Оценить:
 Рейтинг: 4.6

Война глазами участника Парада Победы. От Крыма до Восточной Пруссии. 1941–1945

<< 1 2 3 4 5 6 7 8 >>
На страницу:
5 из 8
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Хотя я изучал оборудование самолёта Пе-2, но сейчас у меня была возможность не спеша, самостоятельно разобраться со всеми системами контроля и управления этим оборудованием. Наиболее знакомым и понятным мне было радиооборудование. В кабине стрелка я включил радиоприёмник Ус-П и слушал, что происходило в загадочном эфире. Там была своя жизнь. Торопливо стрекотала и пищала морзянка, передавая цифровые и буквенные группы, открытые и секретные сообщения. Прослушивались европейские блюзы и танго, а также громкие восточные мелодии. Больше всего было немецких передач, захлёбывающихся от бахвальства и собственного восторга. Многие из этих передач велись на русском языке. Сообщалось об успехах первых дней войны, угадывалась поддельная доброжелательность по отношению к различным народам СССР, особенно к русскому народу.

Обычно передачи начинались и заканчивались обращением к национальным и революционным чувствам советских людей. Вспоминались события и лозунги революционной борьбы 1905 года, подвиг матросов броненосца «Потёмкин», героизм лейтенанта Шмидта и другие исторические события.

Довольно убедительно для того времени показывалась связь и общность интересов немцев и русских, а также общие исторические корни. Не были забыты великие основоположники: Маркс, Энгельс, Ленин. После призывов о помощи вооружённым силам вермахта с целью уничтожения советского строя во имя прогресса объявлялись заклятые враги: комиссары, коммунисты и евреи. Передавались сообщения о нормализации жизни в городах Украины, пуске трамваев, водопровода, о выступлении известных артистов, создании каких-то обществ и клубов.

Было передано, что в ближайшее время будет освобождён от тирании Крым, а его население свободно вздохнёт. Рекомендовалось бойцам нашей армии разойтись по домам и зарегистрироваться в немецких комендатурах.

Пропаганде немцы уделяли большое внимание. Она была рассчитана на различные слои общества и имела национальный аспект. Как показали события в Крыму, вражеская пропаганда частично достигла своих целей. На меня она влияния не имела. Немцы в то время представлялись мне вполне разумными существами и ещё не вызывали той ненависти, которая появилась и окрепла после возвращения в Крым в январе 1942 года.

Наша пропаганда имела более революционную и классовую основу, была более понятна, хотя имела некоторые просчёты на начальном этапе войны. Поэтому слушать живые рассказы воинов, побывавших в плену, в окружении или распознавших немцев в боях, для нас, молодых и необстрелянных, было самым необходимым для формирования духовных сил, без которых не возможна никакая победа.

На удивление, большая часть ночи прошла спокойно. А когда стало чуть-чуть светать, я закрыл нижний люк, уселся поудобнее в кресле лётчика и задремал чутко и осторожно, как меня уже научила армейская служба. Проснулся, когда ласковое утреннее солнце осветило кабину. С аэродрома доносились звуки от прогреваемых моторов, и слышалась стрельба зениток по первому немецкому разведчику. Эти звуки, теперь такие же привычные, как крик петуха или сообщение Совинформбюро, окончательно сняли всякое напряжение и оповестили о начале нового дня.

Вскоре приехала на ПАРМе (подвижная авиаремонтная мастерская) аварийная команда во главе с техником звена и начальником мастерской. Мастерская размещалась в крытом кузове автомашины ЗИС-5 и имела оборудование, необходимое для полевого ремонта самолётов. Начальником нашего ПАРМа был совершенно рыжий с весёлым и добрым лицом воентехник первого ранга. Это был исключительный остряк, балагур и большой похабник. Он пользовался у всех уважением за умение быстро и качественно выполнять любую работу, умение помогать и уважать людей. Его красочные, сочные рассказы о службе в пожарных, об апробации пострадавшего на пожаре и прооперированного его члена на медицинском персонале, о близких встречах с немцами в начале войны и отступлении с целью истощения фашизма вызывали у слушателей хорошее, весёлое настроение и уверенность в силе простого русского человека. Его житейская мудрость, организаторские способности и талант умельца были предметом зависти и подражания. Именно такие люди спасали в самые критические моменты бойцов от верной гибели и сплачивали коллективы на победный настрой ещё в самом начале войны. Слава им!

Аварийная команда, в которую вошёл и я, обеспечила подъём, буксировку и весь ремонт самолёта в одном из капониров на окраине аэродрома центральной воздушной базы Черноморского флота около Сарабуза. В светлое время суток аэродром подвергался постоянным налётам немецких самолётов. Как правило, бомбы сбрасывались с больших высот, так как немцы опасались достаточно плотного огня зенитных батарей. Особенно много падало бомб в той части аэродрома, где находился наш капонир, а рядом стояли давно списанные с эксплуатации самолёты ТБ-2. Им доставалось изрядно. Мы же во время непосредственной опасности прятались в щели, вырытые рядом с капониром, и наблюдали за полётом бомб, которые, казалось, каждый раз летели точно к нам в щель. Однако бомбы взрывались на достаточном удалении, чему мы радовались, но чувство страха оставалось надолго. Для успокоения по вечерам на ПАРМе ездили в большое село Сарабуз.

Я участвовал в демонтаже повреждённых и установке новых моторов, проверял и заменял неисправную электропроводку, помогал выполнять другие работы, связанные с ремонтом обшивки крыльев и фюзеляжа. За двое суток самолёт был полностью отремонтирован и подготовлен к облёту. Лётный экипаж приехал с опозданием – только 10 октября. После контрольного облёта экипаж вместе с техником и механиком вылетел на аэродром Ново-Царицыно. Я же получил приказ доставить снятые моторы и погнутые винты в ремонтную базу, расположенную где-то в ущелье под Ялтой.

Моим помощником был назначен специалист по вооружению младший сержант Лизунов. Он оказался личностью незаурядной. Его внешний вид был непримечателен – простое, несколько одутловатое лицо с серыми невыразительными глазами, стандартная фигура и всё остальное совершенно не раскрывали его необычных способностей и замыслов. Опытный взгляд мог бы подметить, что под командирской, габардиновой гимнастёркой он носил лётный свитер, прикрывающий воротник и маскирующий знаки различия. Этим Лизунов выделялся среди личного состава и маскировал свою блудливость и хитрость. Те же, кто его хорошо знал, поражались азартностью и активностью действий, направленных на реализацию порочных устремлений. Это был очень тонкий психолог и большой аферист под стать Остапу Бендеру. В части обмана командиров всех степеней, и особенно интендантов, ему удавалось всё или почти всё. А если что-то и не удавалось, он это объяснял некоторыми случайностями, легко устранимыми и совершенно пустяковыми, которых в следующий раз можно будет легко избежать и сделать всё как нужно.

Во время ремонтных работ наша команда ни в чём не нуждалась благодаря деятельности Лизунова. Имела в изобилии продукты, новое обмундирование, спирт и даже самолётные отбалансированные винты, которые было невозможно достать на складах даже самим хозяевам центральной базы. Из Лизунова мог получиться отличный снабженец, но в то сложное военное время его способности не были своевременно замечены и направлены в нужное русло. Поэтому кипучая деятельность и внутренняя убеждённость в своих возможностях постепенно формировали в нём афериста, пройдоху и дельца.

Узнав о предстоящей поездке, Лизунов, который уже имел дело с начпродом базы, решил ещё раз воспользоваться его доверчивостью и разгильдяйством. Представившись героическим командиром авиационной группы, предназначенной для окончательного уничтожения немецкой авиации, он получил в своё распоряжение легковую автомашину командира базы и с шиком подъехал к продовольственному складу. Там, предъявив какие-то аттестаты или сомнительные списки личного состава и обстоятельно обрисовав обстановку на фронте, он выписал и получил продукты, которых было достаточно для пропитания целой эскадрильи. В ассортименте были галеты, шоколад, твёрдая колбаса, консервированное мясо, крупы, спирт, хлеб и другие продукты. Меньшая часть продуктов была уложена в два ящика из-под снарядов, которые были закреплены как моторы и винты в кузове пятитонки, отъезжающей под Ялту.

Шофер пятитонки, или, как его стал называть Лизунов, – командор, был худощавым, стройным солдатом с выступающим кадыком и тонким носом с горбинкой, подтверждающим его греческое происхождение. Выцветшая на солнце, какая-то несуразная, без звёздочки пилотка подчёркивала смуглость кожи и неровность проросшей на лице щетины. Его сапоги, совершенно разные по ширине и высоте, постоянно находились в движении и лишний раз утверждали весёлый нрав и беззаботность их хозяина. Таков был наш «командор».

Под стать «командору» была и автомашина ЯЗ-5. Запускалась она только от заводной рукоятки, имела неисправный глушитель, у неё были разбиты фары и стёкла кабины, имелось много других особенностей, о которых мы узнали позже. Когда всё было готово, мы уселись втроём на плохо закреплённую, прыгающую подушку сиденья и, оглушённые немыслимыми шумами, совершенно не реагируя на стрельбу зениток и разрывы бомб, с нескрываемой радостью тронулись в путь.

– Командор, жми на газ и давай песню! – выкрикивал Лизунов, стараясь перекричать рёв мотора и не прикусить при этом свой язык. Он был полон задора и огня.

Перед поездкой у нас состоялся довольно интересный разговор. Возможно, чтобы поднять авторитет и закрепить созревшие в его голове какие-то решения или намерения, он сказал:

– Думаю, что у тебя есть что-то сокровенное на сердце.

Затем, внимательно посмотрев мне в глаза, добавил:

– Но ты хороший человек, и поэтому я тебе могу спокойно довериться.

Я насторожился. Он выдержал паузу и сказал главное:

– Я внештатный агент НКВД. Мой псевдоним Онегин.

С одной стороны, я понял, что он хорошо знал структуру организации, а с другой – мне казалось, что он собирается сделать мне какую-то пакость. Тогда я немного подумал и сказал:

– Я тоже агент, но мой псевдоним Ленский. Будем знакомы!

– Если это даже так, верь мне, я тебя не подведу.

Больше разговор на эту тему не повторялся, и тема была закрыта.

Без происшествий доехали до Симферополя и остановились возле рынка. Город и рынок жили ещё привычной мирной жизнью. Шла обычная торговля осенними дарами крымской земли и предметами военного обмундирования. Тёплый осенний день и рыночная спокойная суета не позволяли представить, что через несколько дней здесь будут хозяйничать оккупанты.

Совершенно не чувствовалось озабоченности или нервозности людей, толкущихся на рынке, а также тех, которые его покидали, уезжая на грузовиках на восток. Удивительно, что на рынке было очень много военных, хотя в это самое время на ишуньских позициях малочисленные подразделения моряков и соединения плохо подготовленной для обороны отдельной армии решали судьбы Крыма, Кавказа, а также многих людей, оказавшихся на пути продвижения немецких войск. Усиление обороны полуострова ожидалось за счёт частей Приморской армии, эвакуированных из Одессы, но пока их не было.

Отдыхая на рынке от шумов нашего «мастодонта», мы проходили мимо фотографа. Лизунов дёрнул меня за рукав и сказал:

– Это не фотограф, он не профессионал. Возможно, он шпион. Я хочу проверить свои подозрения.

– Мне кажется, что ты ошибаешься, и у нас дальняя дорога, – усомнился я.

– Пошли, сфотографируемся на память о нашей поездке и о последних днях Симферополя. Главное – слушай и поддержи разговор, а потом разберёмся.

Два молодых авиатора в новых тёплых комбинезонах с меховыми воротниками, в тёмно-синих пилотках подошли к фотографу и уселись на стулья перед большим чёрным ящиком, закреплённым на треноге. Лизунов мгновенно перевоплотился и начал разговор, который для меня сначала был не совсем понятен:

– Инженер, я как командир эскадрильи, а возможно, уже полка, доверительно тебе скажу: за вчерашний вылет на Румынию мы получим награды и большие деньги. Теперь главное – не запороть двигатели. Ведь немцы не знают, что Пе-7 могут выжимать скорость более 600 км/ч. А те моторы, которые нам доверили, с удельным весом всего 0,2 кг/лс. Немецкий рекорд скорости будет побит. Ты помнишь время вылета на Яссы?

Затем разговор пошел о кассетных бомбах и скорострельных пушках. Содержание нашего разговора явно повлияло на фотографа. Он стал чаще подходить к нам, усаживать нас на стульях, отходить к треноге и опять подходить к стульям. Было ясно, что разговор его заинтересовал. Я же был удивлён и тоном, и эрудицией собеседника, а главное – той уверенностью, с какой он излагал свои хитрости.

Две фотокарточки размером 9x12 сантиметров были проявлены, промыты в ведре с водой и ещё мокрыми вручены нам человеком, очень похожим на немца.

Пока мы обсуждали наши дальнейшие действия, этот немец исчез, а вместо него у треноги оказался татарин. О своих подозрениях мы сообщили милиционеру, безразлично стоящему на углу двух улиц, и поехали дальше на Бахчисарай.

Ехали по узкой пыльной дороге, разгоняя редких пешеходов и озадачивая водителей встречного транспорта своими габаритами и очень страшным рёвом мотора. После Бахчисарая вскоре доехали до ремонтной базы, где сравнительно быстро освободились от нашего груза.

Обратный путь нам был знаком. Когда солнце стало мелькать чаще за деревьями, мы съехали с пыльной дороги и уютно разместились на каменистой прохладной земле в тени колючей южной растительности. Стол из брезента, сервированный богатым набором продуктов, вызывал аппетит и предвкушение приятной трапезы. Обед нашей троицы изобиловал тостами, результаты которых не замедлили сказаться на экипаже, особенно на «командоре».

– Друзья! – обратился к нам наш шофёр-командор, уже плохо справляясь со своими мыслями и словами. – Пора ехать… на ночной отдых… Там нас уже ждут… девчата… Мы успеем… Мы засветло… будем в гостях…

Отказаться от такого заманчивого предложения в тот момент было невозможно. Решение было принято: ехать к девчатам. Практическая реализация этого решения для «командора» оказалась весьма сложным делом. К этому времени он потерял над собой контроль, и его лихие порывы засунуть пусковую рукоятку в соответствующее место мотора заканчивались плачевно. Он либо сразу падал на колени перед машиной, либо цеплялся горбатым носом за выступающий радиатор и опять беспомощно валился. Зрелище было исключительно забавное, если не считать окровавленного носа и потоков крови, струившихся по лицу. Это продолжалось до тех пор, пока мы не догадались облить его холодной ключевой водой и натереть ему уши.

Вскоре совместными усилиями заводная ручка была вставлена в храповик, включено зажигание и мотор запустился, нарушая тишину осеннего дня. С большими предосторожностями и частыми остановками мы благополучно доехали до совхоза «Красная роза», расположенного в посёлке Зуя. Здесь размещался банно-прачечный батальон 51-й армии, укомплектованный в основном эвакуированными с Украины девчатами. Когда мы с шумом подъехали к длинным баракам и вылезли из высокой кабины пятитонки, в ротах, перед отбоем, был час личного времени. Покрытые толстым слоем дорожной пыли, мы, возможно, имели не совсем приличный вид.

Однако первая встреча была более чем радушной. Нас окружили плотным кольцом любопытные, доброжелательные, совсем молоденькие девчонки, которые наперебой стали интересоваться, кто мы и откуда. Инициативу переговоров по старшинству решительно взял на себя Лизунов, постепенно входящий в роль командира отряда бомбардировщиков, совершивших ночной налёт на Румынию. Его яркий рассказ о прорыве трёх зон воздушной обороны в районе Плоешти, атаках ночных истребителей, о новейших наших самолётах был красноречив и достаточно убедителен.

Мне в этом «обычном боевом вылете» отводилась роль флагманского штурмана, сбросившего точно над целью, под огнём крупнокалиберной зенитной артиллерии, четыре бомбы ФАБ-250 и множество зажигательных бомб. Моя главная заслуга, как я понял, состояла в том, что немецкие танки, хотя и прорвали ишуньские позиции, теперь остались без горючего и не смогут продолжать наступление на Джанкой.

Поэтому эта ночь и последующие, он гарантировал, будут спокойными, а команд на эвакуацию не будет. Закончил Лизунов рассказ грустным повествованием о том, как были похоронены стрелки-радисты, погибшие в неравном бою, взорван подбитый самолёт, и теперь мы едем на новый аэродром, так как на старом высадился немецкий десант. Всё это было подтверждено «командором», который своей весёлой улыбкой и прежним знакомством с женским персоналом окончательно рассеял недоверие к двум авиаторам в пыльных лётных комбинезонах.

После этого мы были приняты женским подразделением окончательно.

Стройная, в хорошо подогнанном обмундировании старшина роты первая поняла необходимость приютить на ночь и обласкать героического командира и его штурмана. Последовала нужная команда, и я попал в распоряжение очень приятного сержанта с мягким украинским говором, заботливым взглядом и ласковыми, сильными руками. Было приятно мыться душистым мылом и полоскаться тёплой водой, смывая месячную грязь. Еще приятнее чувствовать заботу милого существа, находящегося рядом с большим синим чайником.

Затем был ночной ужин, определивший наши отношения и взаимный выбор. От выпитого спирта и девичьего окружения по телу растекалась взбудораженная горячая кровь, усиливая ожидания чего-то для меня важного и таинственного. Тихая звёздная ночь, по-южному тёмная, не пугала и не настораживала, а ласкала в своих объятиях всех, кто был жив и хотел жить. В маленькой комнатке длинного барака мне и Лизунову были определены две солдатские койки, которые принадлежали, как выяснилось позже, нашим заботливым младшим командирам. Пока всё шло так, как обещал «командор». Свет в комнате потушен, через открытое окно повеяло ночной свежестью.

Настало время ожидания. Время остановилось. Наконец дверь приоткрылась, и в комнату проскользнули две тени. Было слышно, как они раздевались, укладывали своё обмундирование, сдержанно хихикали и о чём-то шептались. Ко мне под простыню забралась та, которую я так долго и с таким нетерпением ждал. Я ощутил наяву запах девичьего тела с привкусом приятного аромата хозяйственного мыла. Первый раз я был так близок с девушкой, и первый раз я верил в реальность свершения, о котором только мог мечтать молодой, здоровый организм. Но ничего этого не случилось. Всё было так, как хотела она, как ей подсказывали разум, чувства и сердце. Вдобавок, видимо, ещё действовал девичий уговор. Наши поцелуи и взаимная ласка оканчивались внезапно и так решительно со стороны милой девушки, что мне оставалось только ждать и слушать её нравоучения, которые сменялись политинформацией и слезами о расстрелянных немцами многочисленных родственниках.

Чудом спасшаяся от немецкой расправы, она оказалась совсем одна. И это, как я понял, её волновало сильнее, чем присутствие в постели молодого человека. Вскоре её настроение передалось и мне, мы оба превратились в ласковых детей, успокаивающих друг друга. Этой ночью между нами появилось то доверие, которое складывается между людьми в течение долгой совместной жизни или при сильных взаимных чувствах.
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 >>
На страницу:
5 из 8