Россия и Запад в ХХ веке. История экономического противостояния и сосуществования

Статья VI меморандума союзников от 2 мая предлагала провести консолидацию и/или реструктуризацию всех долговых бумаг, которые были выпущены правительством Российской Империи и Временным правительством. А условия этих новых бумаг разработать с учетом экономического положения России:

«Российское Советское правительство обязуется в течение 12 месяцев, следующих за проведением в жизнь настоящей статьи, заключить с представителями иностранных держателей займов или облигаций, выпущенных или гарантированных Российским Советским правительством или его предшественниками, соглашение, имеющее целью обеспечить в дальнейшем хождение данных займов и уплату по данным обязательствам. В соглашение войдут надлежащие отсрочки и льготы, в том числе и отсрочка по внесению процентов, основанная не только на знакомстве с истинным положением России в настоящее время, но и на сознании необходимости ее восстановления. Вышеупомянутое соглашение должно, по мере возможности, относиться ко всем иностранным держателям бумаг, без различия национальности. В случае, если не удастся достигнуть коллективного соглашения, всякий иностранный держатель бумаг свободен заявить о своем праве пользоваться условиями, признанными за той или иной группой»[113 - Громыко А. А., Хвостов В. М. Документы внешней политики СССР. 1922 год. С. 376.].

Отметим, что приведенная формулировка ст. VI красивая, но практически трудно реализуемая. Всегда найдется «группа интересов», которая будет не согласна с условиями «коллективного соглашения». Вся конструкция рассыпается. Достаточно вспомнить сегодняшних «финансовых стервятников», которые пытаются загнать Аргентину в долговую петлю. Вроде бы она начала выбираться из этой петли, проведя две реструктуризации своего внешнего (100-миллиардного) долга после кризиса, который разразился в стране в конце прошлого века. Теперь вся эта реструктуризация под угрозой, Аргентина может вернуться к еще более тяжелому долговому рабству.

Советская делегация обратила внимание на то, что Запад среди требований к России ставил на первое место претензии по кредитам и займам, а вопрос интересов иностранных инвесторов находился на втором или даже третьем месте. Такой подход мешал восстановлению деятельности иностранных инвесторов в России, что могло бы привести к быстрому экономическому восстановлению нашей страны: «Точно так же Российская делегация констатирует, что заинтересованные государства, сосредоточивая все свои заботы на маленькой группе иностранных капиталистов и проявляя необъяснимую доктринерскую непримиримость, пожертвовали интересами большого числа иностранных капиталистов, которые могли бы воспользоваться предоставленными им Российским Правительством льготами и гарантиями, чтобы вернуться и работать в России. Они пожертвовали точно так же интересами множества мелких владельцев русских займов и бывших мелких иностранных собственников национализированного и секвестрованного в России имущества, которых Российское Правительство намеревалось отнести к тем, чьи претензии им признаны справедливыми. Российская делегация не может не выразить своего удивления по поводу того, что державы, вроде Франции, насчитывающие наибольшее количество мелких владельцев русских займов, обнаружили наибольшее упорство в вопросе о возвращении имущества и таким образом подчинили интересы мелких собственников интересам нескольких групп, требующих возвращения имущества»[114 - Громыко А. А., Хвостов В. М. Документы внешней политики СССР. 1922 год. С. 370.].

Положение второе: отказ от признания встречных требований РСФСР за причиненный ущерб от иностранной интервенции и блокады. Здесь использовались два основных аргумента. Прежде всего, не признавалась причинно-следственная связь между разрешениями в России и действиями Запада. Союзники пытались «списать» все ущербы на гражданскую войну, а ее квалифицировать как исключительно «внутреннее» событие. Кроме того, представители финансовых кругов Запада заявляли, что они не привыкли иметь дела с подобного рода финансовыми претензиями. Вот с претензиями по бумагам и кредитным договорам им все понятно. А какие-то документы, определявшие материальные потери в виде разрушенных заводов, дорог или расходов на лечение раненых, им не понятны. По таким документам, мол, никаких практических решений о компенсационных выплатах производить нельзя. Такие «нестандартные» требования сначала должны быть оформлены в виде соответствующих межгосударственных соглашений. А союзники отказывались даже начинать разговор о таких соглашениях.

Положение третье: отказ от концессий и даже компенсаций за национализированное имущество иностранных инвесторов и других собственников и требование реституции, т. е. полного восстановления прав первоначальных собственников. Особо такой непримиримой позиции придерживалась Франция, которая имела до начала войны самые большие активы в разных отраслях российской экономики. Со стороны французов в данном случае использовался банальный аргумент, что только такой способ урегулирования обеспечит первоначальным владельцам наибольшую выгоду (или, наоборот, гарантирует минимальные потери). Со стороны российской делегации выставлялись следующие контраргументы.

Во-первых, РСФСР не может пойти на это в силу особенностей ее социально-экономического устройства (ликвидация любых форм частной собственности на средства производства).

Во-вторых, целый ряд объектов собственности вообще утрачен (разрушение) или претерпел серьезные технические и организационные изменения. Например, предприятие вошло в состав того или иного более крупного производственного объединения.

В-третьих, возврат национализированных объектов невозможен по политическим причинам.

Что имеется в виду под политическими причинами? Поставленная иностранной интервенцией и блокадой в необходимость отчаянной самообороны советская власть фактически вынуждена была интенсифицировать темп национализации промышленности и торговли. В годы Первой мировой войны, между прочим, союзные государства широко прибегали к ликвидации предприятий, конфискациям или безвозмездной национализации имущества физических и юридических лиц государств противника. Советская Россия лишь взяла на вооружение опыт союзников в этой сфере.

Требования Запада: от компенсаций к реставрации капитализма

На конференции неожиданно в центре внимания делегаций оказался вопрос о допустимых формах собственности в экономике. Казалось бы, этот вопрос вообще не был запланирован для обсуждения на конференции. В Каннской резолюции, принятой накануне Генуэзской конференции, содержалось шесть условий для начала переговоров об экономическом сотрудничестве в Европе. В первую очередь эти условия были адресованы Советской России. Первым условием было невмешательство во внутренние дела других наций. Вроде бы союзники продемонстрировали свою «толерантность» по отношению к социально-экономическому строю в Советской России, где основная часть экономики к 1922 году уже перешла в собственность государства.

Однако уже в Лондонском меморандуме экспертов, который, как мы уже отмечали выше, держался в секрете до открытия конференции, союзники опять подняли вопрос о собственности. Сначала о реституции, т. е. восстановлении имущественных прав иностранных владельцев национализированных фабрик, заводов и других активов. А затем и о необходимости восстановления в России частной собственности вообще. В меморандуме советской делегации от 20 апреля был дан развернутый ответ на притязания Запада: «Российская делегация должна, наконец, указать, что, вопреки провозглашенному § 1 Каннских резолюций праву каждой нации устанавливать желательную для нее систему собственности и хозяйства, меморандум экспертов неоднократно выдвигает вопрос о реституции национализированных предприятий их бывшим собственникам, т. е. о восстановлении в открытой или замаскированной форме права частной собственности на промышленные предприятия вопреки установленной в России системе государственной собственности. Советское Правительство, исходя из соображений наиболее успешного восстановления промышленности и достижения ее максимальной производительности, само стремится при сдаче в концессию рудников, фабрик и прочих предприятий оказывать предпочтение их бывшим собственникам как лицам, обладающим опытом и знанием страны. Но оно не может принять условия реституции этих предприятий на правах частной собственности, ни даже обязательной сдачи их в аренду прежним владельцам, так как это нарушает суверенитет Республики и ее свободу располагать имеющимися производительными силами соответственно потребностям и интересам русского народа. Излишне говорить о том, что возврат к частной собственности с восстановлением границ прежних владений явился бы в большинстве отраслей крупной промышленности, в особенности же в нефтяной, каменноугольной и электрической, сильным препятствием к подъему производительных сил России и возможно быстрому возрождению ее хозяйства»[115 - Громыко А. А., Хвостов В. М. Документы внешней политики СССР. 1922 год. С. 240.].

Союзники в ответ на призыв Советской России вернуться к первому принципу Каннских договоренностей в своем меморандуме от 2 мая (ст. VII) вновь «актуализировали» вопрос собственности в Советской России. В ответном меморандуме советской делегации от 11 мая подчеркивалось, что признание Западом суверенитета России в определении приемлемых форм собственности перечеркивалось предложением передавать все спорные вопросы по вопросам имущества и собственности в международный арбитраж:

«Переговоры еще более затруднились вследствие упорного стремления некоторых государств наложить на Россию посредством статьи VII обязательства, стоящие в противоречии с социальной системой России и с пунктом 1 Каннских резолюций…. Статья VII начинается красивым вступлением, признающим суверенные права России в деле организации в пределах ее территории и по ее усмотрению системы собственности, экономического строя и правительственной власти. Но самый текст этой статьи находится в вопиющем противоречии с его вступительной частью. Суверенитет Российского государства ставится в зависимость от игры случая. Он может быть уничтожен постановлениями смешанного арбитражного суда, который составляется из четырех иностранцев и одного русского и призван в конечном итоге решать, должны ли быть удовлетворены интересы иностранцев и имеют ли они право на возвращение имущества или возмещение. К этому Российская делегация должна присовокупить, что при расследовании подобных спорных вопросов отдельные разногласия могут роковым образом повести к противопоставлению двух форм собственности, столкновение которых в настоящий момент впервые в истории приобретет реальный и практический характер. При таких условиях не может быть и речи о беспристрастном суперарбитре. Между тем по смыслу статьи VII роль суперарбитра будет неизбежно принадлежать противной заинтересованной стороне, что неизбежно повлекло бы к вмешательству иностранцев во внутренние дела России и практически было бы равносильно упразднению признаваемой в начале статьи VII неприкосновенности установленной в России системы собственности. Впрочем, Российская делегация отрицает всякое практическое значение за статьей VII. Включение ее в меморандум от 2 мая можно понять лишь как стремление удовлетворить известные классовые и партийные чувства, а не как результат соответствующего знакомства с положением дел в России. Не говоря о постоянных конфликтах, источником которых будет эта статья, между заявляющими претензии и Российским Правительством, а также между последним и иностранными державами, она далека и от того, чтобы создать между советским режимом и капиталистическим режимом взаимную терпимость, являющуюся основным условием плодотворного сотрудничества, и способна только отравить их взаимоотношения. Иностранцы, которые отправились бы в Россию для работы под защитой российских законов и сделали бы это не на основании полюбовного соглашения с Российским Правительством, а на основании постановления смешанного арбитражного суда, почувствовали бы вскоре по отношению к себе всеобщую вражду»[116 - Там же. С. 369.].

Уже не приходится говорить о том, что вопрос о формах собственности в России был поднят союзниками для реализации далеко идущей политической цели – реставрации в стране капитализма и возвращения ее в лоно западной зависимости.

Позиция Запада на конференции: давление и диктат

Для оказания более эффективного давления на Советское государство союзники пытались перенести обсуждение вопросов встречных требований в специальные международные организации (комиссии, арбитражи), которые бы внешне были «объективными», «непредвзятыми», опирающимися на мнение «независимых экспертов». Но на самом деле такие организации находились бы под контролем ведущих стран Запада – США, Великобритании, Франции. Фактически России навязывался принцип примата международного права над национальным правом и международных «арбитражей» над национальными судами. Кстати, это то, что мы имеем сегодня в Российской Федерации. Ее конституция зафиксировала примат международного права над российскими законами. А результатом примата международных судов стало то, что летом 2014 года международный Гаагский суд обязал Российскую Федерацию заплатить 50 млрд долл. в пользу бывших иностранных акционеров ЮКОС.

Западная политика давления и диктата в отношении России хорошо просматривается на примере статьи VII меморандума от 2 мая 1922 года, которая прописывает следующие условия и порядок решения имущественных вопросов частных иностранных лиц в России:

возвращение имущества (восстановление имущественных прав в полном объеме);

в случае, если имуществу иностранца нанесен ущерб по вине российского государства (определенных действий или, наоборот, бездействия), то смешанный арбитражный суд назначает сумму компенсации за такой ущерб;

компенсация ущерба в случае, если Россия по каким-то причинам отказывается от восстановления имущественных прав иностранцев;

в случае возникновения спорных ситуаций по величине компенсации решение вопроса выносится на рассмотрение смешанного арбитражного суда;

Россия не может передавать конфискованное (национализированное) имущество, принадлежавшее конкретному иностранцу, в собственность (концессию, управление) другому иностранному лицу. Приоритет сохраняется за первым иностранным лицом;

возмещения, определяемые смешанным арбитражным судом, выплачиваются правительством России специальными бумагами – 5 % бонами.

Статья X меморандума раскрывает вопросы упомянутого смешанного арбитражного суда. Она предусматривает, что такой суд создается для каждой страны, имеющей претензии к России. Такой суд формируется из трех членов: от России; от иностранного государства, представляющего интересы заинтересованных лиц; лица, назначаемого председателем Арбитражной комиссии, предусмотренной статьей VI.

А о чем гласит статья VI? Привожу выдержку из нее: «В случае, если не удастся заключить соглашения, предусмотренного в I-м абзаце, Российское Советское правительство обязуется признать решение арбитражной комиссии. В состав комиссии входят: один член по назначению от Российского Советского правительства, один член по назначению от иностранных держателей бумаг, два члена и председатель, назначенные председателем Верховного суда Соединенных Штатов или же, в его отсутствие, Советом Лиги Наций или председателем Постоянного Международного трибунала в Гааге. На обязанности комиссии лежит решение всех вопросов, касающихся отсрочки процентов и способов уплаты капитала и процентов, принимая в расчет экономическое и финансовое положение России».

Итак, сопоставляя отдельные статьи меморандума, можно сделать следующее заключение по поводу механизма урегулирование спорных вопросов, возникающих в связи с компенсационными требованиями иностранных инвесторов к России: в качестве ключевого посредника для урегулирования финансовых отношений между Россией и европейскими странами предлагалось использовать США. В отношения между Россией и европейскими странами внедрялся посредник в лице Верховного суда США!

Советскую делегацию союзники пытались отстранить от полноценного участия даже в работе тех комиссий, которые были созданы на период проведения конференции. Г. Чичерин, заместитель председателя советской делегации, направил министру иностранных дел Шанцеру, председателю Политической подкомиссии, письмо от 14 мая. В письме отмечалось: «Судя по этим сведениям (сообщениям газет. – В.К.), названные державы готовятся принять следующие решения: 1. Исключить представителей России из комиссии (имеется в виду Политическая подкомиссия. – В.К.), признавая за ними лишь совещательный голос, когда это покажется желательным остальным членам комиссии…»[117 - Громыко А. А., Хвостов В. М. Документы внешней политики СССР. 1922 год. С. 380.]. Запад фактически организовал на конференции еще одну блокаду Советской России. Чичерин в своем письме обращает на это внимание Шанцера[118 - Там же. С. 381.]: «Российская делегация выражает свое удивление тем, что ее не пригласили высказаться по поводу предложения, сделанного ею в ответе на меморандум от 2 мая. Что же касается самой сути стоящих на очереди решений, то Российская делегация должна констатировать, что решения эти, вместо того чтобы облегчить соглашения между державами и Россией, привели бы лишь к полному крушению сближения между державами и Россией, осуществленного Генуэзской конференцией, и к возобновлению старых методов разрешения русской проблемы, уже показавших себя не только бесплодными, но и вредными. Устранение России от работ комиссии всецело лишило бы эту последнюю объективного характера и морального авторитета не только в глазах русского народа, но и в глазах всего беспристрастного общественного мнения».

Фактически страны Большой Антанты (Великобритания и Франция) при незримой поддержке со стороны США пытались организовать против советской делегации блокаду. Помимо всего, это выразилось в негласном запрете на заключение каких-либо сепаратных соглашений с РСФСР во время проведения конференции. Об этом Г. Чичерин пишет в уже упомянутом выше письме от 14 мая. Нарком иностранных дел сообщает о втором решении союзников по России: «2. Обязать государства, участвующие в Генуэзской конференции, не заключать сепаратных соглашений с Россией до тех пор, пока не закончатся работы комиссии»[119 - Там же. С. 381.]. Далее он разъясняет Шанцеру: «Второе решение, обязывающее державы не заключать соглашений с Россией до тех пор, пока не закончатся работы конференции, даже если это запрещение относится только к политическим соглашениям, представляет собой не что иное, как новую замаскированную блокаду, направленную против интересов русского народа, который в такого рода постановлении мог бы видеть лишь новое враждебное выступление против своего политического существования и своих жизненных интересов. К тому же подобное решение явно противоречило бы другому предложению, упомянутому в официозных сообщениях, обязывающему державы, участвующие в конференции, отказаться от каких бы то ни было враждебных действий, направленных друг против друга, ибо оно означало бы возобновление политики вражды к России, отвергнутой за два года до Генуэзской конференции»[120 - Там же.].

Рапалльский договор

Однако нельзя сказать, что конференция прошла бесплодно для России. В ходе конференции советской дипломатии, использовавшей противоречия в империалистическом лагере, удалось прорвать единый фронт империалистических государств, пытавшихся добиться дипломатической изоляции Советского государства. Это выразилось в заключении с Германией Рапалльского договора 16 апреля 1922 года, т. е. сразу же после того, как на вилле Альбертис переговоры советской делегации с Ллойд-Джорджем и Барту зашли в тупик. Немцы не имели никакой информации о ходе этих переговоров. Как отмечают историки, Ратенау и другие члены германской делегации очень нервничали. Циркулировали непроверенные слухи, что Англии, Франции и другим союзникам удалось добиться договоренностей с русскими и что эти договоренности предусматривали их единую позицию против Германии.

Не буду описывать детали переговоров между советской и германской делегациями в Рапалло, где размещалась делегация Германии, но договор был заключен молниеносно. Союзники узнали об этом событии post factum. Нельзя сказать, чтобы договор был абсолютным экспромтом. Переговоры об урегулировании имевшихся спорных вопросов начались еще до Генуи. Напомню, что еще 6 мая 1921 года в Берлине было подписано торгово-политическое соглашение между Германией и РСФСР. Вопросы урегулирования российско-германских отношений обсуждались в Берлине в январе – феврале 1922 года и в ходе встречи Г. В. Чичерина с канцлером К. Виртом и министром иностранных дел В. Ратенау во время остановки советской делегации в Берлине в начале апреля на пути в Геную.

Указанный договор предусматривал прежде всего установление дипломатических отношений между Россией и Германией. Кроме того, была достигнута договоренность о взаимном погашении встречных требований и претензий («нулевой вариант»). Россия, в частности, отказывалась от репараций для погашения ущербов, возникших во время Второй мировой войны. А Германия, в свою очередь, отказывалась от возмещения ущербов в связи с конфискацией и национализацией имущества немецких инвесторов в России[121 - Примечательно, что Германия отказалась от таких претензий «…при условии, что правительство РСФСР не будет удовлетворять аналогичных претензий других государств».]. Также была достигнута договоренность об установлении режима наибольшего благоприятствования во взаимной торговле. Удалось окончательно избавиться от того горького осадка, который оставался у нашей страны после кабального Брестского мирного договора 1918 года.

Заключение Рапалльского договора стало настоящей сенсацией на конференции. Репарационная комиссия (созданная на Парижской мирной конференции и включавшая в качестве постоянных членов представителей США, Великобритании, Франции и Италии) потребовала немедленной присылки официальной копии этого документа, дабы судить, не наносит ли советско-германский договор ущерба правительствам, создавшим репарационную комиссию. Дипломаты Антанты утверждали, что Рапалльский договор нарушает ряд пунктов Версальского договора.

Запад (особенно Франция) оказывал давление на Россию и на Германию с целью аннулирования договора. Делегации союзников обратились к делегации Германии с нотами (от 18 и 23 апреля), протестуя против заключения Рапалльского договора. В частности, в ноте от 23 апреля указывалось: «Нижеподписавшиеся оставляют за своими правительствами полное право считать недействительными и несостоявшимися все те постановления русско-германского договора, которые будут признаны противными существующим договорам»[122 - Материалы Генуэзской конференции. – М.: НКИД, 1922. С. 313.]. Звучали неприкрытые угрозы в адрес Германии. Германская делегация заколебалась и даже упрашивала советскую делегацию возвратить ей договор, но получила категорический отказ.

16 мая 1922 года постановлением ВЦИК Рапалльский договор был ратифицирован. 29 мая 1922 года правительство Германии поставило договор на обсуждение в рейхстаге, 4 июля 1922 года он был ратифицирован. Обмен ратификационными грамотами был произведен в Берлине 31 января 1923 года. По соглашению, подписанному 5 ноября 1922 года в Берлине, он был распространен на союзные советские республики – БССР, УССР и ЗСФСР. Следует еще добавить, что Россия и Германия развили политику Рапалло в Берлинском договоре от 24 апреля 1926 года.

Рапалльский договор явился бомбой, разорвавшейся совершенно неожиданно на Генуэзской конференции. «Это потрясет мир! Это сильнейший удар по конференции», – воскликнул американский посол в Италии Чайльд, узнав о советско-германском соглашении[123 - История дипломатии. Т. 3. С. 181.]. Договор в Рапалло сорвал попытку Антанты создать единый капиталистический фронт против Советской России. Планы восстановления Европы за счет побежденных стран и Советской России рушились.

Глава 5

После Генуи

Гаагская конференция как второй акт Генуэзской конференции

На Генуэзской конференции участникам не удалось добиться согласия ни по одному вопросу – слишком диаметральными были интересы сторон. Даже в лагере тех стран, которые себя называли «ближайшими союзниками» (Великобритания, Франция, Италия), были большие противоречия. Перед закрытием конференции в Генуе было принято решение провести еще одну международную встречу, на которой следовало сделать попытку договориться хотя бы по каким-то пунктам повестки дня Генуи. Было назначено новое место встречи – Гаага. Итальянский министр иностранных дел Шанцер заявил, что делегации договорились не «о новой конференции, поскольку работа экспертов в Гааге будет естественным продолжением начатого в Генуе дела»[124 - Любимов Н. Н. Эрлих А. Н. Генуэзская конференция. Воспоминания участников. С. 106.].

Конференция в Гааге чуть не сорвалась из-за жесткой позиции Франции, которая была против встречи. 2 июня президент Пуанкаре направил союзникам (включая США) ноту, в которой соглашался не на представительную конференцию, а лишь на встречу экспертов. При этом проекты документов должны быть заранее подготовлены союзниками без участия России (в рамках так называемой «нерусской комиссии»), а сама встреча должна напоминать публичное представление Западом ультиматума советскому правительству. «В программу Гаагской конференции, – гласил меморандум, – необходимо включить самый подробный и ясно составленный план тех условий, которые Россия должна предварительно принять и относительно которых все державы должны сговориться, прежде чем они будут предъявлены русскому правительству». В других пунктах Пуанкаре настаивал, чтобы Россия отказалась от своего меморандума от 11 мая, являющегося, по его мнению, «в сущности, требованием капитуляции Европы перед советским строем»[125 - История дипломатии. Т. 3. С. 191.]. Пуанкаре жестко настаивал на варианте реституции иностранной собственности, вариант компенсаций его не устраивал.

На этапе подготовки Гаагской конференции в очередной раз выявились противоречия между главными «союзниками». Великобритания в своей ноте, которая последовала за нотой Пуанкаре, продемонстрировала большую «толерантность» по «русскому вопросу». Например, по вопросу о частной собственности английское правительство высказалось против точки зрения Пуанкаре как противоречащей первому пункту Каннских резолюций. «Вернет ли российское правительство бывшим собственникам конфискованные имущества или даст ли оно им возмещение, – это вопрос, исключительно подлежащий его ведению. Навязывать российскому правительству какой бы то ни было принцип было бы равносильным нарушению права, на что никогда не согласилось бы никакое суверенное государство»[126 - История дипломатии. Т. 3. С. 192.].

Конференция, как это было задумано еще в Генуе, разделилась на две комиссии – на русскую и нерусскую. Во вторую комиссию входили все делегаты представленных в Генуе стран, но без советских делегатов. Уже это разделение свидетельствовало, что против Советской страны будет создан единый фронт. Знаменательно было и то, что нерусская комиссия собралась в Гааге на 10 дней раньше русской.

Гаагская конференция 1922 года (полное название – международная финансово-экономическая конференция в Гааге) все-таки состоялась. В Гааге 15 июня (менее, чем через месяц после завершения Генуи) встретились представители всех тех государств, которые заседали в Генуе, кроме Германии. Еще в Гааге Ллойд-Джордж заявил: «Германия сепаратным соглашением в Рапалло сама себя исключила из предстоящих переговоров, относящихся к русским делам»[127 - Любимов Н. Н., Эрлих А. Н. Генуэзская конференция. Воспоминания участников. С. 106.]. Состав многих делегаций поменялся. Гаагская конференция была менее представительной, чем Генуэзская. Советскую делегацию возглавлял М. М. Литвинов. Было много представителей деловых кругов, имевших или планирующих иметь интересы в России. Например, делегатами от Великобритании были министр по делам внешней торговли Ллойд-Грим и бывший директор правления Русско-Азиатского банка и бывший владелец Кыштымских и Ленских рудников Л. Уркварт. Делегатом от Франции был директор Бюро защиты частной собственности французских граждан в России Альфан. Примечательно, что западные делегации первые дни заседали без участия России и успели о многом договориться. Советская делегация прибыла в Гаагу лишь 26 июня.

Повестка дня Гаагской конференции включала такие ключевые вопросы, как претензии капиталистических стран к Советскому государству, связанные с национализацией собственности иностранных капиталистов и аннулированием долгов царского и Временного правительств, и возможность и условия предоставления кредитов Советской России. Советская делегация предлагала выйти за рамки этих вопросов и обсудить также общие условия послевоенного восстановления и международного сотрудничества в Европе. Представителей западных стран, однако, интересовали исключительно вопросы, связанные с получением от России долгов и компенсаций. Была сделана последняя отчаянная попытка накинуть на Советскую Россию финансовую удавку, подобную той, которая оказалась на шее Германии. Запад отказался обсуждать вопрос о кредитах без согласия России на выплату долгов, реституцию собственности иностранных хозяев, компенсацию потерь от национализации. Гаагская конференция длилась более месяца и формально закончилась ничем.

Впрочем, наверное для Советской России какие-то положительные результаты Гааги все-таки были. Еще раз напомним, что на конференции были делегаты, непосредственно или опосредованно связанные с бизнесом. Советская делегация решила сыграть на финансово-коммерческих интересах таких участников. Она заявила, что Советская Россия готова предоставить иностранному капиталу концессии. Этот проект еще до отъезда делегации в Гаагу рассматривался в Москве: было решено предложить капиталистической Европе взять концессии в нефтяной, угольной, железнодорожной и некоторых других отраслях промышленности. При этом Литвинов еще раз повторил, что выгода Советской России – главное условие предоставления концессии. На вопрос, какие предприятия предполагается сдать в концессию, советская делегация вручила своим партнерам по переговорам разработанный список. Но он был составлен так, что не мог вызвать восторга у прежних владельцев. Штейн рассказывал: «Когда этот список был вручен, началась невероятная суматоха. Нам на память пришел рассказ одного греческого писателя. В рассказе описывается двор греческого царя в Пирее. При этом дворе была обезьяна, которую научили плясать. Однажды, когда обезьяна плясала, кто-то бросил ей горсть орехов. Обезьяна забыла все на свете и бросилась подбирать орехи. Она снова стала обезьяной. Вот такое зрелище и являла собой конференция, когда советская делегация представила список концессионных предприятий. Все лихорадочно бросились на этот список, выискивая в нем “свои” предприятия. Но список выглядел весьма странно. Например, предприятия Уркарта были разделены на три разных концессионных объекта, причем все они принадлежали разным отраслям советской промышленности. Так началась свалка между будущими концессионерами»[128 - Цит. по: Шейнис З. Максим Максимович Литвинов: революционер, дипломат, человек // Интернет. Режим доступа: http://www.litmir.net/br/?b=94621&p=55]. По целому ряду концессий переговоры с Россией проходили уже после Гааги и завершились подписанием соглашений.

Итоги Генуэзской конференции

В целом в Генуе Россия сумела показать Западу, что она может «держать удары», что она не настолько слаба, как это казалось бывшим союзникам России накануне конференции. В Генуе была подготовлена почва для дипломатических признаний России Западом, которые начались через два года. Напомним, что в 1924 году имела место «полоса признаний», когда в течение года были установлены дипломатические отношения с 11 государствами. Процесс начался с Великобритании (2 февраля) и завершился Францией (30 октября). На этом отрезке времени дипломатические отношения были установлены с такими европейскими странами, как Италия, Австрия, Швеция, Дания, Норвегия, Греция. Из крупных неевропейских стран – с Китаем.