Психолог

Успокаивающее тепло руки священника как будто подтверждало его слова. Может, и правда возможно найти выход из всего этого кошмара?

– Так вот что тебе постоянно снилось, когда ты метался ночью у костра…

Рестар пододвинул свободный стул к столу и сел рядом с Зигмундом.

– Да… – устало произнес Зигмунд, аккуратно отнимая свою руку от святого отца. – Я сам создал этот искусственный кошмар, каждый день пододвигая себя к самоубийству. Это словно воспаленная фантазия, гипертрофированный мазохизм, заключенный в оболочку абсурдной выдумки, которая приносит странное темное запретное удовольствие. И это не единственная сценка из больного театра моего сознания. Но в других повторяется примерно то же самое – хорошие люди, которых я когда-либо знал, обвиняют меня в моей слабости, ничтожности, ненужности, говорят всякую нелепую бессмыслицу, несвойственную им. А я лишь слушаю, внимаю и плачу от собственной нелепости, терпеливо и успешно подрывая мою самооценку и веру в будущее.

– Ты честно признался мне в том, о чем некоторые не расскажут никогда в своей жизни… – Рестар покачал головой.

– Может быть, они просто этим и не занимаются.

– Я не уверен.

Они помолчали, смотря на замершего священника, который так и остался сидеть с протянутой рукой.

– Как ты здесь оказался? – поинтересовался Зигмунд у своего друга.

– Откуда ты знаешь, что я не часть твоей выдумки?

– Ты говоришь не по сценарию. С тобой сценок еще не придумано, ты недавно в моей жизни.

– Я… просто здесь оказался. После того как выслушал свои кошмары. А потом… как будто открылась дверь, и я очутился здесь.

– Твои кошмары? – Зигмунд откинулся на спинку стула и прикрыл глаза.

– Да.

Дальнейших объяснений не последовало, но Зигмунду и не было интересно.

– Наверное, ты умеешь устанавливать незримую связь между собой и другими людьми, – высказал свою догадку Рестар.

Зигмунд лишь кивнул. Эта гипотеза ему также была неинтересна.

– Что ты решишь? В итоге? – спросил Рестар.

– А у меня есть выбор?

– Да. Теперь есть. Выбор между жизнью и смертью.

– Почему ты так уверен, что я смогу пробудиться? Эти разбойники явно знали свое дело.

– О, ты удивительный человек, Зигмунд. Я просто знаю, что ты сможешь.

Они еще немного помолчали.

– Но тогда выбора у меня нет, – подытожил ситуацию Зигмунд.

– Почему?

– Я бы мог проявить полное бездействие и умереть, если бы речь шла только обо мне, Рестар. Но я не могу решать и за тебя.

– А ты не думал, что я также хочу умереть? – прямо спросил оборотень.

Зигмунд удивленно посмотрел на своего друга.

– Не думал. Ты не говорил.

– Не говорил. Но я хочу. Просто у меня не хватает смелости. Я не могу быть честен с самим собой, как это делаешь ты. Я обычный трус, который прячется среди жизненных событий, не имея сил в себе их оборвать навечно.

Зигмунд на мгновение задумался.

– Я всегда о себе думал, как о трусе. Что это я хочу сбежать от жизни, в которой не нахожу места.

– Как видишь, все зависит от точки зрения.

– Точка зрения… – почти про себя произнес Зигмунд.

XXXI

– Держите чертову птицу! Дик, проверь там наших гостей! Быстрее, пошевеливайся!

– Босс… Норм… он мертв…

– Проклятье! – женщина смачно и цветисто выругалась, одновременно сплюнув на пол.

Зигмунд резко открыл глаза.

Реальность больной резкой вспышкой мгновенно заполнила сознание, выдергивая его из прекрасной дремотной неги. Его тело словно пронзила тысяча иголок, а желудок начал лихорадочно работать, подгоняя наполовину переработанный завтрак на выход.

Да, реальность ни с чем не спутаешь. Она сшибала с ног, ставя тебя на твое ничтожное место. С реальностью никогда не поспоришь. От нее можно на время уйти в мир фантазий и измышлений, но она всегда вернет тебя обратно, всегда напомнит о себе.

А любовь, подумал вдруг Зигмунд. Любовь – это фантазия, основанная на реальности, или же реальности вкупе с фантазией? Это своеобразный побег от обыденности или же обыкновенная дань традициям?

Он вышвырнул эти странные мысли из головы, стараясь сосредоточиться на главном.

А главное – у него получилось. Рестар, конечно, верил в него, но Зигмунд до конца не был уверен в своей теории. Она заключалась в том, что в своем психологическом обосновании сон является неким итогом усталости от жизни, то есть это нечто близкое к самой смерти. Спать – это нежелание больше жить. Это даже больше, чем правильный образ жизни, больше, чем распорядок дня. Многие указывали в причинах сна усталость, но разве усталость могла объяснить тот факт, что спать нам хотелось иногда больше обычного? Что мы иной раз не могли заставить себя встать с кровати и встретиться с реальностью? Мы хотели спать и дальше, то есть мы бежали от реальности. В этот самый момент мы не хотели жить, реальность теряла все свои привлекательные качества, которые мы сами себе и придумали через фантазии.

Любовь умирает рано или поздно. Надежда в будущее тоже. Вера в друзей и родных неумолимо угасает. И тогда спать хочется все больше… и больше…пока не засыпаешь навечно.

Ядовитый газ, что использовали бандиты, воздействовал на само тело, поражая определенные участки мозга, что приводило к бессознательному состоянию, а чаще – и к смерти. Зигмунд и Рестар были монстрами, поэтому даже усиленная концентрация ядовитого вещества отключила их от реальности, но оставила их в живых.

Возможно, разбойникам они и нужны были живыми. Они откуда-то узнали, что Рестар был оборотнем, а таких монстров всегда можно выгодно продать нужным людям. А если Зигмунд был обычным человеком, то он бы просто умер – быстро, безболезненно, эффективно.

Но если предположить, что эффект от яда является лишь сном, то есть своеобразным уходом от реальности, то лекарством от него может быть простое желание жить. Если заставить поверить свое сознание, что ты хочешь жить, что ты действительно просто хочешь жить без обоснования каких-либо целей, без постановки самому себе задач, без принципов, базисных фундаментов, чувства ответственности и всего прочего, из чего складывается жизнь обычного человека, то ты имеешь шанс проснуться.

Потому что… объяснения не нужны.

Не действия делают тебя личностью, ведь постоянно действовать ты не в силах.