Магеддо. Виртуальный роман

«Варвар», плюс к своей неуступчивости в драке, в совершенстве знал его, Джо, родной язык. К примеру. И вообще, Джо давным-давно, с глубокого детства, занимала тема Советского Союза, а потом и России. Когда его дед, надевая матросский берет со смешным помпоном и толстовку с маленькими, почти игрушечными американскими медалями заботливо поправлял большую, висевшую последней и становился моложе на глазах. Маленький Джо каждый год неизменно спрашивал, а дед так же ежегодно рассказывал, поглаживая серую муаровую ленточку с тонкими жёлтыми полосками по краям. Серебряная круглая медаль с надписью на русском и перекрещёнными винтовкой со штыком и саблей, мерно покачивалась в такт его словам.

На Второй Мировой дед был матросом на эсминце и сопровождал караваны с грузами по ленд-лизу в русский незамерзающий порт Мурманск. Ему повезло: три похода его корабля закончились благополучно. А об остальных, которым не выпала такая удача дед не рассказывал, а только угрюмо молчал. Медаль пришла уже после войны, и дед гордился ею особенно, а о русских говорил всегда со сдержанным достоинством воина, уважавшего несгибаемое упорство, которое одно только и могло сломать хребет нацистам. И с удивлением. И с завистью. Которые он пытался скрывать, но получалось плохо.

«За боевые заслуги». – легко вспомнил Джо название медали и вздохнул, – Судя по всему, эти не уступят. Да и приз… За такие деньги не то, что в России – где, по всему, такие деньги мало кому даже снились – и в Америке любой сделает многое, если не все. Вот именно, если не все – подвел итог Джо, вновь встречаясь глазами с главной «ударной» силой своей команды и главной же проблемой этой команды в одном лице. По имени Билли.

Мерзкий Билл

Именно Билли был первым капитаном университетской команды по «Контратаке». Именно он принес университету Нью-Йорка первые победы в городе и штате, а год назад вывел команду в финал соревнований университетов США. Джо же был лишь «одним из», но только до поры.

Пора эта настала полгода назад и события развернулись совсем в другую сторону. Неизвестно почему, но руководитель факультета, а команду содержал именно университет – настоятельно порекомендовал сменить капитана. Билли, выдержав многозначительную паузу, указал на Джо, и дело было решено. Настоящих причин никто не узнал, но глухие слухи о том, что всплыло нечто не совсем приятное из прошлого Билли, позволяющее ему быть членом, но категорически – не капитаном команды, до них все же дошли.

Билли, уроженец Далласа – «самого крутого города Америки» и, по совместительству, столицы не менее крутого Штата Техас криво усмехался и отмалчивался, а задавать личные вопросы в Америке не принято. Хотя то, что «южанин» мерз в почти что северном Нью-Йорке было само по себе необычным, но не настолько уж странным. Все-таки Нью-Йоркский университет – заведение престижнейшее и не зря называется «Университетом мечты номер один». Впрочем, Билли был в игре надежен, никаких бунтов на «Баунти» не поднимал, но его тяжелое присутствие Джо всегда ощущал. Как некое магнитное поле.

Скрытая и явная угроза

Отчаянной нужды в деньгах Билли – как успел заметить Джо – никогда не испытывал, степенно ездил на мощном «Харлее», а в уик-энды и праздники стабильно пропадал из студенческого общежития и возвращался только утром понедельника. Друзья, судя по всему, ему были не нужны, а вот в девушках недостатка не было: какая-то неестественная притягательность его явно мрачноватой натуры бросала к нему совершенно разных студенток с завидным постоянством. Как, впрочем, довольно быстро и отталкивала. Судя по тому, что надолго они не задерживались, а менялись часто. Но Билли это не слишком заботило. Он принимал внимание женщин со спокойной уверенностью, как и их быстро следующее вслед за близостью неловкое, нарочитое невнимание.

Свой «кодекс чести» у него тоже был. Незыблемый. Никто и никогда не слышал от него разговоров про женщин вообще и про его победы в частности. В отличие от большинства студентов, для которых секс и все связанные с ним подробности были главной темой разговоров, Билли только криво ухмылялся и уходил или молча слушал, не выказывая никаких эмоций. Его южный акцент, с которым он не считал нужным бороться, мог бы принести ему много проблем в виде насмешек, но и этого не случалось. Потому что это был Билли, которого за глаза звали не иначе, как «мерзкий».

Сейчас Билли неопределенно смотрел на Джо и расшифровать смысл его взгляда не представлялось возможным. Билли покачал головой и отвернулся, потирая основательно опухшее, синеватое ухо. Вчера нашему «мерзкому» тоже недурственно досталось – с неожиданным удовлетворением подумал Джо и посмотрел на Зака.

Каждое воскресенье Зака

Здоровяк вытянул правую ногу в проход между креслами и виновато посмотрел на стюардессу, вынужденную перешагнуть через нее и профессионально сдержать недовольство от этого неожиданного препятствия. Травма колена, которая поставила крест на его, возможно, блестящей карьере футболиста вновь дала о себе знать. Неожиданная подножка, которой русский крепыш свалил его вчера на пол, вновь сдвинула хрящи, разбередила мениск и в колене начала скапливаться жидкость… Зак привычно терпел зная, что еще неделю придётся ходить на болезненные процедуры и откачивать эту самую мерзость из колена. Именно терпение уроженца Индианаполиса и делало его совершенно незаменимым в игре.

В игре, которая дала ему второй шанс, потому что Зак был бойцом, спортсменом по своей сути. И победителем. Поэтому он терпел, ведь они были чемпионами, да и контракт был подписан. На двести тысяч Зак был не согласен по своей сути. Миллион – дело другое… Именно столько он должен был получать как раз к этому времени как защитник в футбольном клубе своей мечты, откуда получил приглашение по окончании колледжа. Но была последняя, финальная игра и был удар плечом в колено, когда его нога потеряла устойчивое сцепление с травой и болталась в воздухе… Хруст, дикая боль, сознание улетело куда-то ввысь… К пятому ряду трибун, где мама, серая, не смотря на черную кожу, откинулась на руки отца. Мешком, пыльным кулём, тысячи тонн которых перетаскал на себе высохший, жилистый отец, чтобы увидеть своего сына на гребне успеха. И вот он, казалось, успех… Падение в бездну. Самое страшное стечение обстоятельств. Контракт еще не подписан, надежда растаяла на жарком солнце Индианы, как мороженое. Ванильное, сладкое, освежающее… Любимое.

Вместо этого был год в гипсе, повязках и на костылях. Первые несколько месяцев Зак находился в пучине горя и вынашивал сладкий и жестокий план, вспоминая про старую биту, пылившуюся в гараже. Но потом схватился за компьютер, пытаясь найти хоть какое-то применение своей спортивной натуре. Схватился, вцепился, ворвался в виртуальные дебри и… Воздаяние за мучения было оглушительным. Взглянув свежим, незамыленным взглядом в Фейсбук, он с ходу придумал дополнение к одному из приложений.

Зак – гений

– Бред! – проворчал сосед по палате и отвернулся к стене, а Зак зло, упорно и сильно нажал на плашку «Отправить» и его письмо ушло в неведомую сеть. Ответ пришел через два дня. Сосед даже не повернулся, когда Зак медленно прочитал короткое письмо, из которого следовало, что его дополнение «может стать важным фактором развития компании». А самому Заку никто иной, как глава компании мистер Цукерберг предлагает пройти обучение в магистратуре Института математических наук Нью – Йоркского университета на факультете компьютерных технологий. Оплата обучения, стипендия и, возможно, последующая работа в компании – в зависимости от результатов учёбы – компанией гарантировалась. Вторым вариантом значилась возможность просто получить чек с суммой, эквивалентной оплате обучения в любое время за свое «полезное изобретение» и некие проценты с него.

Зак неожиданно разрыдался и ещё более неожиданно выбрал Университет, а родители, на которых свалилось так много всего за последние несколько месяцев стали смотреть на своего увальня – Зака, выбившегося в такие «выси» совсем другими, круглыми от удивления глазами. Те самые небольшие, но стабильные проценты тоже «капали», что позволяло довольно неплохо жить самому и немного помогать родителям. И все бы было хорошо, но никаких полезных мыслей в голову Зака с тех пор не приходило, хотя учеба давалась не так уж сложно. Спортивная дисциплина и упорство держали его в середине списка студентов, но вверх движение приостановилось, и Зак опасался, что навсегда. Девиз университета «Устоять и преуспеть» он выполнял только наполовину. С преуспеванием – то как раз и наметились проблемы.

Надеяться Заку было не на кого, кроме себя, и он переключил свое внимание на игры и там нашел вход и выход для своей, уже подзабытой бойцовской натуры. Думал, что только для самореализации, но теперь… Мама, вес которой уже перевалил за сто тридцать килограммов, все чаще болела, отец получал скромную пенсию и благодарил небеса, что у них только один сын. Поэтому Зак набычился, а боль в колене только подкрепляла его решимость выиграть во что бы то ни стало.

«Хорёк» Чак

Джо понял, что означал его сжатый кулак, ударивший по подлокотнику кресла, и перевел взгляд на Чака. Чак, который вроде бы дремал неожиданно ответил ему острым блеском своих маленьких, неопределенного цвета глазок и хищно улыбнулся тонкими губами. За которыми блеснули мелкие, острые зубки. Точно, хорёк – повторил про себя кличку Чака Джо и прикрыл глаза. Хорька-Чака никто не любил, а он в ответ всех ненавидел. Исключение в его мире ненависти делалось только для Джо – почти полное, и относительное – для членов команды.

Дело в том, что Джо два года назад спас первокурсника Чака от так называемого «посвящения в студенты». Для всего руководства университета эта веселая для посвящающих и унизительная для посвящаемых процедура была, как они заявляли, забытым пережитком семидесятых. Которую они давно запретили. Святая уверенность американцев, садившихся на высокие посты в том, что раз провозглашено «запрещено», так и, значит, действует, не раз подводила их самих, руководимые ими ведомства, да и всю страну.

Так вышло и здесь, когда бледного, еле сдерживающего от унижения слезы Чака трое дюжих молодцов-студентов выпускного курса поймали в университетском корпусе Бронкса. Чак пытался сопротивляться, но все было бесполезно: его со смешками, кряхтя, тащили к гранитной чаше, бывшей когда-то поилкой для лошадей. Дальнейшая процедура «посвящения» была проста, как мир. Через мгновение Чака должны были окунуть головой в воду, а потом торжественно провозгласить «фонтаном знаний». И с этим вот прозвищем ему пришлось бы как-то существовать всю учебу…

Если бы не Джо, преградивший путь смеющейся и плачущей, решительной и упирающейся процессии. Пока шло предварительное выяснение отношений между Джо и старшекурсниками, пока дело дошло до взаимных оскорблений, пока было нанесено и получено несколько взаимных толчков… Все это «пока» привело к тому, что проходившая мимо парочка профессоров обратила внимание на грозившую дракой ссору и противоборствующие стороны быстро разошлись по образовавшимся тут же неотложным делам. Чак давно уже – только хвостиком махнул, отметил Джо – покинул место ссоры, шмыгнув в какую – то свою хорьковую нору. Старшекурсники, сохраняя достоинство тоже степенно удалились, а Джо остался один. Довольно глупо, кстати.

Хорьки – они верные

Совсем скоро выяснилось, что совсем даже не глупо. Потому что в его «контакте» вскоре появился неизвестный и практически незаменимый помощник. Любые вопросы по учебе, редкие работы из электронного архива и вообще – все что нужно и важно неизвестный, как его назвали соседи по комнате в общежитии «поклонник» поставлял Джо на электронную почту с редким постоянством и скоростью. Сначала Джо не без оснований думал – забыв про историю с несбывшимся «фонтаном знаний» довольно быстро – что ему помогает какая-нибудь скромная и некрасивая сокурсница, но через полгода все выяснилось.

Незнакомец или незнакомка пригласил его на встречу-свидание, понимающе ухмыльнулись соседи по комнате – где принявшего душ и надевшего на всякий случай чистое белье Джо встретила… Команда университета по игре в пресловутую «Контратаку». Один из участников команды решил посвятить себя научной работе и компьютерные игры его больше не привлекали. Точнее, на них попросту не было времени. Так Джо и Чак, который порекомендовал его в команду «обрели друг друга».

С другой стороны, никакой дружбы-то не получилось. Чак помогал Джо все так же, но уже легально, а говорить им в общем было не о чем. Джо пару раз попробовал, было неинтересно, а Чака, похоже, вполне устраивал такой формат: от «хай» до «бай» и обмена мнениями по игре. После чего Чак исчезал из компьютерной комнаты до следующего раза и коротких сообщений по электронной почте.

Девушек, естественно, рядом с ним никто и никогда не замечал, но и травить «хорька» почти перестали, потому что редкое, но присутствие рядом с ним Джо и Зака, не говоря уже о Билли служили Чаку неплохой защитой. Да и, собственно, они были уже на третьем курсе и сами могли кого-нибудь сделать «фонтаном» хоть знаний, хоть незнаний. Тем не менее, кличка прилипла, и Чак о ней знал, и даже не пытался ее опровергнуть, оставаясь всё таким же мелким, злобным, прыщавым и желчным типом. Впрочем, в игре он вел себя надежно, Джо подчинялся всегда, а его талант был настолько бесспорным и полезным, что команда терпела, а потом привыкла к нему, как к мебели. Он был как компьютерная «мышка» без которой выигрыш просто невозможен. «Хорёк», кстати, не выразил особых восторгов по поводу контракта и сейчас пребывал в глубокой задумчивости.

Оставив его в думах, Джо вернулся к своему доброму поступку по спасению Чака, о котором, якобы, никто не знал. На самом деле это было не так. Потому что за ним тогда наблюдали еще одни глаза. Красивые, темные, восторженные. Глаза Эмми…

Пока его Эмми

Да, Эмми, вздохнул Джо, чувствуя тепло ее руки на подлокотнике рядом. Через пару недель он получил подтверждение тому, что добрые дела не остаются незамеченными. На одной из лекций рядом с ним грациозно опустилась на стул красивая смуглая девушка, застенчиво улыбнулась и… Так они познакомились, а потом, как-то само собою дружба переросла в нечто большее. Эмми, так же застенчиво и грациозно отдала ему свою невинность, тепло и ласку. Ничего не требуя взамен и, похоже, ни на что не рассчитывая. Джо принял этот дар совсем не так спокойно, как многим казалось. Ему было с нею хорошо, уютно и как-то плавно что ли. Сначала. Потом, быстро, стало чего-то не хватать. Слишком буднично все было, стало и вот теперь проходило. Эмми всё чувствовала, но её отношение к Джо никак не менялось, что и настораживало его. Никаких ссор, размолвок или выяснения отношений не было, да и не предвиделось. Только взгляд Эмми был всегда рядом: темные глаза то искрились лучиком надежды, то темнели, как воды Нью – Йоркского залива осенью.

Индуска – не индианка

Эмми, внебрачная дочь богатого индуса, имевшего свой бизнес в том числе и в Штатах, с детства не нуждалась ни в чем. Отец в ней души не чаял, хотя всегда мечтал о сыне. Однако очередная попытка закончилась тем, что в двенадцать лет у Эмми появилась сестренка. Через пару лет ее не стало, а Эмми почти лишилась родительской заботы и ласки. Отец неожиданно вернулся в свою первую индийскую семью. Переходя из одной частной школы в Сиэтле в другую, оттуда – в престижный колледж в Вашингтоне, а затем в университет Нью-Йорк, а она теперь редко видела мать, ударившуюся в одинокую женскую карьеру и отца, навещавшего дочь раз в году.

Вскоре она привыкла быть одна и сносила все свои, на замечаемые другими, вынужденными бороться за существование, переживания с покорностью азиатской женщины. До встречи с Джо она мечтала только об одном – закончить поскорее эту нескончаемую учебу и уехать со своим дипломом куда-нибудь, где меньше людей. Она так и не привыкла – хоть другого и не знала – к американским гонкам за карьерой, продвижениям по должностям и встречам с родителями раз в год. Она искренне не понимала, как это – не звонить домой месяцами или сказать «Хай! У меня всё окей!» и отключить «мобилу» еще на пару месяцев. Если там кто-то готов тебе ответить, а ты не звонишь? Просто потому, что так не принято? Индейка на Рождество казалась ей глупой, надуманной псевдотрадицией, после которой становилось не веселее, а только хуже. Она не давала себе труда задуматься о том что, в общем, ее выводы были далеки от истины просто потому, что ей – то как раз позвонить матери или отцу очень хотелось, но вот им до нее в последние лет пять не было почти никакого дела.

Американские отцы и дети

Потому Эмми в общем видела, но не хотела воспринимать американских принципов воспитания детей. В которых было, конечно, много хорошего, хотя и необычного для остальных. На первый взгляд. Здесь детей до колледжа вообще не оставляли одних ни на минуту. Несмотря на то, что никакие дедушки и бабушки здесь с детьми никогда не «сидели», как говорят в России. Бабушки и дедушки отдыхали и не заморачивались проблемами внуков. Они всю жизнь работали – в Америке вообще принято много работать – и теперь кто разъезжал по миру, как тоже было принято, а кто отдыхал в Штатах. Вся ответственность лежала на родителях – как до того на их родителях – и уже стала нормой американской жизни. Хорошей нормой, хотя с другой стороны такая опека детей говорила о том, что в стране все далеко не идеально с преступностью. Что подтверждалось и количеством заключенных.

Как бы то ни было, в школу и из школы детей обязательно доставляли родители. Или сами или кто – то из соседей – по графику – брал всех детей в свою машину. Знаменитые желтые школьные автобусы уже становились анахронизмом и использовались в основном малоимущими родителями. Хотя и здесь было принято ребенка сначала посадить в автобус, а затем встретить. Иначе на таких родителей немедленно пожаловался бы водитель этого самого автобуса или обязательный сопровождающий от школы. Еще одна черта – доложить «куда следует» по любому поводу – прочно вошла в жизнь США и имела разные оттенки от «стучать» до «спасти» и «предупредить». Но в случае с детьми вряд ли кто-то мог упрекнуть внимательного гражданина, и им вскоре грозило бы не только общественное порицание вплоть до возмущения, но и возможное судебное преследование. Все, что касалось безопасности детей, не подлежало обсуждению, а было обязательным к выполнению. Любые отклонения от принятых норм карались незамедлительно и жестко.

Бэби-ситтеры и око родителей

Дома с детьми – когда родители работали, а они, как известно, работали – постоянно были бэби-ситтеры, которыми частенько становились те же студенты. Присмотр старших братьев и сестер был также неукоснительно – обязателен. На уикэнды дети также не оставались одни: они либо ездили с друзьями, но и с родителями, своими, либо снова по графику с соседскими в огромные супермаркеты, откуда можно было не выходить сутками. Либо ходили в гости – с обязательной доставкой туда и обратно – к друзьям, попадая под присмотр уже их мам, пап, братьев-сестёр или бэби-ситтеров. Или оставались дома под недремлющим оком родителей родных. Никакие концерты, походы в кафе, школьные вечеринки не могли состояться или посещаться детьми без неусыпного присутствия и наблюдения родителей или старших братьев-сестер.

Так, с небольшими послаблениями, продолжалось вплоть до колледжа, то есть совершеннолетия, в котором молодые люди получали наконец-то долгожданную свободу, ограниченную, правда, необходимостью учебы и надвигающейся близостью самостоятельной жизни. В которой американские родители уже принимали участие оплатой этой самой учебы, и с позиции «мы свое дело сделали, теперь твой черед». Дети, уставшие от надзора, чаще всего стремились уехать от родительского дома подальше, а порой у них просто не было выбора: колледж, дававший «добро» на прием того или иного студента мог находиться в тысячах километров от родного города. В то же время отношения, вопреки расхожему мнению, не прекращались, но переходили в стадию «на расстоянии» и сводили родителей с детьми чаще всего в Рождество, День Благодарения и, порою, в другие американские праздники, признанные семейными. Или на каникулах, где в родительском доме всегда была свободна и не тронута комната уехавшего на учёбу сына-дочери. И, как правило, оставалась навсегда их комнатой, сколько бы лет не исполнилось «ребенку».

Мамми – паппи

Существовали в Штатах и два хороших праздника: День Матери и День Отца, в которые было принято обязательно звонить и поздравлять, отправлять открытки и маленькие подарки, либо вести отца-мать в ресторан или кафе. И, хотя американская индустрия быстро превратила их в еще один огромный покупательно-скидочный рынок с многомиллионными толпами в супермаркетах, открытками и сувенирами, доведя в итоге основателей этих самых праздников до бешенства и призыва вообще отказаться от этих Дней, добрая суть всё же оставалась. Конечно, все это было присуще классу «от среднего и выше», а в семьях победнее или за условной чертою все обстояло не так радужно или не так строго и стройно.

Уже не ее Джо

Всего этого Эмми была лишена почти полностью и после колледжа она стала тихо ненавидеть себя, окружающих ее людей и вообще всех людей. Ей было неуютно с ними, а им с нею было как-то непонятно. Такие выводы не совсем логично подтолкнули ее к компьютеру, где, как оказалось, тут нерастраченная энергия пригодилась в полной мере. Она легко вошла в команду университета, оставив за бортом многих, с виду более активных или похожих на парней сверстниц. Тем более что пресловутая американская толерантность тут сыграла ей на руку: и девушка, и полукровка в одном лице. Без нее и темнокожего Зака команду «прижимали» бы на всех американских соревнованиях спокойно и планомерно. А потом была встреча с Джо, и ей показалось, что совсем близко, за тем поворотом забрезжил рассвет, но это только казалось…

Эмми незаметно дотронулась до руки Джо, но тот не ответил на ее прикосновение. Он делал вид, что спал. Эмми знала это. Она подавила вздох и тоже прикрыла глаза длинными ресницами, сквозь которые не проникал лучик солнца, заглянувший в иллюминатор.

Статья седьмая

Москва

На российской родине. Команда едет по домам. Об отце. О деде, и маме. Семья капитана. Младший брат.

По домам