РАЙСКАЯ ОБИТЕЛЬ. Сборник новелл

Валя легла, а я стал прицеливаться, но ее лобок был так неудобно расположен, что нельзя было никак воспользоваться сладостью запретного плода.

Вдруг из кустов выскочила целая гурьба мальчишек. И улюлюкая стали смеяться над застигшими врасплох «любовниками». Девочка и я бросились друг от друга в разные стороны. Больше нас никто и никогда не видел вместе. Я стал первым героем сердцеедом. Меня старшие мальчики зауважали за это и стали солидно приглашать в свои компании. Угощать сигаретами в надежде, что я расколюсь и расскажу о своей первой забаве. Но я молчал. И это предавало интригующей загадочности в моем первом опыте. Эти слухи дошли до Шуры. И она зачастила к Вале. Валя и Шура стали закадычными подругами, и в мой адрес полетели колкости и насмешки со стороны подруг.

Меня это злило и доставало, и я часто жаловался брату Вальки. Вовка, скотина, на мои жалобы только хихикал, ничего не отвечая. А, когда отпираться ему было уже совсем не куда, наставительно говорил:

– Валик ты извини, но это ж моя сестра. Я не могу с ней ругаться.

И поддерживал свой имидж союзника вредных девчонок. А мне так хотелось дружбы. Так хотелось с кем-нибудь быть в хороших дружеских отношениях. И я часто себя ловил на мысли, что проходят дни и недели, а друга нет. Одиночество тягостно и страшно опутывало меня и когда, это было нестерпимым, я глядел на петушка. Подходил к нему, ловил его и гладил у петушиной шеи перья. Петух старался вырваться, затем, наступал на меня, бросался, как собака на вора, и игра начиналась. Одиночество исчезало, на смену приходил азарт охотника.

Я учился побеждать одиночество. От этого я ставал холодным эгоистом для близких людей но, близкие делали все, чтобы оттолкнуть меня от себя, при случае унизить, посмеяться, возбуждая и принуждая к защитной реакции. И я перестал замечать окружающих, презирая, и порой сам насмехался над ними. Взрослея, стал интересоваться развитием силы, чтобы защищаться и уметь давать сдачи. Известные спортсмены того времени, делились своим опытом, в различного рода брошюрах. В них предлагались комплексы упражнений с гантелями для развития силы и выносливости. И я, будучи в восьмом классе купил в магазине спорттовары гантели и брошюру с комплексом упражнений. Но это будет позже, а пока у меня каникулы и я только перешел в четвертый класс Шпитьковский Средней Школы…

Глава двенадцатая

Двоюродная сестра Нюся жила некоторое время в нашем доме Ольги Андреевны. Но, когда ее отдали замуж, она стала жить отдельно, но часто наведывалась в «свой» старый дом. У нее были соседские подруги, одногодки и они часто ходили в гости друг к другу. По вечерам играли в карты, а иногда и выпивали, но не много. За игрой в карты рассказывали разные истории, делились нехитрым опытом, помогали друг другу советами.

Нюся была небольшого роста с массивной челюстью, маленькими желтыми посаженными близко у самого носа, глазками. Над ними были почти выцветшие брови, а над верхней губой торчал острый нос. Он был сильно задран кверху, придавая лицу с массивной обезьяньей челюстью глупое выражение. Нюська, как называли ее все, знавшие ее, отличалась невероятной хитростью, мстительным нравом и никогда не прощала обид. Меня она не просто не любила, она меня ненавидела всем своим сердцем, всем естеством, впрочем, как всех мужчин на свете, исключением не был даже ее муж. Добрый и тихий парень Кучеренко Виктор. В отличие от Нюськи он относился ко мне тепло и по доброму. С ним можно было говорить о многих вещах, не боясь насмешек, как со стороны Нюськи. Ее крылатое выражение: «Хто його полае, тому його мати Ольга Андриiвна руб дасть!» – бытовало среди взрослого населения Шпитек и наших родственников обретая узаконенную форму общения между мной, моей матерью и окружающими людьми. Откуда возникло это выражение и оформилось в крылатую фразу, предшествовало одно событие происшедшее со мной. Моя мать рожала меня вместе с одной женщиной тетей Зиной, у которой тоже родился мальчик. Его назвали Колей и его, как и меня бросил отец, заявив, я себе девятнадцатилетнюю найду, зачем мне старая жена, так рассказывала моя мать моей бабушке. Тетя Зина работала продавщицей в сельском универмаге, и жила в центре села. Когда мы подросли, я стал дружить с Колей. Но я жил несколько дальше, чем сын Трофима Петровича, сельского учителя истории. У Трофима Петровича был сын Владик на два годы старше от нас с Колей. И Коля дружил с ним, как с более сильным мальчиком. Когда нам исполнилось по пять лет, а Владику уже было семь, и он осенью собирался идти в первый класс. Я познакомился с ним, когда меня мать повела на Колин день рождения. Мать моя дружила с тетей Зиной и та по дружбе называла Ольгу Андреевну сеньора. Во время, когда моя мать была депутатом Верховного Совета УССР, брат мужа тети Зины, отца Коли, Андрей Михайленков попал под следствие, за мелкое нарушение закона и мать ходатайствовала об его освобождении из следствия. Ее ходатайство увенчалось успехом, Андрея Михайленков освободили от следствия, и тетя Зина стала дружить с моей матерью, а Коля со мной. Я мог приходить до Коли, и был в их доме как свой. Однажды я пришел к ним в гости. Коля возился во дворе в куче песка с машинкой. Увидев меня, он сказал:

– Пошли до Владика. У него никого нет. Мама из отцом в школе, а сестра тоже в школе. Он один.

Мы с улицы стали звать Владика выйти. Он вышел к нам. Сказав, чтобы мы подождали его. Его отец оказался дома на обеде, вот когда он уйдет, тога Владик пойдет с нами погуляет. Мы толкались довольно долго, собирая вокруг себя мальчиков, которые приходили с матерями в продовольственный магазин и оставались с нами. Набралось целая ватага мальчиков от пяти до семи лет. Они все жили в другой стороне села и недружелюбно относились ко мне, случалось, по детскому садику дразнили меня ?депутатом? и не прочь были подразнить и теперь. Мы начали игру в жмурки. Рассчитавшись Коля стал жмуриться а мы попрятались, кто куда. Я забежал в туалет и закрылся на крючок. Нужник этот был выстроен для продавцов магазина, туда ходила и семя Трофима Петровича, так как их дом и придомовая территория прилегала к продмагу. Владик увидел, что я спрятался в туалете, тихонько подкрался и закрыл снаружи на крючок дверь. Дети все разбежались, а я сидел и ждал, когда меня откроют. Владик и Коля и еще несколько детей постарше наблюдали, что будет дальше, и как я выпутаюсь? Мне стало обидно, когда я догадался, что меня закрыли. А дети в это время потешались тем, что я сижу запертым в общественном нужнике. Меня, как всегда, выручил мой ?друг? ножик. Я достал его из кармана штанов и лезвием откинул скобу. Как ни вчем не бывало, сдерживая обиду, я пришел к месту жмурки и увидел, что все смеются надо мной и спрашивают:

– Ну, что, депутат, кто тебя из туалета выпустил?!

Я сказал, что раз плюнуть открыть дверь. Меня спросил Владик, как я это сделал, пошли покажешь. Я согласился. Достал ножик и показал, как я это сделал. Тогда Владик попросил меня дать ему ножик посмотреть, какой он. Я ничего, не подозревая, дал ему ножик посмотреть. Владик нагло засунул мой ножик в карман своих штанов, сказал:

– Я тебе потом отдам ножика. А сейчас попробуй вылезть отсюда без ножика. Неожиданно толкнул меня в середину туалета. Захлопнул дверь и стал удерживать дверь снаружи, чтобы я не открыл ее. Так продолжалось до тех пор, пока мой друг Коля не принес штакетник от забора. Владик подпер им дверь нужника, чтобы я ее не смог открыть. Слезы душили меня. Я вытерся рукавом, перестал плакать, стал соображать. Мне было обидно вдвойне. Не так за запертую дверь, как за отобранный ножик. Было ясно, что Владик его не отдаст. Я стал осматривать доски нужника. Обнаружив на одной из них сколотую щепку, отломил ее. Щепка была узкой и подходящей, что бы использовать ее в качестве орудия освобождения. Первым делом я достал штакетник и поддев его щепкой отвел в сторону так, что если открывать дверь, то она сама съедет без сопротивления. Дернув дверь, я понял, что она заперта снаружи. Снова щепка пошла в ход. И, как в первый раз ножиком, щепкой поддел крючок и открыл дверь. Выйдя наружу, увидел в белом халате идущую продавщицу.

– Валик, это ты тут? А я вижу, что тут дети собрались и думаю, пойду, посмотрю, что тут твориться? – это была тетя Мария из магазина, где продавались сигареты ?Огонек?, Жигулевское пиво и селедка, спички, консервы и прочее. Обида снова сдавила мне горло, сквозь душившие меня слезы я ответил:

– Это мальчишки меня закрыли тут. А Владик еще и ножика у меня отобрал.

– Ты скажи мамке, пусть поговорит с его отцом, а Трофим Петрович с этим хулиганистым Владиком. Я знаю, что ему в школу в этом году, а он уже и курит. Его отец бил ремнем по жопе за это, да наверное мало.

Окрыленный такой поддержкой тети Марии, я пришел заплаканным домой. Мне было жаль себя, было жаль, что вокруг нет настоящих друзей, что я лишился последнего друга ?ножика?. О своих горестях я решил рассказать матери. Матери еще не было дома. Она появилась около шести часов вечера и я, когда увидел, побежал навстречу, чтобы высказать ей свое унижение детьми. Слезы душили меня, я не мог говорить. Наконец мать стала беспокойно спрашивать меня:

– Валик, у тебя что-то болит, скажи? Это может тебе бабушка чего-то не дала покушать? Что случилось? – она обняла меня и прижала к себе. Я исполненный надежд заступничества матери стал рассказывать ей историю унижений пережитых от мальчишек. Мать, внимательно выслушав меня, раздраженно сообщила:

– В следующий раз скажешь мне, кто тебя обидит? Тому рубль дам! – обидно во стократ слышать такие слова от родной матери. Значит, только на собственные силы отныне я должен надеяться и только. Никакого заступничества со стороны самого близкого существа на свете, матери, мне ожидать не придется. Это выражение молнией разнеслось по селу и часто оно стало звучать из уст двоюродной сестры Нюськи в насмешку надо мной и от некоторых родственников, которых я здесь упоминать не хочу.

Однажды я проснулся рано летним июльским утром. Мать уже ушла на работу, бабушка готовила корм для свиньи. В хлеву мычала корова Зорька. Старший Очколяс Вася пас стадо коров и собирал их по дворам. Зорьке скоро на выпас.

– Иди, выгони корову. – Сказала бабушка. Я вышел во двор. Внутри хлева открыл дверь коровьего стойла и стал снимать цепь с нетерпеливого животного. На лбу у коровы красовалась белая звезда, а сама она была черной масти и только у копыт белые пятнышки. Пока я возился с коровой, послышался свист с улицы и мычание стада. Это Вася, старший из братьев, уже звал на выпас Зорьку. Я, прутиком, поторопил Зорьку. И корова быстрее выскользнула с хлева. Стадо коров ее встретило дружественным мычанием. Хлев опустел. Я проводил животное до калитки.

– Давай быстрее, – прикрикнул на меня Вася, – а то коровы разбредутся.

Это был худой и длинный мальчик с мускулистыми и длинными руками. Он держал в правой руке хлыст с сыромятной кожи, и ловко им хлопал в воздухе. Проводив корову, я вернулся во двор и зашел в дом. Бабушки уже там не было, она копала на обед молодую картошку. И я снова вышел во двор. Надо мной, над домом и огородом, зеленью сада синее-синее небо. В деревянном коридоре под самым потолком, ласточкино гнездо.

Ласточки шныряют в небе, по очереди с криком залетают в коридор и оттуда раздаются писки птенцов. Иду в клубнику. Красные ягоды ароматные и вкусные. Я выбираю самые крупные и срываю сочные плоды и сладостно, тая во рту, ягоды наполняют ароматом дыхание, освежают прохладой. Солнце поднимается все выше и выше, печет в голову. С корзиной картошки пришла бабушка.

– Взял бы насобирал на компот, – ворчала она, – я немного смородины, поричек ивишень собрала. Вот и будет компот.

Она достала из корзины, с картошкой, тряпицу в которой краснели ягоды.

Я не слушал уже, поспешил в тень раскидистой яблони. Нашел пару сочных яблок, протер их об штанину и с аппетитом съел.

Вторая половина дня. Послеобеденная жара. Солнце, как рассердилось, жжет ненасытно. «Надо пойти на пруд». – Подумалось мне. Внезапно раздался испуганный крик Нюськи, донесшийся с улицы, заставил прислушаться.

– Он привидения ходят по улице! – Нюська стояла у калитки. Мне был виден ее цветастый платок.

– Идите скорее, увидите! – возбужденно вопила она. Не верилось. Но любопытство взяло верх. Уже за калиткой Нюська сказала мне:

– Все в белом.

– Брешешь?! – выкрикнул я, мгновенно появляясь рядом с Нюськой.

Она лишь чуть-чуть покосилась на меня, изобразив, профессорскую осведомленность и не удостоилась ответить. Но я понял, что она не врет.

– Они пошли на село. – Сказала тревожно, глядя в сторону центральной площади села, где были расположены церковь и магазины.

– Может, будут идти назад, то увидишь.

Ответила она, затем бросилась к калитке:

– Вон они! – дрожащей рукой указала в направлении центра. Я вышел на дорогу.

– Не ходи, вернись! – заверещала она.

Но это лишь подлило масла в «огонь», Я стал наблюдать не шелохнувшись. Вскоре увидел две фигуры с ног до головы, укутанные в белое. Одна фигура была выше другая ниже. Та, что ниже, шаталась и, спотыкаясь, шла рядом с первой. За этими «привидениями» бежала толпа девочек и мальчишек и что-то кричала им вслед. Я, как околдованный, смотрел на приближающиеся фигуры в белом и ждал, что скоро они дойдут до нашей калитки. Но преследуемые толпой «приведения» свернули в переулок. Превозмогая страх, я бросился к переулку. Нюська побежала следом, вопя:

– Вернись, кому говорят!

Но я уже ее не слышал. Закутанные в белое фигуры, стояли у калитки двоюродных сестер Коли Еременка. Их руки были подняты в локтях ладонями к толпе. Пальцы растопырены с огромным маникюром ухоженных ногтей. Ни одного участка тела видно не было, кроме кистей рук с огромными ногтями на растопыренных пальцах. Двоюродная сестра Коли, хозяйка дома, возле которого они остановились у калитки, попыталась приблизиться к ним. Но, растопыренные пальцы, угрожающе в мгновение были направлены на нее, и молодая девушка отпрянула, демонстрируя всем ободранное предплечье, на котором красовалась от локтя до кисти кровоточащая красная борозда.

– Я хотела посмотреть кто оно такое. Так оно, падло, так меня царапнуло, – визгливо жаловалась она, – посмотрите на руке, какие когтяры!

– Та это ж девчата с самодеятельности. Он та артистка, что хату купили недавно, – высказала догадку Леська! – что каким-то чудом оказалась в толпе. – И подруга с Киева. Понадевали маскхалате и придуруются, глаза позакрывали, чтоб никто не узнал, – и повернувшись к «артисткам», крикнула:

– Что, мы такие дураки, думаете, не узнали вас. Сейчас разденем, то так надаем по заднице, что забудете кто вы!

Фигуры стали говорить друг с другом, издавая лебединые звуки, короткие и длинные. Затем повернулись, закрытыми щелками для глаз, к толпе и Валик вдруг увидел, что правая рука стоявшей фигуры справа, машет ему, приглашая приблизиться.

– Подойди, тебя зовет. – Сказала вдруг Ольга, сестра Коли Еременко. Я приблизился. Фигура, что слева, нервно схватила меня дрожащей рукой, и сильно прижала ртом и носом к своему животу, препятствуя дыханию.

Я от удушья стал задыхаться. Но когда мне удалось вдохнуть, то дыхание вдруг перехватило острым неприятным запахом загнивающего мяса. «Это мое тело так пахнет. Мне плохо». – Послышалось в моем мозгу. Не слова, а понимание без слов: – «Мы не можем существовать в вашей атмосфере. Скажи им вслух: – «Они ничего плохого вам не сделают. Не трогайте их».

Я заколебался, боялся, что меня не будут слушать. Но сильная рука снова прижала рот и нос к животу, дыхание прекратилось. Я скорее осознал, что скажу эту фразу. И в то же мгновение, огромные и страшные когти впились больно в правое плечо и стремительно развернули меня к толпе. Я перевел дух, но когти впивались все сильнее и сильнее, боль усиливалась, и одновременно шла информация:

– «Говори! – когти сильнее впивались в плечо, – Говори!» – еще больней, – я начал говорить. По мере высказанных слов, за каждое сказанное слово, когти ослабляли давление, и боль прекращалась постепенно: