Конец прекрасной эпохи

– Наверное. Плохо себе представляю, чтобы Малер, проживший 51 год и создавший такие эвересты, монбланы, памиры в музыке, мог много времени посвятить рыбалке, отвести душу. У него и сил на это не было: летом, когда можно рыбачить, он только и имел возможность сочинять. Весь же сезон он как оперный дирижер боролся с рутиной, с певцами, с дирекцией, наживал себе раны на сердце. И самосожжение кончилось печально. А может, так и нужно было? может, тогда не было бы и Малера? Зато весь мир теперь стоит на коленях перед Малером. Также, как и Брукнером. И это будет по отношению к нашим гениям – Мясковскому и Метнеру. Я в это твердо верю. Это музыка XXI века: Мясковский и Метнер будут признаны. Не может иначе быть. И поэтому я смею напомнить, что определенную роль в этом сыграет полная антология Мясковского – 39 записанных нами сочинений. Об этом пока молчат, и послушать их негде. Сейчас моя супруга буквально выцарапала записи, хранившиеся в шкафу фирмы «Мелодия», и передала на радиостанции в Москве, Лондоне, Париже. И они все же будут звучать.

– Летом вы стали рыцарем ордена Почетного легиона, в Швеции вас также собираются наградить. Да и в нашей стране вы не были обделены наградами. Но что для вас лучшее выражение славы?

– «Слава – богатство суетное», – говорится в моей любимой опере «Китеж» Римского-Корсакова. Говорит так князь Юрий, когда Китеж осажден и приговорен. Я не знаю, что такое слава – и слава богу. Я никогда не чувствовал ее, была ли она у меня, есть ли. Меня это не волнует. Я люблю уединяться, оставаться наедине с природой, с партитурами, книгами. Со всем, что я люблю. Больше всего люблю то, что останется после нас – природу.

– В ваших словах вновь слышится малеровский пантеизм..

– А Корсаков? да и трудно назвать художника, который был неравнодушен к природе. Наверное, это просто невозможно. Тогда это просто не художник. И поэтому, то, что нельзя доверить каждому, можно доверить природе. Это и есть взаимное обогащение. А если рассматривать диалектически, человек – неотъемлемая часть природы, а значит, мы вместе. Рождение, смерть – бесконечные циклы. Природа сама тоже меняется, может, это и не так заметно для нас. Но смотрите, сейчас бунтует природа. Люди довели ее до такого состояния, что она вышла из берегов, она бунтует. И люди поплатятся за это.

    Независимая газета, 05 сентября 1998 г.

«Я опять врос в Большой»

Утверждает Евгений Светланов

15 декабря в Большом театре состоится первая премьера сезона – «Псковитянка» Римского-Корсакова. Спектакль ставит режиссер Иоаким Шароев и сценограф Сергей Бархин. Но особенный интерес вызывает участие в работе над ним Евгения Светланова. 70-летний дирижер, в середине 60-х г.г. возглавлявший театр, в последнее время дирижировал в Большом лишь изредка.

Репетиции «Псковитянки» проходят в обстановке, приближенной к боевой: возглавляемый Светлановым Государственный симфонический оркестр всеми силами старается избавиться от своего худрука, целиком посвятившего себя в этом сезоне Большому театру. Евгений Светланов еще ни разу не выступил публично по этому вопросу, и его оценка ситуации впервые в эксклюзивном интервью «Ведомостям».

– Судя по тому, что вокруг вас бушует буря, а вы спокойно репетируете, этот спектакль имеет для вас особое значение?

– Я очень давно хотел вернуться к своему первенцу и первенцу Римского-Корсакова. С «Псковитянки» началась моя дирижерская судьба. Это было в мае 1955 году в филиале Большого театра. Спектакль уже шел давно и я его выбрал сам, когда поступал стажерскую группу театра. С тех пор эта опера была для меня как первая любовь. Все эти годы она выходила на поверхность и снова уходила в глубь, но всегда была при мне. За эти годы все основные огромные задачи оказались мною выполнены. Кстати, это огромное счастье: такое не всегда удается нашему брату. И когда все эти титанические работы оказались завершены, меня вновь потянуло на «Псковитянку».

– Удавалось ли вам продирижировать оперой Римского-Корсакова в других театрах?

– Пока раскачивались в Большом, «Поквитянку» поставил Валерий Гергиев в Мариинском театре. Гергиев пригласил меня на два спектакля. Я получил в Мариинском такое наслаждение, что только разохотился.

– После вашего отказа дирижировать «Лебединым озером» в постановке худрука Большого театра Владимира Васильева, кажется, постановка «Псковитянки» долго откладывалась.

– В прошлом году, когда мой 70-летний юбилей отмечался в Большом театре, я получил официальное приглашение Владимира Викторовича Васильева на постановку. Мы назначили сроки и стали подбирать составы. Я решил, что будет исполняться третья, окончательная редакция оперы. Она все же самая лучшая. Римский-Корсаков везде писал, что при постановке надо руководствоваться только ею. В этой же редакции я дирижировал «Псковитянкой» в 1955 году, и в Мариинском тоже она поставлена.

– Вам комфортно работать сейчас в Большом?

– Я получаю такое творческое наслаждение от работы со всеми цехами Большого, что мне не хочется слезать с пульта. Я опять врос в Большой театра. И очень высоко оцениваю то, что все вокруг меня делают. Я получаю только полную отдачу.

– Вы уже заявляли, что «Псковитянка» станет для вас последней оперной работой. Это действительно так, или при определенных условиях вы могли бы еще чем-нибудь продирижировать?

– Загадывать трудно. Я хотел пропеть лебединую песню «Псковитянкой». Пока я и придерживаюсь этого решения. Тем более, что новых предложений ни от кого пока не поступает. А я не привык навязываться. Может быть, я бы с удовольствием продирижировал «Пиковой дамой», идущей в театре. Тем более, что мне не удавалось продирижировать в театре «Пиковой дамой» – я записывал только музыку к кинофильму Романа Тихомирова.

– После премьерной серии спектаклей (15—21 декабря) вы собираетесь дальше дирижировать «Псковитянкой»?

– Обязательно. Аппетит мой не удовлетворят только премьеры.

– Вы так долго и мастерски держите паузу в конфликте с Госоркестром, который собирается отправить вас на пенсию, обвиняя при этом в нежелании работать. Собираетесь ли вы как худрук вступить в полемику с директором оркестра?

– В первую очередь меня удивляет и возмущает позиция Министерства культуры. Там все известно, у нас с министром целая переписка. Ее можно было бы издать и он бы стала бестселлером. Я занят в Большом театре, специально отгородил себя от всего негативного. Нашел в себе силу воли заняться делом. Но это не значит, что судьба оркестра мне безразлична. Погубить этот оркестр – значит совершить государственное преступление. Я встречался с Валентиной Матвиенко и надеюсь, что к новому году ситуация прояснится и изменится в положительную сторону.

    Ведомости, 7 декабря 1999 г.

Евгений Светланов: «Выхожу на сцену даже без палки»

Завтра в Большом зале Консерватории дирижирует великий Евгений Светланов, который не выступал в Москве с тех пор, как полтора года назад министр культуры Михаил Швыдкой уволил его с поста главного дирижера Госоркестра.

Совсем недавно Светланов перенес тяжелую операцию и теперь вновь возвращается к работе. Во время репетиций Евгений Светланов дал эксклюзивное интервью корреспонденту Газеты Вадиму Журавлеву.

– Евгений Федорович, с каким чувством вы возвращаетесь к московской публике после истории с вашим увольнением и длительного отсутствия?

– Очень трудно объективно сказать, что я чувствую. Это переплетение разных чувств, даже взаимоисключающих. Не хочу подробно о них рассказывать. Надеюсь, что публика не забыла меня и завтра она придет послушать редко исполняемую программу из сочинений Брамса. Как всегда, я следую своему главному принципу: обязательно приготовить что-нибудь новое.

– Обиды прошлого забыты или они остались в вашей душе?

– Я совершенно отключился от всего этого, потому что настоящая беда пришла ко мне несколько позже. Я имею в виду мою тяжелую болезнь и не менее тяжелую операцию, после которой я только пытаюсь возродиться. У меня были концерты в Голландии, Петербурге. И с корабля на бал я попал в Москву. Это первый заход после болезни.

– Министр культуры Швыдкой сказал полтора года назад, что такого дирижера как Светланов будут звать наперебой во все оркестры. Вас звали?

– В Москве только один оркестр сразу, как только раздался приказ о моем увольнении по КЗоТ, отреагировал. Это – Российский национальный оркестр, с которым я завтра и выступаю. Владимир Теодорович Спиваков сказал, что оркестр в моем распоряжении. Полный карт-бланш. И в Петербурге Юрий Хатуевич Темирканов. Больше других подобных предложений я не получил.

– А новое руководство Госоркестра не предлагало вам сотрудничать?

– Нет.

– Недавно назначенный главный дирижер Большого театра Александр Ведерников уже объявлял, что с вами ведутся переговоры. Они привели к серьезному результату?

– У меня была встреча с новым руководством театра, которое очень внимательно отнеслось ко мне. Это было выражено в исключительно теплой телеграмме по поводу моего очередного дня рождения в сентябре. И в просьбе наладить контакты на любом уровне.

Мне предложили дирижировать текущими спектаклями. Участвовать в симфонических концертах, которые возобновляет Александр Александрович Ведерников. И это хорошо, это головановская традиция, которую я в свое время подхватил. Наконец, мне предложили новую постановку. И я даже дал название, которое в Большом встретили с огромным энтузиазмом. Это «Мадам Баттерфляй» Пуччини.

– Та опера, в которой вы впервые вышли на сцену Большого театра в детстве…

– В трехлетнем возрасте! Такие у меня здесь предложения. Так что я без работы не остался. Меня подкосила болезнь, но мне говорили врачи, что большой стресс, вызванный психологической, душевной травмой, никак не может пройти мимо, не оставив после себя последствий. И не обязательно это должен быть инфаркт или инсульт. Это может быть неожиданная вещь, как у меня. На ноге возникал липома, которая разрослась до такой степени, что врачи немедленно положили меня на операционный стол и полноги отхватили. Но, слава богу, пока кое-что осталось!

– Операцию делали в Стокгольме?

– Нет, в Институте хирургии в Москве. Делал академик Миланов, который сам претерпел страшную вещь. У него не так давно была ампутирована нога выше колена. И он нашел в себе силы реабилитироваться и теперь стоит по 5—6 часов у стола и оперирует.

Я за свою жизнь претерпел 11 операция под общим наркозом, но не знал, что операция последняя потребует очень длительного лечения. Фактически полгода. Анестезиолог, профессор Светлов, навещая меня в палате, сказал, что по всем показаниям я физически вернусь к своей работе. «Конечно, в том случае, если вы захотите», – добавил он с саркастической улыбкой. Теперь я понимаю, почему он так мудро сказал.

– Вы теперь будете сидя дирижировать?

– Нет! Я стою. На ноге у меня ортез, который мне помогает и я выхожу на сцену даже без палки. В Голландии программа была удачная для первого выхода. В первом отделении был фортепианный концерт и я сидел на стуле за открытой крышкой рояля и меня не было видно. Но второе отделение – стоял. Это была Вторя симфония Балакирева, которая никогда не исполнялась в Европе. В Петербурге я дирижировал Вагнером, но в виде двух больших фантазий (одна – «Кольцо нибелунга», а другая – «Парсифаль»), сделанных очень хорошо одним голландцем. Каждая фантазия шла больше часа и это было серьезное испытание.

– Вы покинули и пост главного дирижера гаагского «Резиденц-оркестра»?

– Да, потому что они предъявили невозможные требования. Они говорили, что я должен проводить с оркестром минимум 12—16 недель в году. Я это не мог принять. Поэтому я теперь, как меня здесь недавно назвали, «свободный художник».

– Это приятно быть свободным художником? Или хочется еще чем-нибудь руководить?

– Я наруководился за всю свою жизнь. А теперь в наших условиях я просто не завидую моим коллегам, на долю которых выпало руководить симфоническими оркестрами. Как говорит моя приятельница – «Деньги теперь решают все». За этой формулой скрыто очень много. Мы в Госоркестре, к сожалению, не сумели найти спонсора. Все пытались, и я пытался найти помощь в лице нашей мэрии. Но в названии нашего оркестра нет слова «московский». И я не знаю, что делается сейчас в бывшем Госоркестре СССР, но, кажется, пока еще спонсора у них нет. А может уже и есть – не знаю.