Бегство

– Но к чему этот вопрос? – раздраженно спросил он. – Лучше скажи мне, что ты хочешь, и я брошу это к твоим ногам.

Анна, сделав над собой усилие, рассмеялась.

– Я хочу вина, Егор, – сказала она, показывая на свой пустой бокал.

Егор щелкнул пальцами, подзывая официантку.

– Вино – это вода, коньяк – вот напиток богов, – сказал он. И небрежно бросил подошедшей официантке: – Коньяка! Самого лучшего!

Официантка, потерявшая свой сонный вид, принесла им бутылку коньяка. Они выпили. Анна почувствовала, что начала пьянеть. Коньяк был слишком крепким, а до него она выпила вина и почти ничего не ела весь день. Внешность Егора уже не казалась ей отталкивающей. Мужчина осыпал Анну комплиментами, часто прикасался к ней. Он становился все увереннее и даже наглее. Анна не поощряла его, но и не протестовала.

– Потанцуем? – спросил Егор, когда больше половины бутылки было уже выпито. И, не дожидаясь ответа Анны, взял ее за руку, повел за собой на танцплощадку. Прижался к ней, обняв за плечи. Постепенно его руки опускались ниже и ниже, пока не легли на ее бедра. Анна делала вид, будто не замечает этого.

– Почему бы нам не продолжить этот вечер в более интимной обстановке? – жарко дыша ей в ухо, хрипло прошептал Егор. – Ты не возражаешь?

– Почему бы и нет, – кивнула Анна. Она чувствовала только усталость и безразличие. Хотелось, чтобы все это поскорее закончилось.

– К тебе или ко мне? – спросил Егор. Его опухшие маленькие глазки блестели от возбуждения.

– Ко мне, – сказала она. – Не люблю чужих номеров.

Егор расплатился за коньяк, и они ушли из ресторана, сопровождаемые ехидным взглядом официантки, который Анна старалась не замечать.

В номере он сразу набросился на Анну и повалил ее на кровать, не утруждая себя прелюдией. Жадно приник влажными губами к ее груди и начал шарить потными руками по ее телу. Анна не сопротивлялась. Она позволила сорвать с себя платье и трусики и покорно вытерпела все пьяные ласки мужчины, которые порой были очень грубыми и даже болезненными. Когда он удовлетворил свою похоть и откинулся на спину, громко блаженно сопя, она осторожным движением убрала его руку со своей груди и встала, прикрываясь простыней.

В ванной комнате Анна долго стояла под струей прохладной воды, чувствуя себя опустошенной и очень пьяной. Она слишком много выпила этим вечером. Но если бы она этого не сделала, то не смогла бы лечь в постель с этим слюнявым мужичком. Какой-никакой, но все-таки это был мужчина, и он отдал ей все, что ей было от него нужно. А об остальном можно не думать и даже забыть, если получится.

Когда Анна вышла из ванной, зябко кутаясь в гостиничный белый махровый халат, в комнате уже никого не было. Егор ушел, оставив после себя смятую постель и терпкий запах спиртных паров, смешанных с едким потом. Анна была рада, что он ушел сам, и ей не пришлось придумывать предлог, чтобы избавиться от него. Она увидела свое скомканное платье, лежавшее, словно грязная тряпка, на полу возле кровати. Подняла его. Новое, только накануне купленное платье было порвано и безнадежно испорчено. Анна усмехнулась, и со словами «за удовольствие надо платить», бросила платье в мусорную корзину, стоявшую возле прикроватной тумбочки. А затем увидела лежавшую на тумбочке пятитысячную купюру. Это были не ее деньги. Не сразу она поняла, что их оставил, уходя, Егор, по всей видимости, привычно расплатившись за доставленное ему удовольствие. Вероятнее всего, он принял ее за проститутку.

– Как щедро, – кусая губы, чтобы не заплакать, пробормотала Анна.

Она взяла купюру и порвала ее на мелкие кусочки, которые отправила в мусорную корзину вслед за платьем. Затем сорвала одеяло и простыню с кровати, бросила их на пол и легла в одном халате на обнажившийся матрац. Поджала голые ноги, чтобы они не мерзли, и, преодолевая сильное головокружение и тошноту, заснула, словно провалилась в бездонную черную зловонную яму…

Проснулась Анна, когда лучи солнца осветили комнату, и один из них лег на ее лицо. Ночью она забыла задвинуть шторы. При свете дня все, что случилось накануне, уже не казалось таким омерзительным и ужасным. Надо было просто не думать об этом, и всего произошедшего как будто и не было в реальности, а только приснилось ей. Анна встала, снова приняла душ, почистила зубы, нанесла макияж, оделась и, не позавтракав – при одной только мысли о еде к горлу снова подступала тошнота, – ушла из номера. Болела голова, и она хотела прогуляться, ей это всегда помогало. Вчера, когда Анна шла от метро, она видела большой парк недалеко от гостиницы. Его разбили совсем недавно, еще не успели замусорить, и он сиял, словно только что отчеканенная монетка, привлекая чистотой и свежестью.

Дойдя до парка, Анна пошла по одной из его многочисленных дорожек и вскоре увидела большое озеро, по прозрачной глади которого парами плавали четыре лебедя, совершая, видимо, как и она, утреннюю прогулку. Посредине озера покачивались на воде два крохотных деревянных домика, в которых жили эти прекрасные белые птицы. Анна невольно залюбовалась их беззвучным скольжением по воде и горделиво изогнутыми шеями. Громко квакали лягушки, прячась в высокой прибрежной осоке, растущей у берега. Своим кваканьем они иногда почти заглушали пение птиц. Этот необычный для города пейзаж казался сказочным, и Анна подумала, что если она присядет на берегу озера, то будет похожа на безутешную сестрицу Аленушку, тоскующую по своему братцу Иванушке. Вспомнив об этой картине, Анна решила, что обязательно сходит в Третьяковскую галерею. Созерцание увековеченной на холстах красоты природы всегда приносило успокоение ее растревоженной душе.

Плавное течение ее мыслей было внезапно нарушено громким карканьем низко пролетевшей над озером большой черной вороны. Анна вздрогнула и вернулась в реальность.

– Но это чуть позже, – сказала она самой себе, доставая мобильный телефон и глядя на часы. – Когда станет уже совсем невмоготу. Не могу же я каждый раз лечить свою израненную душу походом в музей. При частом употреблении очень скоро лекарство перестанет действовать.

Она пыталась шутить, но ей это плохо удавалось, потому что было не смешно, а больно. Чтобы избавить себя от этой боли и сомнений, Анна решительно достала из сумочки визитную карточку, которую ей дал вчера в самолете ее случайный попутчик, и набрала указанный в ней телефонный номер.

– Доброе утро, Кирилл, – сказала она. – Это Анна. Вчера вы обещали быть моим Вергилием, и я с утра спешу напомнить вам об этом.

– Как же, помню, помню, – после короткой паузы ответил мужчина. Снова помолчал, а затем деловым тоном сказал: – Давайте встретимся через два часа у метро ВДНХ. И обсудим ваше предложение.

Анна ничего не успела ответить, как в трубке зазвучали гудки. Он даже не спросил, устраивает ли меня указанное им время и место, подумала Анна с обидой. Но было глупо обижаться на человека, которому она навязывалась сама, да еще так беззастенчиво. И она проглотила и эту обиду, уже не первую и, как она подозревала, не последнюю, которую ей придется испытать в ближайшие дни.

Очарование прогулки по парку было безнадежно испорчено. Побродив еще немного по пустынным аллеям, скорее чтобы убить время, чем получить удовольствие, Анна направилась к станции метро. Вспомнив, что она не успела позавтракать, по пути купила в киоске шоколадное эскимо и съела его на ходу, вздрагивая от внезапных порывов утреннего и уже по-осеннему прохладного ветра. Ее обгоняли люди, спешившие по своим делам и не обращавшие на нее внимания. Их было много, но Анне казалось, что если у нее вдруг случится сердечный приступ и она упадет на землю, они даже не заметят этого, и по-прежнему будут равнодушно идти мимо. Анна чувствовала себя очень одинокой, словно брела по безлюдной пустыне. Внезапно ей захотелось позвонить мужу и услышать его родной голос. Но она подумала, что рядом с ним может оказаться его мама, Андрею будет неловко разговаривать, и ее желание пропало, словно затухшая на ветру свеча.

До метро ВДНХ Анна, как она ни замедляла шаг, добралась раньше назначенного времени, и ей пришлось ждать. От скуки она начала рассматривать заметную издалека и хорошо ей знакомую статую рабочего и колхозницы, знаменитый символ канувшей в небытие эпохи. Когда-то Анна, для того, чтобы получить диплом искусствоведа, разобрала, что называется, по косточкам в своей дипломной работе все три колосса советского монументального искусства, наиболее точно отразивших дух своего времени. Это были скульптуры «Рабочий и колхозница», «Родина-мать» и «Воин-освободитель». Но больше всех досталось колхознице. Еще тогда Анну привлекла короткая стрижка и атлетическая фигура женщины, которая, по замыслу автора, скульптора Веры Мухиной, должна была ассоциироваться с «могучим, плодородным началом». Юная Анна написала немало язвительных фраз по этому поводу, обвиняя Веру Мухину в одностороннем взгляде на предназначение женщины в обществе. Теперь, значительно повзрослев, Анна смотрела на колхозницу другими глазами. И часто завидовала ей. Наверняка у нее, будь она во плоти, не могло возникнуть никаких проблем с деторождением и, соответственно, матерью мужа…

Предавшись воспоминаниям и покаянным мыслям, Анна не увидела, как подошел Кирилл. Ему пришлось окликнуть ее, заставив испуганно вздрогнуть от неожиданности.

– А вот и я, – весело сказал он. – Сказал в банке, что мне назначила встречу очень выгодная клиентка, и управляющий отпустил меня на полдня.

Было видно, что он гордится своей выдумкой и ждет от Анны похвалы. Но она, вспомнив про пятитысячную купюру, с сарказмом спросила:

– Надеюсь, вы не хотите на мне подзаработать, Кирилл?

– Как вы могли такое подумать, Анна! – воскликнул он с укоризной. Его лицо приняло обиженное выражение. – Напрасно вы так. Лучше бы я вам этого не говорил.

Анна почувствовала раскаяние. В конце концов, Кирилл мало походил на Егора и пока еще ничем ее не обидел.

– Это была шутка, и, как я вижу, неудачная, – сказала она. – Забудьте о ней, Кирилл. Лучше скажите, что меня ожидает в эти полдня?

– А вот это мы сейчас с вами и обсудим, – снова радостно заулыбался мужчина. – Но только не здесь, на ветру и холоде. Знаете, Анна, я снял номер в гостинице неподалеку. Посидим в тепле и уюте, наметим план нашей экскурсии, выпьем по стаканчику текилы. Я купил бутылочку этого божественного напитка по дороге. Вы не против моего предложения?

Анна едва не сказала: «Даже если я против, что это меняет? И ты, и я прекрасно понимаем, для чего мы здесь встретились». Но промолчала. Она уже поняла, что ее новый знакомый слишком обидчив, и его можно легко вспугнуть одним неосторожным словом. Вместо этого она произнесла, стараясь казаться веселой и беззаботной:

– Вы мужчина, вам и решать, Кирилл! Сегодня я всецело в вашей власти.

Они обменялись понимающими взглядами. После этого Кирилл уже ни в чем не сомневался, в его глазах появилась уверенность, а жесты обрели недостающую им прежде властность. Когда они вошли в гостиничный номер, он даже не стал откупоривать бутылку текилы, а сразу начал раздевать Анну, торопливо и довольно неумело. Анна подумала, что он был или верный муж, и никогда до этого не имел любовницы, или уже успел позабыть, как с ней надо обращаться. Вспомнив о своем испорченном накануне платье, Анна мягким, но решительным движением отстранила его дрожащие руки.

– Подожди, – сказала она почему-то шепотом, словно опасаясь, что громкий звук ее голоса может встревожить мужчину. – Я сама. А ты пока ложись в кровать.

Анна задвинула шторы, чтобы в комнате было не так светло, и, быстро, но аккуратно раздевшись, стыдливо прикрывая грудь руками, скользнула под одеяло, где уже лежал совершенно голый Кирилл, не снявший с себя только носки. Он положил руку Анне на грудь, опустил ее ниже, провел между ногами, раздвигая их. Анна оставалась равнодушной к его ласкам. Она только подчинялась его желаниям. И когда все закончилось, хотела сразу встать, но он удержал ее.

– Тебе понравилось? – настойчиво спросил Кирилл, заглядывая ей в глаза.

Он снова хотел, чтобы его похвалили. Кирилл был так не уверен в себе, что нуждался в постоянном одобрении своих поступков, все равно чьем и по какому поводу. Анна увидела в глазах мужчины немую просьбу, но ей было его не жалко. Только чтобы избежать возможной сцены, она сказала:

– Я вернусь и все тебе скажу. А теперь отпусти меня. Мне нужно в ванную.

Кирилл разжал свою руку. Анна встала и ушла в ванную комнату. Но она не стала принимать душ. Быстро одевшись и неслышно приоткрыв дверь, она прислушалась. В комнате было тихо. По всей видимости, Кирилл все еще лежал в кровати, ожидая ее возвращения. Анна, почти не дыша, дошла до входной двери, беззвучно открыла ее и вышла из номера, неслышно закрыв дверь за своей спиной. После этого она быстрым шагом пошла к лифту. Спустившись на первый этаж, Анна вышла из гостиницы и направилась к станции метро. Она ни разу не оглянулась. И когда в ее сумочке зазвонил телефон, просто отключила его, зная, что это звонит Кирилл, несомненно, недоумевающий и раздосадованный. Это была ее маленькая месть за вчерашнее унижение. Она мстила не Кириллу, а всем мужчинам в его лице, которые когда-либо причинили ей обиду или доставили неприятности. Имя им было легион.

Выкинув визитную карточку Кирилла в мусорную урну на улице, она почти сразу забыла о нем.

Внезапно желудок напомнил Анне о том, что она ничего не ела со вчерашнего вечера. Она купила в киоске у станции метро «Третьяковская» булку и наскоро перекусила, с трудом проглатывая сухие куски. После чего направилась в Третьяковскую галерею. Мужчины уже порядком утомили ее. Для разнообразия Анна хотела насладиться искусством. Это могло помочь ей на какое-то время забыть обо всех мерзостях жизни, которую она вела два последних дня. Во всяком случае, она на это надеялась.

Еще издали Анна увидела длинную очередь, многоязыкую и разновозрастную. Она изгибалась подобно гигантской пестрой змее, голова которой начиналась от дверей дома-музея, а хвост заканчивался в отдаленных переулках. Анне пришлось отстоять два часа, прежде чем она смогла войти в Третьяковскую галерею, которая изнутри казалась намного больше, чем снаружи. Анна переходила из зала в зал, а они все не заканчивались, и каждый поражал ее то потемневшими от времени лицами вельмож былых веков, то громадой былинных русских богатырей, то ужасающим реализмом военных баталий. Что-то ей нравилось, что-то оставляло равнодушной. Она долго стояла перед васнецовской «Аленушкой», о которой думала еще этим утром в парке, и быстро прошла мимо картины Василия Верещагина «Побежденные. Панихида», бросив на нее только мимолетный взгляд и содрогнувшись в душе.

Анна уже почти изнемогала от усталости, когда в одном из залов она увидела картину, на которой была нарисована молодая женщина, проезжающая в открытом экипаже по Невскому проспекту. Анна сразу узнала изображенные на холсте такие знакомые ей места – павильоны Аничкова дворца, Александринский театр. А потом ей показалось, что она узнает и женщину, несмотря на то, что та была одета по моде девятнадцатого века. Но из-под бархатной шляпки с белым пером на Анну смотрели грустные глаза, которые она не могла не признать, потому что каждое утро видела их в зеркале. Лицо у женщины, несмотря на округлые нежные линии, было надменным, взгляд из-под густых черных бровей – дерзким и вызывающим. Но если бы она вдруг улыбнулась, то с картины на Анну смотрела бы женщина, до странности на нее похожая. И не только внешне. Анна могла бы поклясться, что эта женщина, как и она, была обижена на весь мир, который относится к ней несправедливо. И потому она отвечает ему тем же – спесью и высокомерием, за которыми пытается спрятать свою израненную душу.

На холсте не могла быть изображена сама Анна, она это понимала, но эта мысль так взволновала ее, что она присела на скамеечку, стоявшую напротив, и начала внимательно рассматривать картину. Конечно, Анна знала о ней и раньше – это была «Неизвестная» Ивана Крамского. Но до этого Анна видела только ее репродукции, которые передавали лишь бледное подобие сходства. Оригинал выглядел иначе и поразил ее.

Увлеченная своими мыслями Анна не заметила, что на той же скамейке, что и она, на другом ее конце, сидит мужчина лет шестидесяти. На его худом костлявом лице явственно читалось удивление, когда он переводил взгляд с картины на Анну. Несомненно, он тоже заметил ее сходство с изображенной на холсте молодой женщиной и хотел о чем-то спросить Анну, но долго не решался. Наконец он преодолел свою нерешительность и произнес: