2028, или Одиссея Чёрной Дыры

Шут прошелся гоголем вдоль людской дуги, ухарски пошлепал ручонками по пузу и бедрам, отбив вполне ритмичную дробь. Сказал:

– Южный ягоду съел. Насквозь вижу змееныша.

Волчок вскинул зрачки к потолку, пошамкал губами, словно сосал кислый леденец, и повернулся к Южному.

– Слышь, йоба. Выходи на круг.

Виктор подумал, – а лихо Волчок организовал процесс. Будто бы он и не решает ничего, все вердикты выносит его шут. Сам он исполнительная власть – а не законодательная. Понятно, что все это игра, но разыгранная ярко, не придерешься.

Южный встал перед человеческой дугой. Выглядел он уже не столь уверенно. Натянуто лыбился. Хоть и был глуп, но внезапно в голове новая извилина прорезалась, стал что-то понимать.

Волчок поцеловал мумифицированный палец, что болтался у него на груди, и крикнул:

– Шут, а шут… Скажи, а кто палачом у нас будет?

Шершень отозвался, не оборачиваясь:

– Разве непонятно?

Волчок кивнул.

– Мне-то все понятно с самого начала. А ты озвучь – чтоб все уразумели.

Шершень вытянул свой указательный в сторону Виктора.

– Он палач будет.

Волчок зааплодировал. Следом захлопал и весь отряд. Южный бросился к двери. Его догнали в пять шагов. Уложили, захомутали. Бросили в центр круга. Волчок приблизился к Южному. Пнул вполсилы, не метясь. В солнышко попал. Южный охнул и, открыв рот, как глубоководная рыба, затрясся.

Волчок выдернул Виктора из людской дуги.

– Ты палач.

– Я не палач, – тихо вымолвил Виктор.

– Ты палач! – заскандировала людская дуга. – Ты палач! Ты палач!

Вася Трофимов тоже кричал в хоре.

Шершень подобрался за спину Виктора. Прыгнул и достал ладонью тому до макушки. Виктор отмахнулся. Было не столько больно, сколько обидно. Он понимал, что многоходовка по его душу была тщательно подготовлена Волчком. Разыграли они ее с шутом блестяще. С другой стороны, у Волчка в жизни всего одна задача – быть злодеем и гондошить! Когда Волчок перестанет всех гондошить, настанет его последний день на земле.

– Я не понимаю, что должен делать, – просто сказал тот, кого назначили палачом.

Волчок щедро улыбнулся.

– Йоба! Шершень тебе, непонимайке, подскажет. Верно, шут? И кстати, привет тебе от Головастова. От депутата. Вспомнил такого? Это кореш мой драгоценный. Вместе в афганском пекле варились, закалялись. От него тебе привет.

Виктор помнил Головастова. Государственного холуя со сладким холеным личиком. Хотел бы забыть, да как?

Волчок засмеялся.

– Ну, давай, Шершень, штопай мелкой гречкой! А то Дорофеич заждался.

Шершень куриной ладонью тронул колокольчики на шапке. Встал на цыпочки перед Виктором и сказал коротко:

– Под лежневку.

3

Маша Дорофеева слышала, что над ролью эльфийской королевы в Хоббитских Игрищах висит черная жирная шаммата. Какой бы красоткой ни была девушка, надевшая платье из белого маргиланского шелка, всегда отыщутся злопыхательницы, и найдется немало их, кто будет шептаться за эльфийскими спинами: мол, королева-то того, и волос не так белокур, и носик не так остро точен, да и несколько жирновата ляжками. И все же, когда Радий Зубров предложил Маше сыграть Галадриэль на ближайшей хишке, она тут же согласилась. Спросила лишь, кто будет Келеборном, ее возлюбленным, надеясь на то, что Радий закрепит роль за собой, но он взялся исполнять Саурона.

Игрища начались с парада, где все, от назгулов до мелкой эльфийской челяди, строили потешные луки фотографам, хлебали ароматный безалкогольный сидр и азартно целовались в острые уголки рта. А когда горнист проиграл закатную мелодию, уставшая от шумной демонстративной суеты Галадриэль отправилась со своей многочисленной свитой в странствие по дождливой темноте, и всю дорогу промокшие факелы ее оружейников больше дымили, чем светили. Ручей пришлось форсировать в платье с трехметровым шлейфом – отчего, когда Галадриэль прибыла в ставку эльфов, ее нянечкам пришлось долго выдирать из шелка колючки череды и цепкими стежками зашивать множественные дырочки. Волосы Маша сушила подле березового костра, который постоянно тух, а когда вновь разгорался, то весело стрелял петардами, чем немало пугал малорослую свиту эльфийской королевы.

С прекращением дождя духи, выскочившие из леса, закатили сумасшедшие танцы под нестройные кельтские волынки. Маша со своим мужем Келеборном – всем он был хорош, вот только бы угрей поменьше! – построили народец Средиземья на освещенной факелами круглой поляне для игры в ручеек. И вновь шлейф Машиного платья за все цеплялся, что придавало королеве больше человеческого величия, чем сказочного.

Ручеек струился бы до рассвета, но прибыл гонец с приглашением королевы на Совет Великого Света. Отказываться было нельзя – и Галадриэль, поправив прическу, отправилась туда со всей свитой и оруженосцами. Стоящие полукругом мудрецы Совета не без труда дослушали ее приветственную песню на квэнье, языке, придуманном Толкиным, но ни разу не прервали и после недолгого совещания в знак расположения пожаловали королеве эльфийское кольцо. Маша стала хранителем великого талисмана. И послышались ей в тот миг завывания ветров степных, и в глазах вспыхнули бриллиантовые камешки.

Кольцо умело стрелять, и это немного пугало Галадриэль – она ехала на Игрища за миром, а не за войной. Хотя догадывалась, что для того, чтобы развенчать магию жестокого Саурона, ей придется воевать, и для победы достаточно было добыть не одно кольцо, а все три.

Галадриэль уединилась в Вигваме хрустальной тишины и, перебирая знамения и приметы долгого дня, выискивала самый безупречный способ объединения колец. Тем временем ее мастеровитый муж Келеборн (ох, если бы не воспаленные угри!) выковал лютый sekir-bashka-меч и преподнес своей королеве, преклонив колено. «Из валерийской стали», – шептались знатоки.

На рассвете эльфы услышали вой рассекающего воздух снаряда. На берег выгружалась зловещая десантура. Назгулы пришли на плоскодонных весельных ладьях, на флагмане высилась устрашающая боевая катапульта. «На первый-второй рассчитайсь!» – орал старшина с высоким ирокезом, и назгулы поспешно выстраивались на берегу в замысловатую геометрию. Маршируя, они словно нарочно выбивали сапогами седьмую симфонию Шостаковича, ту, которую обычно называли «Ленинградской». С неба назгулов прикрывала эскадрилья остроклювых стервятников. Полет их был зигзагообразен, пружинист, моторен.

Король эльфов Келеборн в первом же единоборстве с чернозубым назгулом пал смертью храбрых. Малолетний эльфийский принц Келебриан также был убит, стрела пронзила ему грудь. Эльфы отступили к лесу. Увидев смерть родных, королева было обнажила sekir-bashka-меч и полетела в эпицентр боя, но вовремя погасила безрассудный порыв и присоединилась к отступающему войску. С единственным кольцом она была слишком слаба.

Во время поспешного отхода к Маше приблизился ее оруженосец и предложил обменять свою жизнь на возвращение в мир угрявого Келеборна – новыми правилами Игрищ такое допускалось. Предложение паренька растрогало королеву Галадриэль до сердечной ломоты, она, замедлив ход, обняла парня – и тут ей в плечо ткнулась утомленная полетом назгульская стрела. К счастью, не вонзилась, лишь оцарапала кожу. Отступающие эльфы прибавили ходу.

Не прошло и часа, как на залитой солнцем поляне произошло воссоединение королевы эльфов с союзниками Средиземья – айнурами, хоббитами и речными великанами. По сигналу горниста королева открыла второй мировой фронт, а за ним третий и четвертый. Во все концы полетели гонцы с депешами, почтовые голуби поспешили к мудрецам Совета Великого Света. Галадриэль не без помощи верных оруженосцев (их число, увы, сократилось) облачилась в доспехи, не забыв натянуть высокие солдатские сапоги на шнуровке. Затем одним дуновением затушила три свечи триколора, сделала щедрый глоток эля из чаши-непроливайки, вынула из ножен заветный sekir-bashka-меч – и двинулась во главе войска бить Сауронову нечисть. Пошли смертным боем Светлые на Темных.

Множество стрел не нашли добычу, множество копий было сломано, но сотни воинов нашли на поле брани погибель свою. Бездыханные герои, нацепив на головы белые тряпицы, потекли горевать в мертвятник. Его устроили на пригорке, чтобы удобнее наблюдать за сражением.

Когда живых осталось меньше полегших в бою, выросла над полем радуга из трех широких полос: белой, голубой и алой. Сигнал Совета Великого Света означал, что теперь все три волшебных кольца принадлежали королеве Галадриэль. И утратили назгулы былую мощь, и обессилел Саурон. Упали тяжелыми камнями стервятники с небес, превратившись в щедрые столы с угощениями.

Но вот же незадача – в быстротечной фланговой стычке угрястый король Келеборн, которому тремя часами ранее была дарована вторая жизнь, вновь пал замертво. Да что же ему так не везет… Но ничего, он останется жить в песнях зануд-миннезингеров.

Саурон, державший совет со Жрецами Тьмы, решил воспользоваться последним шансом – и вызвал Галадриэль на пеший поединок. Ни прозрачные небесные боги, ни мудрецы Совета Света не смогли ответить отказом черному магу. Солнце, макнув кончик носа в реку, вобрало в себя всю ее прохладу и погасло. Соперники скрестили клинки, и озарили сгустившийся сумрак искры. Одновременно по всему периметру поля сражения вспыхнули десятки керосиновых факелов.

Недолгой вышла дуэль. Галадриэль после нескольких стремительных маневров пронзила sekir-bashka-мечом шею Саурона, да только не позволила раненому упасть. Подхватила его и поцеловала искаженные болью уста, подарив новое перерождение темному воину. Как пелось в одной древней эльфийской песне, «это до первого поцелуя он был злым, а уж после добрее его и не было в Средиземье». Назгулы, бросив деревянные мечи, направились к реке стирать с лиц угольный мейкап. А эльфы, пока длился поцелуй, нараспев считали хором: одиннадцать, двенадцать, тринадцать… двадцать два… тридцать три… Когда же влюбленные отстранились друг от друга, свита королевы побежала готовить для них палатку в уединенном месте, – чтобы не мешали им протяжные песни хоббитов и танцы-хороводы нольдо. Дважды убитый угрястый король Келеборн заплакал – это был не его день и это была не его ночь.

Радий расшнуровал свои тяжелые доспехи, затем помог эльфийской королеве стянуть с себя кожаную амуницию. В игре Маше казалось, что победила она, но в палатке все лавры достались ему.

– Понимаешь, надо выбирать: Родина или смерть.

Маша с Радием сидели на вокзале станции Рузаевка, ожидая дневного поезда, и лизали одно мороженое на двоих. В ногах валялись сумки с одеждой и доспехами.

– Но какая связь между патриотизмом, которым ты мне все мозги проел, и тем, что ты больше не хочешь участвовать в Хоббитских Игрищах? Ты вроде нормальным был, без заскоков.

– Давай еще раз… Все эти Толкины, все эти Урсулы Ле Гуин, опять же этот Джордж Мартин – они же американчиковая братия. Голимая пропаганда госдепа.