Иван Грозный. Книга 3. Невская твердыня

«Господи, прости меня, ропщу я... Возношу тебе, Христу и царю, жалобное слово свое, изнемогая от великих напастей! Для чего поражал ты меня столькими бедствиями с того времени, как я увидел свет? Для чего я принял столько горестей и на суше и на море от друзей и от врагов, а ныне и от детей. Как львы обступили и как псы лают на меня. Какие жалкие вести с востока и с запада! И где отрада?»

Чувствуя, как слабеют его ноги, Иван Васильевич опустился в кресло.

«Афанасий Бельский... царевич Иван... Возможно ли?!»

Царь встал, налил из кувшина воды в ладонь, помочил свою голову, смахнул с лица уныние. Теперь надо быть крепче, тверже, чем прежде.

VI

Синие, медведеобразные облака, наплывая одно на другое, слоились в вышине... Дул теплый южный ветер. Древнюю Покровскую башню облепило присмиревшее вдруг воронье. В окрестностях Пскова наступила необычайная тишина.

Целые сутки псковитяне от мала до велика на ногах. Прискакавшие накануне разведчики-гонцы донесли воеводе Шуйскому: Стефан Баторий, овладев городом Островом, во главе стотысячного войска идет по дороге к Пскову.

Псковитяне этим известием не были застигнуты врасплох. Царь Иван издавна оснащал Псков всяким оружием и укреплял его крепостные стены. Теперь здесь было собрано пятьдесят тысяч пеших воинов да семь тысяч конницы. На стенах по приказанию царя было расставлено множество пушек; в числе их – вновь изобретенные пушечных дел мастерами огромные: «Барс» и «Трескотуха».

Утром двадцать пятого августа Иван Петрович Шуйский после торжественного богослужения взял клятву с детей боярских, со стрельцов и граждан псковских, старых и малых, чтоб всем «стоять накрепко, биться с врагом до последнего». Народ целовал протоиерею Троицкого собора Луке крест, которым он осенял собравшихся, восклицая:

– Умрем, но не сдадимся!

Окруженный воеводами, пушкарями и стрелецкими начальниками, князь Шуйский осмотрел все укрепления. В места, где стены обветшали, сгонял мужчин, женщин и детей. Они принимались поспешно обкладывать камнем и засыпать землею ветхие, плохо защищенные места, как им указывал воевода.

«Окольняя» – внешняя – стена раскинулась вокруг города на восемь верст. Шуйский и его воеводы верхом на конях объезжали ее, осматривая: все ли на месте, готовы ли воины к обороне. Первые удары врага посыплются на эту стену. Она – главная защита города.

Пушкари со стены бодрыми выкриками успокаивали воеводу, перевешиваясь через перила башни, чтобы его приветствовать. Дружною толпою облегая свои орудия, они зорко всматривались в даль, где должен появиться враг. Кое-где со стены срывалась грустная русская песня, та песня, в которой нет ни отчаяния, ни неверия, но в которой заложено глубокое раздумье русского человека над своей судьбой, над страданием родины. Эту песню, как им казалось, певали и Илья Муромец и Добрыня Никитич, и она им придавала еще больше сил для единоборства с врагами, для одоления их.

Пришел час. Дозорные в густых облаках пыли приметили черные, похожие на громадных змей полки Стефана Батория, выползавшие точно из недр земли.

Воевода велел зажечь предместье. И сразу нарушилась тишина.

Загремел осадный колокол. Народ бросился к стенам, вооружившись кто чем мог. Крики воинов, топот и ржанье коней, лязганье железа – все слилось в дикий, тревожный гул.

Чем ближе подходили вражеские полчища, тем осторожнее, неторопливее были их движения. И вдруг они остановились.

В крепости стало уже известно, из кого состоит Баториево войско. Тут и поляки, и литовцы, и венгры, но и немцы брауншвейгские, любчане, австрийцы, пруссаки, курлянды, были в Баториевом войске и датчане со шведами. Слух о поживе и их привлек сюда.

Двадцать шестого августа королевские войска стали бесшумно окружать Псков под грохот орудий всех псковских бойниц и расположились на берегу реки Великой, в четырех верстах от города. Удары русских пушек заставили вражеские полки податься в леса. Но трудно было укрыться от меткой стрельбы псковских пушкарей.

Произошло явное замешательство в войсках короля Стефана, шедших с такой храброй самоуверенностью к крепости.

В это время не замеченные королевским войском в Псков прискакали всадники, посланные к князю Ивану Петровичу с грамотой от царя. Среди них находился и Хвостов Игнатий. Издали заслышав огневой бой, они решили, что им придется сражаться с неприятельскими воинами, приготовились умереть, уничтожив цареву грамоту, но не сдаваться; однако опасность миновала, и они успели проскочить в ворота крепости беспрепятственно. Королевские стрелки стали осыпать их пулями, когда уже было поздно.

Шуйский принял московских всадников радушно, свел их в баню. Они всласть попарились с дороги, а затем в соборе помолились. После того накормил их воевода обедом в своем шатре. Все время он любовался статным красавцем Игнатием Хвостовым.

– Когда бы польская королевна тебя увидела, брат, она Степку-короля прогнала бы, а тебя королем сделала, и войне тогда бы конец! – посмеялся он, торопливо перекидывая через плечо саблю, чтобы снова идти к своим воеводам на крепостную стену.

Игнатия Хвостова назначили сотником к стрельцам.

– Учитель у тебя хороший был – Никита Васильевич Годунов... Справишься! – похлопал Шуйский его по плечу и быстро вышел из шатра.

На площади Игнатий полностью почувствовал, что он находится в осажденном городе. Женщины и дети подвозили к крепостным стенам в бочках смолу, каленые ядра, камни. Монахи и попы ходили в толпе с крестами и хоругвями, благословляли горожан, призывая их защищать родную землю. Заметил Игнатий, что люди в городе даже говорят почти шепотом, озабоченно прислушиваясь к боевому шуму.

Хвостов влез на стену, где стояла толпа стрельцов, вглядывавшихся в станы Баториевых войск. Было хорошо видно, как враги «копали борозды» [7 - Рыли траншеи.] вдоль реки Великой, около южной стены крепости, как прикатывали к окопам туры, делали насыпи. Работа кипела, горячая, торопливая. Вражеские воины все ближе и ближе подходили к крепости. Видно было даже переправу орудий на соседний берег реки Великой.

Все это спокойно наблюдали Шуйский и его воеводы; они решили не мешать работе королевских людей, думая подпустить их совсем близко к крепости.

Хвостову дали сотню стрельцов. Он побеседовал со всеми десятниками, осмотрел каждого стрельца и сказал строго и громко:

– Послужим государю батюшке с честью! Покажем ворогу удаль свою. Не в силе Бог, а в правде.

Стрельцам их новый молодой начальник пришелся по душе.

– На лицо пригож, – говорили они, – и на дело, видать, расторопен.

В крепость явился перебежчик из вражеского стана, поляк, и сказал:

– В королевском войске мало поляков и литвы, но огромные толпища наемников – немцев и венгров. Захотелось им поживиться в Московии богатой добычей. Ксендз Пиотровский воскликнул, увидев Псков: «Господи! Какой город! Точно Париж! Помоги, Господи, нам одолеть его». Сам король посулил наемникам «золотые горы». Вот они и прилепились к королевским панам... Георг Фаренсбах привел с собою немецкую пехоту из Любека и других немецких городов. Курляндских немцев привел в лагерь короля Варфоломей Бутлер. С пруссаками пришел Фабиан фон Донау. В разных немецких городах собрал ландскнехтов Редер. С венграми подошел к Пскову Бекеш. Многие другие полки также из иностранцев с французом Жаном Гардонном во главе.

– Наемник – не вояка! – громко сказал Шуйский. – Продажная душа – не опора. Бог милостив, скоро невмоготу станет наемникам короля наша огневая забава. Знаю я их. Видывал. Слуги они королю до черного дня. Крепко держаться будем – тоска их задавит, окаянных, отойдут.

Недолго пришлось псковитянам ждать вражеского наступления на крепость.

Седьмого сентября Стефан Баторий приказал своим войскам двинуться на штурм Пскова.

Из всех орудий королевского войска началась пальба по основанию стен и башен крепости.

Под прикрытием орудийного огня королевская пехота и всадники стали прокрадываться к стенам Пскова, но вскоре принуждены были отойти назад, неся большие потери от встречного огня псковских пушкарей.

На следующий день, восьмого сентября, штурм возобновился. Поляки, немцы и венгры храбро двинулись к стенам Пскова. Королевским пушкам удалось пробить в одном месте, между двумя башнями, стену. Воздух огласился пронзительным воем множества медных труб и торжествующими криками вражеских толп, устремившихся в пробоину.

Первым полез в нее с развернутым знаменем венгерский полковник Гавриил Бекеш, увлекая за собою венгерских всадников. В другом месте на развалинах стены водрузили свои знамена польские офицеры Фома Держек и Матвей Керекеш.

Разгоряченные успехами королевские воины неудержимо хлынули к городу, но тут им помешали ров и несколько деревянных укреплений. В междустенье завязался бой.

Князь Шуйский, без шлема, с развевающимися по ветру волосами, объезжая улицы внутри города, призывал воинов и горожан напрячь все силы, дать отпор врагу. Духовенство вынесло из собора мощи и иконы, останавливая тех, кто в испуге отпрянул от стен, оставив их беззащитными.

Замешательство среди осажденных вследствие пролома стены прекратилось.

– За родину, за батюшку государя! – крикнул Шуйский, помчавшись впереди толпы псковитян к пролому, где уже, ослабевая, копошились вражеские ратники.

Началась новая жаркая схватка в проломе.

С новой силой воспрянули на стенах после передышки и крепостные орудия, осыпая ядрами противника, опьяненного успехами. Женщины и дети обливали со стен врагов кипятком и расплавленной смолой, сбрасывали с проклятиями вниз тяжелые камни. Даже больные и раненые приползали на стены и через силу, кто чем мог, громили беспорядочные толпы разъяренных королевских солдат.

Но трудно было сломить упорство вражеского войска, упорство жестокое, отчаянное.

После долгого кровопролитного боя приступ все же увенчался удачей.

Поляки заняли сбитую до половины выстрелами из пушек Свиную башню, а венгры – разрушенную почти до основания Покровскую башню.