Капканчики. Домыслы и враки вокруг приключений Бениовского

За 8 рублей 50 копеек я купил кирпич. 20 рублей потратил на верёвку. И самая большая трата пришлась на свиное рыло. На рынке договорился с мясником, и он за 150 рублей отрубил мне целиком нос от головы. Имеется в виду свиная голова, которые продаются за очень умеренные деньги ввиду сложности их расчленения. Кожу пятака я густо посолил и высушил на солнечном подоконнике, предварительно укрыв марлей, чтобы мухи не испортили технологию процесса засушки.

Метод, оказывается, народный! Свинья в переводе с древнего протоязыка означает священный терминал, или переход. Обосную. Мы неоднократно слышали такие слова, как – полынья, спорынья, вещунья, колдунья. Все они имеют окончание «Нья», которое обозначает переход, смену состояний, шаткую и неустойчивую, легко преодолимую грань. Про слово «Сви» – и говорить нечего. «Сви», «Све, «Свя» – всё это обозначает святость, духовный, либо материальный, снисходящий на землю свет. Вот и думайте теперь, какое животное на самом деле изначально было святым, пока всё не извратили.

Вдев в ноздри два конца верёвки длинной около 160 сантиметров, следует получить петлю, прикреплённую к сушёному пятачку. Вместе с кирпичом это и есть молодильный аппарат.

Со словами: «В свиное рыло пролезаю, снаружи старость оставляю!» – надо умудриться три раза подряд проскользнуть в верёвочную петлю. То есть, петля накидывается сверху, а снизу мы через неё перешагиваем. Самое сложное при этом не оступиться и не сойти с кирпича на котором вы стоите. Я, пока не натренировал привычку, раз восемь оступался и даже набил шишку, падая от неуклюжести.

Через неделю организм стал приноравливаться и неуклонно молодеть. Я поднял число пролезаний в петлю со свиным рылом до восьми, и до десяти раз за сеанс. Сегодня, спустя полгода, могу сообщить: моё лицо порозовело и расправилось. Кожа стала как у поросёнка. Постепенно пропадает седина, а лысина зарастает новыми волосами каштанового цвета.

Моя первая подруга в возрасте 38,5 лет, вполне осознанно собиралась выйти за меня замуж и вышла бы, если бы однажды утром ни застигла меня, занимающимся своим волшебным омоложением за счёт свиного рыла. Пришлось расстаться. Я немного погрустил, потому что у ней был оклад 14 тысяч рублей, что на 2 тысячи больше моего. Но теперь у меня есть другая дама сердца, ещё моложе первой, хоть и с меньшим окладом. Как видите, жизнь продолжается и перспективы растут!

013

«Да разве это сказочка? Это ширпотреб!» – воскликнул баритонистый хам, закончив чтение. Женщина изловчилась, выдернула из его рук брошюру, и съехидничала: «Чья бы корова хвасталась! Сами вы порете пошлые выдумки, а воротите нос, когда вам дают рассказ про то, как изменить к лучшему реальную жизнь!»

Баритонистый собрался с духом и возразил: «Во-первых, я рассказывал анекдот, а не пошлую выдумку. В анекдоте проявляется высшее искусство лаконичного изложения. Во-вторых, никакой реальностью в вашем журнальчике не пахнет. Это жалкая попытка переиначить на свой лад обычный русский язык. Никакого отношения свинья к святости не имеет. Коль вам охота принимать кургузое враньё за правду, то и копошитесь в убогой помойке, а к великим сюжетам не прикасайтесь. Вам их не понять»

«Ничего себе, великий сюжет! – взвизгнула женщина, и несколько раз повертела головой, как бы выискивая взглядом поддержку общественности – Пошлый анекдотец про то, как солдат старуху, извиняюсь, трахнул, вы называете великим сюжетом? Куда катится эта страна!»

«Да – благодушно кивнул баритон – великий сюжет. Более того – это протосюжет о неравных отношениях. Из него выросло множество рассказов, песен и картин. Тот же самый протосюжет отражён в знаменитой картине Василия Пукирева „Неравный брак“, а так же в произведениях Пушкина, Лермонтова, Бунина… да что там говорить? Даже Дарья Донцова писала про эти дела»

«Пушкина-то вы зачем приплели? – спросила женщина укоризненно, и тут же припечатала оппонента – Демагог!» «Ну как же? – развёл руками демагог – Пушкин много чего писал на эту тему. Взять хотя бы его: «Любовь всем возрастам покорна, её позывы благотворны» – кто это говорит? Старый, немощный муж молодой и ядрёной Татьяны. Та же ситуация, как с солдатом и старушкой, но вывернутая наизнанку.

А приходилось ли вам читать поэму Лермонтова «Гошпиталь»? Там этот же самый протосюжет не вывернут наизнанку, а оставлен таким как есть, только в роли солдата выступает князь, а старушка ожидает его не в помойной луже, а на чердаке, что, конечно, благородней…»

Женщине надоело слушать перечисления литературных примеров, и она раздражённо перебила: «Да что вы мне заладили – протосюжет, протосюжет? Бубните как попугай одно и то же слово. Сами его придумали и пытаетесь меня дурить»

«Я не дурю вас, а отвечаю на ваш вопрос – заверил женщину демагог – протосюжетом называют краткую историю, возникшую в доисторические времена, и многократно повторяемую после. Протосюжет отражает творческую силу, которая непрестанно движет вселенную, а потому он всегда остаётся актуальным. Реальные события зафиксированы в нескольких протосюжетах, и продолжают существование как сочетания нот, рождающие гармонию. Только истории, основанные на протосюжетах, сохраняют правду жизни.

Та байда, которую вы мне подсунули, изготовлена промышленным способом как жвачка для тех, у кого в жизни нет реальных событий, а хочется, чтобы были. Какие у вас в реальном времени события? Сидите в электричке, и читаете бред. Сейчас доедете до дома, обожрётесь пельменями, да и в люлю. Разве это события? Нет, мать, это жизнь червяка. Маломальское событие – это если приедете вы домой, а дом ваш сгорел к чёртовой матери. Самый повод будет вам тогда обрадоваться. Наконец-то вселенная приоткрыла кусочек протосюжета, его краешек!

С другой стороны – радоваться тут нечему, потому как все мы чаще всего к такому повороту не готовы. Как сказал Лермонтов: «Я хочу свободы и покоя» – хотя сам понимал, хотеть можно, а добиться – нельзя. Лучше уж покой, чем свобода получить лопатой по башке. Нафиг оно надо?

Куда спокойней спрятаться в норку от реальных событий, заховаться подальше, да оттуда поглядывать, как эти треклятые события творятся над кем-нибудь другим. Вот и приходится вам читать из журнальчика суррогат реальной жизни. А чтоб вам было приятней, он вас ещё и поглаживает, обнадёживает – Нет ничего невозможного, червячок! Если ты правильно себя поведёшь, то всё у тебя будет, и покой и свобода, и зарплата, и премия. Только почаще читай мои убогие утешения, да плати по 10 рублей за возможность пускать слюни по халявной мечте!»

Пока баритонистый демагог вещал, женщина с журналом несколько раз пыталась его перебить. Она даже дважды взмахивала рукой, когда несогласие переполняло её, но демагог говорил столь напористо и вдохновенно, так ловко повышал голос, едва она открывала рот, что к концу его речи женщина приблизилась к состоянию полного отчаяния, и когда хам замолчал, издала кривой протяжный звук: «Ы-ы-ы!» – от чего сама же и сконфузилась.

Подлец этому конфузу обрадовался и даже подбодрил её: «Вот-вот! Мычите! Мычите отчётливей. Другой свободы вам не полагается. Только свобода мычания. И это правильно, потому что если дать вам чуть больше, так вы в тот же миг и руки распустите»

Внутреннее возмущение дамы давно требовало хоть какого-то выхода. Кабы не условности цивилизованного мира, она укусила бы наглеца, ударила бы его в лоб тяжёлым предметом, дубиной народной войны, или хотя бы той самой лопатой, про которую он только что говорил. Но никакой лопаты не было, а потому она остервенело и безнадёжно принялась хлестать его по щекам журнальчиком «Волшебство и жизнь». Чего ещё оставалось?

014

Сомнамбулическое состояние, в которое ввергли нас малагасы, сильней всего сказалось на Хрущёве. Когда я и Кузнецов, и даже Ваня Устюжанинов пришли в себя, и растерянно глядели друг на друга, стряхивая с души остатки недавнего морока, Пётр всё ещё находился в потусторонней дрёме. Глаза его были закрыты, но он издавал довольно эмоциональные звуки, порой потряхивая указательным пальцем. Выглядел Хрущёв потешно. Наверное, внутри своих глубин, читал он кому-то лекцию, или наставления.

Ни малагасы, ни даже мы с товарищами ни за что не смогли бы пронзить сознанием суть его бессвязных фраз, а потому решили растормошить Петра. Сие дело оказалось непростым. Хоть и пихали мы его в бока, обращаясь по имени, Хрущёв продолжал бормотание, и даже усилил его, словно опасался быть остановленным неким невидимым оппонентом.

Одна туземная женщина прониклась к Петру сочувствием, и взяв пучок пальмовых листьев, несколько раз стукнула его по щекам. Сей жест возымел действие. Пётр замолк, открыл глаза, озирая нас и приходя в чувство. Потом долго тёр лицо руками, и наконец, заговорил осмысленно: «Ну и нагнали негры мороку! Я совсем потерялся, будто не здесь. Виделось мне, будто еду в железном вместилище. Окна большие кругом и лавки рядами, и народ на лавках неизвестный. Все сидят, и я сижу, никого не трогаю.

Вдруг вижу ведьму, и начинаю говорить ей чего-то заумное, которое сам не пойму. Говорю я, говорю, а она ярится. Чем больше говорю, тем харя у ней становится злобней. Чувствую, сейчас меня съест живьём, а я ничем, кроме силы голоса на неё повлиять не могу! От этого я ещё шибче говорю, и уж не остановлюсь никак. Боюсь её, окаянную! Но тут она как начнёт хлестать мне по щекам какой-то пакостной брошюрой, в которой внутри написаны чёртовы знаки и заклинания. Не иначе, дьявольская библия была. Хотел я перекреститься, да тут же и оказался среди вас. Вон какое наваждение. Забористое, видать, пиво у малагасов!»

Никакого скепсиса не последовало с нашей стороны. Видимо, каждый из нас пережил похожие ощущения от странного ритуала, проведённого над нами. Смутные воспоминания о чём-то невиданном таяли и в моём сознании, но возьмись я теперь излагать ощущения свои, либо сны, вышло бы сумбурней, чем у Хрущёва.

Мы подошли к старому вождю, который продолжал восседать на своём стуле, хотя большинство мальгашей уже разбрелось. Вождь заметил смущение, присутствовавшее в нашей немногочисленной группе, и обратился к нам. Толмач тоже пребывал в задумчивой озадаченности, а потому переводил речь патриарха криво, не целиком и как бы урывками.

Старец сообщил, что заметил нашу растерянность перед нежданными видениями, и посоветовал не робеть от картин загадочного мира, которые он регулярно доносит до своих соплеменников при помощи разных способов. Не за то заслужил он звание ампансакабе, что умеет заглядывать за пределы обыденности. Делать это способны многие мальгаши и, как подсказал проведённый эксперимент, даже белым людям такой фокус под силу. Его же главная заслуга в умении донести увиденное до остальных. Не всегда понятно, к чему следует приложить картины, коими снабжает старика неведомый мир, но чаще всего ему удаётся сообразить, какую пользу для племени можно извлечь из наблюдаемых неясностей.

Тут старец произнёс фразу, от которой толмач удивился, а потом стал поглядывать на меня с интересом, и переводить старательней, почти дословно: «Настоящим ампансакабе должен называться не я, а ты, хромой иноземец. Тебе предстоит объединить разрозненные племена малагасов в один народ. Пока мы разъединены, мы добыча для чужестранцев, кои ссорят нас промеж собой и пользуются междоусобицами для своей выгоды. Многих малагасов поймали белые люди и навсегда увезли в неизвестных направлениях.

Ты прибыл из страны, в которой ампансакабе женщина. Несказанно везёт именно тем племенам, у которых подобное счастье. Я пытаюсь найти новости, небывалые досель, облечь их в образы, понятные другим. Женщинам этого не нужно. В них живёт знание невыразимого действия. Без словесного осмысления знают они, что необходимо делать в тот, или иной момент.

Взять, к примеру, вашего друга из племени… – тут ампансакабе на мгновение застыл, подбирая слово – из рода личинки жука… Какое странное название у его племени!“ Некоторое время вождь молча разглядывал Хрущёва, но потом продолжил: „Я трачу много сил и времени на решение глупого вопроса – почему род вашего друга именуется личинкой жука? Любая женщина не станет тратить на это время. Вы видели, как женщина хлопала его по щекам листьями, и ушла сразу, едва её действие привело к результату. Она не отвлекается на несущественные детали, и ей нет дела до загадочных знаков судьбы.

Любая женщина понимает о необходимости всеобщего объединения, но люди подчиняются силе. Ваша далёкая страна поставила женщину вождём, и в этом проявилась мудрость, которая больше любой силы. От самой природы назначено женщине оберегать очаг, сохранять богатства и преумножать народ.

Благодаря женщине-ампансакабе страна, из которой вы прибыли, достигнет великого могущества, а ты помогаешь ей. Ты – одно из многих крыльев той великой страны, и народу Мадагаскара очень повезло, потому что тобою, словно крылом, она коснулась нас»

От выспренности переводимых слов, от воспеваний матриархального правления и туманных пророчеств мне и спутникам моим сделалось смешно. Как я ни старался сохранить серьёзность на лице, смех прорвался наружу. Старый ампансакабе не рассердился, а простецки махнул рукой, отпуская нас.

По дороге к лагерю мы обсуждали не столь увиденное в странных грёзах, сколь чудные обещания старого вождя и мои перспективы стать ампансакабе для всех племён Мадагаскара. Потешались мы над сим предсказанием так и эдак, когда Пётр Хрущёв вдруг остановился, воскликнув: «Стойте!» Я, Григорий и Ваня – последовали приказу и замерли, вглядываясь в кажущийся серым песок. Луна была не полной, но света вполне доставало, чтобы разглядеть на пустынном пляже змею, либо какого-нибудь другого гада, который мог бы явиться причиной тревоги.

Никаких опасностей мы не узрели, и Гриша Кузнецов поинтересовался: «В чём дело, Петя?» «Откуда старик мог узнать про нашу матушку-императрицу? – спросил Хрущёв, и белки его вытаращенных глаз сверкнули ярче луны – Может, он читает газеты? Как часто сюда доходит почта?»

«И вправду! – поддержал Хрущёва Кузнецов – Я про то не смекнул. Уж очень старикашка хвалил бабье сословие. Я и сам их уважаю из всех душевных сил, но не до такой же степени, чтобы пущать без мужей на царствие»

Григорий продолжил путь, но Хрущёв нагнал его, наседая: «Не отшучивайся! Я тебя спросил, откуда ему знать? Коли так, то выходит, он ясновидящий?» «Конечно, ясновидящий – невозмутимо ответствовал Кузнецов – иначе не сказал бы про твоё фамилие. Он и так, и сяк тебя Червяковичем обзывал, а ты даже не заметил»

Снова затормозив, Хрущёв произнёс: «И здесь верно! Я мимо ушей пропустил, что за околесицу нёс он про личинку жука. Только теперь понял. Хрущ! Мою фамилию он принял за название племени. А ведь, род у нас, Хрущёвых, древний, хотя и не царский. Но, может быть, когда-нибудь и взлетим? Ведь, как оно в природе-то? Сидит хрущ под землёй, грызёт коренья, а потом как полетит, как полетит до высот поднебесных!»

«Ежели ты от каждого откровения будешь останавливаться, то никогда тебе не взлететь – возразил Гриша – только ещё глубже зароешься в кореньях своих. Старец, видишь ли, обещал царствие не тебе, а нашему Бенёву» «Не обещал, а предрекал – поправил Хрущёв – и по всему выходит, что старик вещий, а значит, быть Бейспоку императором!»

Бейспоком они называли меня. Чаще за глаза, но в минуты душевных колебаний и порывов, которые случались у друзей моих частенько, таковая кличка заскакивала в беседу. Я привык к разнообразию собственных имён. Бейспок ничуть не хуже и не оскорбительней, чем Бенёв, или даже Беня, как во времена казанской ссылки прозывали меня волжские татары.

Чтоб разрядить атмосферу Хрущёвской озадаченности и скинуть торжественный пафос пред всплывшим осознанием чуда, я придумал удовлетворительную гипотезу, а заодно и признался друзьям в неизвестном для них факте моей биографии: «Мальгаши близки к природе, и умеют читать следы во всём. Вождь очень старый, а зачастую люди, которые много пожили на земле, легко видят в молодых следы случавшихся с ними событий. Если сложить эти два обстоятельства, то ампансакабе вполне мог узреть на моей внешности след моей встречи с Екатериной. Не удивлюсь даже, если он прочёл на моём челе суть той содержательной беседы, которую я имел честь вести с императрицей»

«Хоть я и не ясновидящий, но прямо сейчас и скажу, чего малагас на твоём челе не разглядел – весело отозвался Кузнецов – а не заметил вождь того свойства, до чего ты, командир, здоров бываешь врать!» – всех это замечание развеселило, и вопрос о ясновидении старого вождя отступил на дальний план.

015

Олег Андреевич с отвращением смотрел через окно на Садовое кольцо, верней, на ту его часть, которая называется Земляным валом. Именно на это историческое место выходили большие стёкла помпезного дома, в котором Олег Андреевич жил и работал. За окном шелестело, урчало неугомонно, по мокрому асфальту мчались мокрые автомобили и мелкие людишки спешили сквозь дождевые потоки. Где-то среди них бежала куда-то и та противная старуха, которая на самом деле была мужиком. Верней, бежал мужик, ещё не наряженный в старуху. Всему своё время.

Олег Андреевич не мог того знать. Он поморщился, отвернулся к монитору и пробормотал: «Человеческая масса. Муравьи, а не люди! Эх, какие личности были прежде! Какие титанические глыбы перекатывались через русскую землю, оставляя за собой канавы и борозды! Теперь в те трещины понатекла всякая жижа, поналезли дафнии и циклопы, мелкая безмозглая пакость. Говно! Исключительно мелкий дрист! Беседу он имел честь вести с императрицей! Эх, куда загнули! Недоумки!» Олег Андреевич отъехал на крутящемся кресле вбок от монитора, и продолжил брюзжание: «Ни правды, ни оригинальности не осталось. Никто не пишет по-простому. На каждом слове – выпендры кружавчиков! Клятый постмодернизм!»

Пока Олег Андреевич вскрывал пачку печатной бумаги, изречения его переросли в мощный монолог. Он распалился так, будто не с рабочего стула на колёсиках, а с трибуны центрального дома литераторов отчитывает незадачливого писателя, дерзнувшего взяться за неприподъёмную святыню: «Вместо того, чтобы честно мыслить в рамках своего подлого сословия, вы норовите протянуть щупальца к царям. Про грязь и нищету нам писать скучно. А ты представь, свинья, каково прошкандыбать от Казани до Питера пешком! В наше-то время поистаскаешься до неприличия, а что говорить про 1769 год? Плевать! Автору угодно иметь с царицей встречу! Перед тем, как такое брякнуть, неплохо бы вообразить нищеброда на приёме. Не на каждую паперть его пустят, а не то, чтобы в Зимний дворец! Ишь, размечтался! Беседу он имел… честь он имел! Императрицу он имел! Жопу свою поимей за углом!

Хоть бы учёл разницу в возрасте. Она для него старуха, но идиоту-писателю это в голову не стучит. Они хотят писать историю! Скопление бездырей! Скопление и оскопление! Скопцы! Скупость мысли! Скопидомы! Скопытятся пусть!..» – продолжая выкрикивать словеса, связанные промеж собой в большей степени созвучностью, чем смыслом, ответственный секретарь Московской Городской Организации Союза Писателей России заложил в принтер свежую стопку бумаг, и снова подкатился к монитору, чтоб запустить печать.

В комнату вошла Варя и поинтересовалась: «Олежек, ты чего югаешься?» – Варя не выговаривала «р», но делала это не так раскатисто, грубо и гортанно, как модно у журналистов и писателей, а совершенно иначе – женственно и мило, словно где-то в глубинах её нежного организма букву «эр» перевернули вверх ногами, превратив таким образом в мягкий знак.