– Нет. – деловито возразил одноглазый. – Ему сейчас не до того. Говорят, опять живую девку для опытов притащил. Ну, ясно дело, он же у нас ученый, а резать лягушек не может, даже питает к ним некую симпатию. Талдычит, что они – его родственники, так же, как ящерицы, только маленькие. А на своих лапа не поднимается.
Краска бросилась в лицо старшему Ивану, пальцы непроизвольно сжали рукоять меча, но тут же он почувствовал на своем плече костлявую руку бабы Яги:
– Не спеши, сынок, ничего твоей Василисе покуда не сделали. А если она действительно Прекрасная, то и вовсе всё обойдется как нельзя лучше.
– Чего это он у вас такой прыткий? – Лихо перевел взгляд с Йога на княжича. – Никогда бы не подумал, что такой мудрец, как ты, станет водить дружбу с торопыгами и неучами.
– У него Горыныч невесту украл. – вступился за влюбленного Песий сын. – Вот он и переживает.
– Да попустись ты службой! – Йог попробовал перевести разговор с Лихом в иное русло. – В любой момент можешь сказать, что у тебя дрова кончились или провизия, вот ты на минутку и отлучился. – В жизни ведь всегда так: все хотят, как лучше, а получается даже хуже, чем обычно. На том царства и стоят.
– Может и есть в твоих словах зерно мудрости, – задумался Лихо, – но и за вами догляд держать должно. Что ж, на Маре я еще успею жениться да и предстать пред ее темные очи лучше в ореоле освободителя девиц, нежели в качестве дезертира, – и, обращаясь к княжичу, добавил, – она девица?
Будущий берградский повелитель побагровел от злости:
– Надеюсь, пока еще – да.
– Ну и славненько. – решил Лихо. – А Кашею я доложу, что сопровождаю группу иностранцев. Пусть высылают смену караула. А то торчу здесь уже тридцать лет.
«Всюду рыщет измена. – думал в это время, бессмертный министр безопасности, склонившись над хрустальным шаром. – В каждом сердце гнездится предательство! Кому, вообще, можно доверять? Что ж, будет предателю и смена караула, и любовь Мары, и гильотина. Влюбленный должен разделить участь того, кого боготворит, а корыстолюбец заслуживает власти и смерти. За все в этом мире платят глупцы и авантюристы. Что ж, вот все само собой и сложилось: Мара и ее полюбовник предали страну берградцам, которых привели Йог со старухой. Ах, какое из этого можно раздуть блестящее дело! Заговор в международном масштабе!»
В поблескивающем при свете свечей лысом черепе Кащея зарождалось красивое и жестокое злодейство. Министры иначе и не могут: все они политики до кончиков ногтей.
Глава 5
Гигантская туша, покрытая непробиваемым панцирем из роговой чешуи, лениво щурясь, блаженно потягивалась на солнышке. Дракон грел свое белесое пузо и глядел в небо, которое на западе, ближе к границе, потемнело, предвещая обильный снегопад, но прямо над головой все еще оставалось безоблачным. Это был один из таких дней, когда все удается. Дракон не просто чувствовал, он был убежден, он твердо знал, что стоит на пороге открытия, которое перевернет его жизнь и отныне удача станет его постоянной спутницей.
Змей Горыныч, так же, как Никанорыч, был ящером о трех головах, что приносило ему постоянные душевные муки. «Мутант не может быть хорошим». – утверждала молва. И драконессы, едва завидев, тогда еще безрогие, головы с грустными романтическими глазами, шарахались прочь. Одногодки старались не брать его в свои шумные компании, потому, что всем думалось, что он будет жрать в три горла. Оказавшись в изоляции, но, обладая незаурядными способностями, Змей решился стать таким, каким хотели его видеть и сородичи, и люди. Он с головами ушел в науку, вгрызаясь в основы анатомии и генной инженерии, но в то же время он строил козни, устраивал пожары, дабы поддерживать репутацию отъявленного злодея. И все, разумеется, в голос твердили: «Ага, мы же говорили!»
Зато никто более не осмеливался задирать чудака.
А сейчас, пока Василиса Прекрасная прибиралась в пещере, орудуя метлой и лопатой, шваброй и гигантской щеткой, Горыныч уже знал, уже держал перед глазами формулу хромосомного зелья, при воздействии которого две лишние головы должны были отвалиться, не оставив на теле рубцов. Это был триумф! Дракону даже не верилось, что его многолетний труд, наконец-то, подходит к концу и скоро можно будет, благополучно сменить паспорт и смешаться с сородичами, обосновавшимися далеко на юге за Огненной рекой.
Но вдруг какой-то шум внизу привлек внимание Змея. Свесив одну из голов, Горыныч не поверил своим глазам. Он поспешил высунуть и оставшиеся головы, – глаза его не обманули: неподалеку от его скалы в воздухе дрожали призрачные радужные ворота, из которых показались три пеших богатыря, избушка, раскачивающаяся при ходьбе на курьих лапах и парящая над ними в ступе оборванная престарелая нищенка да Лихо, который сейчас должен бы сторожить покой государства, а не болтаться в подозрительной компании.
Люди старались шагать в ногу. При этом они пьяно покачивались, бряцали оружием и старательно выводили бравую песню, вернее, просто орали:
– Мы распеваем громко и смело
Бодрые гимны про правое дело!
Слышишь в полночи звоны оков?
Это мы бьем кандалами врагов!
«Это еще что за паломничество? – мрачно подумал Змей и сразу почувствовал, что погода стремительно портится, словно незваные гости притащили ненастье с собой. – И на кой они прутся прямо в мое логово? Я же так старался, что бы всяк сущий в землях народ трепетал предо мною, а не высылал военные делегации, да еще вкупе с Лихом».
– Да, давненько я свежей богатырщины не пробовал. – зловеще заявил дракон и его эхо, усиленное скалами Пегого Урочья, зазвучало, зазвенело в ушах точно колокольный звон.
Люди вздрогнули и попятились. Да и было отчего: в отличие от Никанорыча, этот ящер был намного старше, в три раза крупнее и даже издалека чувствовались его железная воля, несгибаемый характер и ослиное упрямство.
У Йога подкосились лапы, и он присел на близлежащий валун, благо не завалился набок и не покатился с горы. Ступа со старухой, яростно рассекая воздух, взмыла к горной вершине и приземлилась на плато рядом с пещерой.
Теперь Горыныч мог различить еще и черного кота, вцепившегося когтями в старушечье плечо. Глаза у зверька были дикими, хвост трубой, а шерсть дыбом.
– Ну, – с вызовом бросил Горынычу, появившийся прямо из воздуха, Лихо, – можешь ли ты объяснить: во-первых, на кой ты, наглая твоя морда, утащил из Берграда девушку? Во-вторых, как тебе удалось беспошлинно ввезти ее в страну? А в третьих, почему это всякие ящеры шастают за Огненную реку, а кащеевы люди ничего о том не ведают?
Змей побледнел. «Ну, вот и все… – понял он. – Допрыгался. Теперь не избежать допроса в Лукоморье, а там ведь не только цепями по носу колотят. Вон и кота, ученого секретаря, с собой прихватили, не забыли! С ним в чем угодно сознаешься. А потом – темница и почетная казнь через повешенье. В лучшем случае – соляные копи или угольные рудники. Жуть!»
Горыныч попытался представить себе, как будет мучиться палач, затягивая петли на его шеях, но так и не смог выдавить из себя улыбки.
– Раньше за государственными преступниками ходьбы демонов присылали. – вздохнул ящер. – Опять же – уважение. А меня за что позорите?! Что это за почетный эскорт: три недоноска да голенастая изба. Фи! Да мне вас всех спалить – раз плюнуть!
– Вот-вот! – воодушевился Лихо. – Нарушение целостности границы, контрабанда, работорговля без пошлины, сокрытие доходов и размеров частной собственности, и плюс к тому – угрозы сотруднику секретных служб. Итого: в общей сложности, даже учитывая дворянское звание и личные заслуги перед короной, – сто пятнадцать лет с конфискацией. А за тайные исследования в создании клонов и операции над ними по отчленению лишних голов с летальным исходом без докторского патента и благословения конвенции ведунов Марогорья… Так что, сам понимаешь, – отправится твоя душа в иномирье трехглавой.
– Нет! – яростно взвыл Горыныч. – Только не это! Не лишайте меня права на счастливое посмертье. Ведь я уже нашел путь к исцелению. Молю: дайте мне еще один день, только сутки, чтобы довершить дело жизни!
Одноглазый довольно усмехнулся и хитро покосился на Ягу, нашептывая:
– Слышь, старая, ты-то ведь понимаешь, что не сильно-то я верю в ваши байки. Но, однако, я слово сдержал: к Змею доставил. Вернись-ка на пару минут к своим. У меня тут дельце намечается. И, само собой, язычок прикуси: мол, ничего не видела, не слышала. Ладушки?
– Господарь, – не моргнув глазом, громко отчеканила колдунья, – дружину вызывать?
Лихо улыбнулся и подмигнул старухе:
– Не спеши пока. Время у нас казенное. Дай-ка лучше обсудить с подозреваемым с глазу на глаз кое-какие детали.
– Слушаюсь. – отрапортовала Яга и ступа унесла ее вместе с котом вниз, к прыгающим от холода богатырям.
– Ну, – тряхнул волосами страж границы, – вот ты, наконец, и попался.
Дракон громко засопел. Больше всего ему хотелось разреветься от горечи и обиды. Он понимал, что даже если сейчас всех подпалит – жить ему, все одно – не дадут. У Мары руки длинные да загребущие.
– Впрочем, у меня есть к тебе выгодное предложение. – Лихо скроил заговорщицкую мину. – Я на все закрываю глаза, докладываю Кащею, что донос при проверке оказался клеветой и наветом, а ты, естественно, возвращаешь живой товар, и платишь мне бочку золотом.
– Что? – не поверил Горыныч, и тут же принялся торопливо кивать всеми тремя головами сразу. – Я согласен! Эй, Василиса! Бросай уборку, поднимайся наверх.
– Да в чем дело? – раздался из глубины пещеры раздраженный девичий голосок. – Если очередная идея, то мне это уже порядком надоело.
– Живо! – рявкнул ящер, понимая, что в эти минуты решается его судьба.
«Быстро же она тут освоилась». – изумился Лихо.
Из черной прорехи пещеры показалась чумазая девушка лет пятнадцати с задорно блестящими голубыми глазами, мило вздернутым носиком и растрепанной копной золотых волос. Ее сарафан, шитый золотыми нитями, бывший некогда красным, покрылся паутиной, пылью и сажей.
«Она такая же, как и во сне». – отметил про себя Илья.
«Совсем ребенок. – заметил Лихо. – Из тех, кто быстро ко всему привыкает и не может долго сидеть на месте. Но через пару лет красавица будет писанная».