Аденома простаты

Но однажды произошло то, что и должно было случиться, к чему, собственно, все и шло.

Строительство нового жилого дома «Камские зори» было приостановлено на неопределенный срок ввиду того, что фирма-застройщик, а ею, как мы знаем, являлось ООО «Промстройтрейд», была признана банкротом.

Ни один телефон застройщика не отвечал. Строителей с деньгами дольщиков и кредитами и след простыл. Вроде их как и не бывало вовсе. В офисе никого, кроме молоденькой секретарши, не было. На все вопросы та однозначно отвечала, что руководители срочно уехали в командировки.

Далее была открыта процедура конкурсного производства. После этого оболваненные дольщики обратились в страховую компанию за получением возмещения. Между организацией и девелопером был заключен генеральный договор страхования гражданской ответственности застройщика. В страховой компании ответили отказом, пояснив, что компания стала жертвой мошеннических действий «Промстройтрейда» и договор с застройщиком расторгнут.

Дольщики провели несколько пикетов перед зданиями администрации губернатора и Законодательного собрания.

Написали письмо губернатору. Ни ответа, ни привета, что было вполне естественно.

Затем последовало обращение к президенту. Тот был единственным, кто обещал помочь. Но дальше обещаний дело пока не пошло.

Статья Ефима Саранчи в газете «Прикамские реалии» хоть и наделала много шуму, но толку от нее, в смысле возврата денег дольщикам или конкретного ответа от властей о том, будет ли закончено строительство и кто его будет заканчивать, тоже было немного.

По этому поводу Ульяна Рудольфовна срочно провела совещание, на котором присутствовали все работники, сообщив, что «банк стал объектом преступного злого умысла нечистых на руку людей», что «будут приняты меры» и что «этот случай станет наглядным уроком для всех нас, особенно для службы безопасности и кредитного отдела».

«Вот сука, а, – сматерился про себя Глеб. – Все ведь знала». И тихо обратился к сидевшему рядом Борису:

– Я говорил тебе не раз, что эту страну погубит коррупция.

Среди дольщиков «Промстройтрейда» значилось и имя Аглаи Зориной. После совещания Аглая взяла отгул. Все прекрасно понимали ее состояние. Она проревела весь день.

– Чем же я так бога-то прогневала? – сквозь слезы спрашивала она.

– Перестань. Я уверен, что все нормализуется, – попытался успокоить ее Борис. Хотя сам не верил в то, что сказал.

– Что теперь делать-то? Ответь, ты ведь умный очень.

– Я не знаю, что сказать. Видит бог, я не вру. Если б не наш кредит… Он только усугубил ситуацию. Хочешь, я тебе денег дам? У меня сеть немного.

– Вроде и зарплата у меня хорошая. И премии бывают. А все равно денег не хватает. Твои деньги мне не нужны, Боря. У тебя у самого есть семья. А тут еще это… – здесь Аглая немного успокоилась. – В общем, я тут недавно подумала и решила уехать домой, пока зовут. Всё. Не отговаривай. Я уже половину вещей увезла туда. Там хоть какая-то определенность есть, а здесь – одни долги и больше ничего. Знаешь, я поняла, что чита-ла мир как роман, а он оказал-ся по-вес-тью… Мне стали слиш-ком ма-лы твои тер-тые джинсы. Нас так дол-го учи-ли любить твои за-прет-ные пло-ды… – тихо пропела она больше для себя, чем для Бориса.

На другой день она написала заявление об уходе. Попросила без отработки. Пермякова кивнула и молча его подмахнула.

– Прощай, – сказала она Борису, когда тот решил ее проводить. – Не надо, не провожай. Это больно. Я буду всегда любить тебя и помнить всегда.

Она тихо поцеловала его в губы. Поцелуй был холодным, как лоб у покойника.

– А в Прикамск я еще вернусь.

Через несколько дней наступила очередная пятница с традиционными Борисо-Глебскими посиделками. Хотелось спеть, как раньше:

– Ба-ня, во-одка, гар-монь и ло-сось! Ба-ня, во-одка, гар-монь и ло-сось!

Но Борису было не до песен.

– Если ты все про всех знаешь, значит, ты и про Аглаю все знал? – вдруг осенило его.

– Что ты имеешь в виду, Гордей? – переспросил Глеб.

– Знал, что она строила квартиру у этих сволочей?

– Я тебя умоляю. Конечно, знал.

– А почему мне ничего не сказал? Почему молчал? – закричал Борис, схватив за рубашку Глеба. – Сволочь ты после этого, Нинельич.

– Чтобы ты, мудак, не напортачил чего не надо, чтобы дров не наломал. Ты бы все равно ничего не изменил. А Аглае и другим дольщикам только хуже бы сделал. Ей просто пока не повезло. Это как шальная пуля на фронте. А пуля-дура не выбирает.

– Какая пуля? Что ты несешь?

– Но это не смерть, это ранение. Она сейчас успокоится. Сменит обстановку. Поработает в деревне. А долгостроем ихним займется государство. Жуликов посадят, если поймают, а дом все равно когда-нибудь достроят. И получит твоя Аглая свою квартиру.

– Все равно это нечестно.

– Да, жалко девку. Пострадала не за хрен собачий. А статья в газете – это единственное, чем мы тогда могли ей помочь. Денег она все равно не взяла бы. Гордая. И честная. Когда поют пушки, музы молчат.

– Совести у них нет, – проговорил на это Гордеев.