прежде всего, понимать как созидательный, тот, что предоставляет шанс для развития новых форм на основании изменившегося со временем содержания. О стилистических ошибках ничего, к сожалению, не скажу: не столь богат опыт чтения плохих журналистских работ.

9. Ну что ж, влияет, сильно влияет. «Превед!» теперь можно услышать и на улице или в телерекламе, а не только прочитать в блоге. А, как написал один из блоггеров, даже своего талантливого лектора по физике он мог слушать с трудом, читая красовавшуюся перед ним на парте надпись «Йа криветко!». «Олбанский» язык – вполне естественная и временная флуктуация, отголоски которой, возможно и заякорятся в языке, но и в этом случае число носителей таких неологизмов, будет, полагаю, не столь уж велико.

10. Образование, образование и еще раз образование. Студентов, преподавателей, школьников. Однако, до той поры, пока образованный человек, возможно, будет рассматриваться как потенциальная угроза для Системы, больших прорывов в этой области ждать не приходится.

Алан Хурумов

Актер, журналист, обозреватель газет «Газета. Ру», «Россiя», «Газета», «Бизнес», журналов «Smart Money», «Автоньюс» и др.

1. По какой шкале оценивать? Рискну предположить, что русскому языку глубоко безразлично, как я его оцениваю. Потому что он живой. Причем жизнь в него вдыхают вовсе не те, кто оценивает состояние языка, не лингвисты и филологи, а носители. И когда конкретный носитель поднимает телефонную трубку и возмутительно звОнит – с ударением на первом слоге, – вместо того чтобы звонИть – с ударением на втором, как рекомендует орфоэпический словарь, русский язык послушно доносит его мысль до собеседника. За что ему и спасибо.

Что же до явлений и процессов – наиболее актуален и интересен сегодня язык контркультуры. Но по этому поводу уже сломано так много копий, что не хочется множить работу оруженосцев, кто бы они ни были. Носители лексики контркультуры почти всегда неплохо владеют академическим русским языком. Точно так же, кстати, как владел им поэт Александр Башлачев, предпочитавший в обыденной речи пользоваться сленгом. Поэтому, когда очередному инквизитору от лингвистики приходит охота сломать еще парочку копий по поводу чистоты языка, мне обычно очень хочется сказать заветное: «Аффтар, выпей иаду».

2. Язык современных СМИ ровно такой, каким он должен быть. Шероховатый, не такой причесанный, как язык советских СМИ. И, право, таким он мне нравится больше. Сейчас модно рассуждать о недостатках языка современных СМИ. Дескать, в наше время тексты в газетах были более гладкими и литературными. Конечно, были, кто спорит? Легко сочинять гладкие тексты, неспешно описывая позавчерашнюю новость, при этом используя заранее согласованный с кем нужно набор слов, образов и лозунгов. Только это не имеет никакого отношения к журналистике, к информации. Когда я узнаю из новостной ленты о том, что произошло важное событие, и знаю, что текст должен уйти на верстку уже через три часа, мне не до лингвистических изысков. Важнее обзвонить экспертов, наблюдателей и собрать фактуру. На составление самого текста остается каких-нибудь тридцать минут в лучшем случае. Но я успеваю донести до читателя событие, и в этом моя, собственно говоря, миссия. Поэтому все разговоры об идеальном языке в СМИ – от лукавого. Тревожит то, что слишком невелика территория, которая обычно пролегает между этими разговорами и первыми упоминаниями о необходимости ввести цензуру. Нет идеального языка СМИ. И не должно быть. Как нет идеального преступления, идеального романа или идеальной любви. Увольте. Пусть язык СМИ сам решает, каким ему быть.

3. Не очень понятно, почему язык газеты и уже в скобках телевидение и радио. Собственно, это три вопроса. Выразительность газетного языка создается одними средствами, телевизионного – другими. О радийном языке и вовсе разговор особый – он имеет мало отношения к языку телевидения или газеты. И еще давайте вспомним журнальный язык. Там тоже отдельные средства. Мало того – газеты тоже не используют единые унифицированные инструменты создания выразительности. Нет общих правил для СМИ – язык меняется в зависимости от призмы конкретного, отдельно взятого издания, теле- или радиоканала. Выразительность газетного языка достигается за счет лаконичности, использования простых коротких предложений. Журнал дает более широкое поле для словесного маневра, здесь допустима игра, фразеологизмы, которые газетный текст лишь засоряют. Язык телевизионной новости по лаконичности похож на газетный.

4. Я думаю, что ровно такое же, как и язык любого иного СМИ. Язык сетевых СМИ почти ничем не отличается от газетного.

5. К англицизмам, о которых, очевидно, ведется речь, у меня отношение двоякое. Вовсе без них обойтись сложно, а то и невозможно. Просто потому, что в русском языке зачастую нет адекватных аналогов. Я, как экономический журналист, не совсем понимаю, какими немыслимыми сокращениями можно заменить такие термины, как EBITDA (прибыль до налогообложения, за вычетом амортизации и начисленных процентов по кредитам) или DCF (оценка компании методом дисконтирования денежных потоков). Правда, депутат Госдумы, а по совместительству президент ассоциации региональных банков России Анатолий Аксаков, похоже, не сомневается в том, что экономические термины можно русифицировать. Иначе зачем было бы ему направлять письмо вице-премьеру Сергею Иванову с предложением создать эффективный механизм по унификации русскоязычной терминологии, описывающей финансовые инновации? «На сайтах и форумах в Интернете, в газетах и журналах, телевизионных программах появился целый пласт англизированных слов и понятий («роуд-шоу», «лид-менеджер», букраннер, IPO и пр.)», – посетовал парламентарий. Правда, рецепт унификации он не предложил. Что, в общем, разумно. Представь Аксаков свои варианты таких терминов, как «роуд-шоу» или IPO, и кто знает, что стало бы с его репутацией в профессиональной среде?

В то же время нелепо использовать англоязычные термины там, где действительно можно подобрать вполне благообразно звучащий русский аналог. Профессор Я. Н. Засурский любит на своих лекциях для иллюстрации этой мысли приводить термин «дигитаризация», который вполне можно заменить более прилично звучащей «оцифровкой».

6. Никак не оцениваю. Ни о каком появлении речи нет. В СМИ всегда было много терминов и профессионализмов. СМИ – явление социальное. Мы в газетах и журналах пишем не романы – мы, собственно, рассказываем о тех или иных явлениях социальной жизни. Если избегать профессионализмов, то очередной мой текст о шахтерах, которых завалило в забое, будет похож на роман сентиментальной гимназистки. Например, так: «Несчастные мужчины глубоко страдали в этой бездонной яме под грудами земли».

7. Использую для украшения речи.

8. Едва ли допустимо. Хотя «Коммерсант» недавно доказал обратное, вложив в уста одного из спикеров соленое словцо. Тем не менее в СМИ лучше обходиться без ненормативной лексики – в конце-концов, газеты читаем не только мы, но и наши дети.

9. Я не замечаю таких уж многочисленных нарушений и уж тем более не стану приводить примеры ошибок. Повторяю, языковая норма – такая же нелепая категория, как цензура. Язык сам решает, что считать нормой, а что – нет.

10. Не надо ее повышать. Оставьте журналистов в покое – им и так забот хватает. Человек, который захочет повысить мою, к примеру, языковую культуру, рискует натолкнуться на довольно сухой прием.

Виталий Челышев

С 2008 и по настоящее время – секретарь Союза журналистов России, заместитель главного редактораи член редколлегии журнала «Журналист», главный редактор сайта «Виртуальный ЖУРНАЛИСТ»

1. Русский язык жив именно потому, что находится в состоянии непрерывного развития. С распадом СССР его положение в мире временно ухудшилось, ибо (за редкими и объяснимыми исключениями) язык метрополии было престижно и важно знать в любой из союзных республик. Его знание давало шанс на получение высококачественного образования в столичных вузах, его знание было необходимым условием для любой карьеры (научной, производственной, партийной и т. п.), его знание давало шанс деятелям искусства из регионов быть услышанными (и прочитанными) не только в Советском Союзе, не только в Восточной Европе, где язык изучался, но и во всём мире. Ибо чаще всего переводы на языки других народов осуществлялись с русского. Так возникла слава Расула Гамзатова, Чингиза Айтматова и многих других авторов, чьё творчество стало достоянием мировой культуры.

Некоторые национальные языки после распада Союза, безусловно, ожили и перестали быть «консервами» ушедшей в прошлое культуры (так было, например, с украинским языком). Но русский язык в новых независимых государствах потерял не только статус государственного языка, но и некую рафинированность. Его хуже знает народ, совсем плохо знает молодёжь, родившаяся после 1991 года, его хуже знает интеллигенция, ибо постоянное межреспубликанское живое общение ушло в прошлое. Увы, но снижение количества (и качества) переводов с языков наших бывших соседей по стране и Восточному блоку не только снизило значение русского языка как ретранслятора разных культур, но и снизило культурный уровень российской аудитории. Исчезли переводы польских драматургов (явление!), современных украинских поэтов и прозаического авангарда (явление, например Оксана Здобужко). Чехия, Словакия, Болгария и далее по списку – теперь вновь terra incognita, что обеднило возможности как этих культур, так и нашей.

В Западной Европе, на Востоке, в различных курортных и деловых зонах уже поднялся интерес к изучению русского языка, поскольку такое знание сулит успех в бизнесе. Тенденция эта будет только нарастать. Но для взаимообогащения культур необходимо время.

Собственно русский язык в России развивается примерно так же, как это происходило раньше. Язык вбирает в себя море иностранных слов и фразеологизмов, которые имеют либо политическую, либо деловую актуальность. При этом часть слов уходит в тень вместе с политической кометой и её хвостом, оставаясь в сознании народа как освоенный лингвистический пласт (вспомните консенсус). Иные слова входят в русский язык, становясь естественной его частью. Например, чем вы замените иностранное слово «сайт»? Неужели «веб-ресурсом»? Другие слова из новой области обкатываются в языке, как галька в море, превращаясь в новый сленг. Скажем, существует много виртуальных словарей компьютерного сленга, в котором (сленге) иностранные слова приобретают русские очертания, но звуки и смыслы в них разделены. В этом случае повторяется история офеней, когда «новый язык» предназначен для общения «своих со своими».