Монастырь в миру. Беседы о духовной жизни

«Смиренномудрие» – смирение, так презираемое в миру. Дьявол восстал на Бога, вообразил себя равным Ему, он был низвержен с небес, он не стал смиренным, – он остался исполненным гордости и в своей гордыне дерзнул приступить с искушениями к Самому Господу Иисусу Христу. Этот гордый дьявол царствует в миру: мир весь во власти гордыни, в миру все исполнено самоутверждения, мир поклоняется силе, мир пресмыкается перед силой, мир боится силы, – сила в миру ценится как нечто, имеющее высочайшее значение. Эта сила, ценимая в миру, – мерзость перед Господом, и такая мерзость, которая в ничто превращает все труды подвижников! Достаточно при самых ревностных подвижнических трудах, чтобы этот дух гордыни овладел человеческим сердцем, как все делается бесполезным, все превращается в ничто – вся жизнь, все труды, все подвиги окажутся не имеющими никакой цены перед Господом. Смирение, предаваемое осмеянию в миру, оно является одной из величайших добродетелей перед Господом.

«Терпения» просит молящийся. Вот в чем мы все так нуждаемся! Прежде всего, мы не имеем терпения, проходя наш жизненный путь. Мы до такой степени нетерпеливы, что если, считая себя богомольными, не получим то, что просим в своих молитвах, ропщем и в полнейшем ослеплении начинаем считать себя как бы обиженными и обманутыми Господом. Мы нетерпеливы в наших болезнях, нетерпеливы в наших скорбях, нетерпеливы в нужде, нетерпеливы во всем, что составляет нашу земную жизнь.

Но не в этом только главное наше несчастье – мы нетерпеливы еще и в духовной жизни.

Приснопамятный иеросхимонах старец Анатолий всегда говорил: «Никогда не торопись».

Мы всегда торопимся в духовной жизни. Нужно так приступать к работе, как будто бы ты делаешь это дело навсегда, – вот буду до скончания своих дней исполнять молитвенное правило, реши так – спокойно продолжай, не считай дней, сколько ты этим занимаешься, не подсчитывай, не пора ли видеть плоды трудов, не смущайся, что ты как будто бы их не видишь, не думай, что ты никуда не двигаешься или не так трудишься, – надо вооружиться великим терпением, упованием на Господа в деле духовной жизни, – только тогда это приведет к благим благодатным результатам.

И просит далее молящийся – «духа любве».

Трудно говорить о любви к людям в такие времена, как наше время, когда при посадке в трамвай человек человеку готов наступить на горло, когда в каждой квартире ад, когда у людей безумная злоба друг на друга и не только среди безбожников – довольно нам все сваливать на них, но и среди верующих, когда первый попавшийся пустяк воспламеняет наш гнев, каждое ничтожное обстоятельство может вызвать совершенно дьявольское состояние духа. Но именно теперь и надо молиться о духе любви.

«Ей, Господи Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков. Аминь».

Эта молитва о том, чтобы Господь дал нам силу видеть наши грехи, – это не напрасная молитва.

Наименование грехов мелких имеет относительный смысл: не убивал человека, не обманул его, не украл у него – словом, не совершил «большого преступления», а грешил грехами мелкими, повседневными, как у всех.

Но мы, верующие, должны иные мерки применять к своим поступкам. Мы должны видеть свою жизнь при свете высших Евангельских требований. Вот об этом-то и молится человек, прося, чтобы Господь дал ему силу узреть его прегрешения.

И в заключение: «Не осуждати брата моего».

И воистину в заключение! Ибо этот грех до такой степени всеобщ, до такой степени неуловим, до такой степени неискореним, так наполняет душу, что, кажется, нет никаких сил избавиться от него, – мы просто захлебываемся в этом постоянном осуждении и злословии друг друга.

«Не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков. Аминь».

Этим словом заканчивается молитва. Вручая себя воле Божией, просматривая всю свою жизнь и прося, чтобы Господь помог отрешиться от всех видов зла и стяжать истинный дух добра, человек произносит восхваление Господу.

Так вот что нам хочет вложить в сердце наше Святая Церковь, когда нам предлагает молитву Ефрема Сирина.

Если бы наша жизнь хотя сколько-нибудь соответствовала словам этой молитвы, и они остались у нас в сердце, как бы тогда вся она изменилась!

Аминь.

Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Десятого марта управляющим Московской епархией епископом Алексием запрещена общая исповедь.

Это событие великого церковного значения.

Как упорно, как настойчиво велась борьба за общую исповедь! Какие ведомые и неведомые препятствия встречали на своем пути защитники православной, частной исповеди, знает один Господь.

В это воскресенье, после литургии, нами будет отслужен благодарственный Господу Богу молебен о прекращении церковного бедствия. Но мне хотелось бы еще раз разъяснить вам, от какого бедствия избавляет нас воспрещение общей исповеди, чтобы радость была полной, чтобы можно было бы каждому из вас, молясь и благодаря Господа за это избавление, всем сердцем участвовать в этом благодарении. В акте, воспрещающем общую исповедь, говорится:

«Мы вступили в спасительный Великий Пост. В эти дни верующие особенно стремятся в храм для молитвы и для очищения грехов в Таинстве покаяния».

И далее предлагается пастырям быть терпеливыми в слушании грехов, чуткими к пониманию страданий исповедующихся, не забывать, что за каждую душу, которая приходит к духовнику, он даст ответ перед Богом. А потому предлагается не формально относиться к великому делу исповеди, а вложить в него свою душу. Колеблющихся укрепить, сомневающихся убеждать, слабых поддержать, отчаивающихся ободрить, падших поднять, озлобленных обласкать, – предлагается против каждой болезни найти духовное врачевание. И далее, указывая, что в последнее время стала практиковаться так называемая общая исповедь, епископ Алексий просит отойти от этой формы покаяния, т. к. в обычной обстановке пастырской деятельности общая исповедь недопустима, что пастырь должен взять на себя труд побеседовать с каждым духовным сыном в отдельности. «В наступающую четыредесятницу никто да не дерзнет через общую исповедь принимать покаяние своих духовных детей».

Что же самое страшное в общей исповеди, и отчего мы избавляемся с ее запрещением?

Здесь мы вновь возвратимся к вопросу, о котором часто беседуем и будем беседовать, – разумею обмирщение церковного общества, церковной жизни.

Не говоря уже о том, что общая исповедь повреждала самое существо Таинства, что она нарушила церковные правила – словом, являлась вопиющим беззаконием, она наносила смертельный удар духовничеству, т. е. главному средству оцерковления человеческой жизни. И в самом деле. Наряду со всеобщим распространением так называемой общей исповеди было тяготение, как бы в противовес этому, к установлению совершенно иных отношений между пастырем и духовными детьми, иных, чем это установилось обычно в приходских церквах, как бы монастырский, старческий дух проникал в эти отношения.

Пастыри стремились рассмотреть исповедь не только как разрешение грехов, но как духовное внутреннее руководство теми душами, которые приходят на исповедь.

Чувствовалась необходимость этого в тех условиях, в которых ныне приходится в миру спасаться людям. Чувствовалось, что нельзя на год оставить человека, чтобы он через год пришел исповедовать грехи, ибо за год без всякой поддержки, без всякого присмотра человеческая душа слишком отдается во власть мирской стихии, подвергается слишком большим опасностям, и посему только постоянное, бдительное руководство духовного отца может помочь в этих условиях жизни мирской не растерять, не рассеять, не погубить своей души.

Все понимающие, что в теперешней церковной жизни должно быть положено именно такое водительство духовное, не могут без ужаса относиться к общей исповеди, как смертельно угрожающей духовничеству. Всякая неправда тем страшней, чем она больше имеет видимости добра.

Общая исповедь имела эту видимость. Как, в самом деле, было не соблазняться общей исповедью, не считать ее чем-то положительным, видя, как плачет епископ, совершающий общую исповедь, и как плачет вся церковь, исповедующая его!

Какое умилительное зрелище! Какое покаяние!

Можно ли это сравнить с частной исповедью, когда не только поплакать, а и перечислить грехи свои часто не успевает исповедующийся? Какое видимое превосходство над частной исповедью.

Много и другого можно указать положительного в общей исповеди, соблазняющего и тех, кто ее вел, и тех, кто на нее приходил.

Ну, а духовничество-то, ну, а душа-то человеческая?

Допустим даже искренне поплакала о грехах, хотя этот всеобщий и постоянный плач всегда подозрителен, ибо очень трудно плакать человеку наедине о своих грехах и гораздо легче поплакать, когда плачет вся церковь. Но допустим, допустим.

Где же у этой души духовный отец, где же у него тот, кто руководит его душою, кто не только заставил его поплакать, но кто разобрался в его душе, кто мог взять его за руку и повести за собой? Ведь для того, чтобы установились должные отношения пастыря и духовного сына или духовной дочери, они непременно должны соприкоснуться духовно лицом к лицу, где же это возможно, как не на исповеди?

Общая исповедь, как нарушение основы духовничества, была явлением угрожающим. Последнее и самое сильное средство в деле нашего церковного воспитания пропадало, исчезало и совершенно сходило на нет. Ведь недаром же доходило дело до того, что сторонников частной исповеди начали называть «еретиками» и говорили, что они идут против «всей Церкви», значит – общая исповедь представлялась, по некоему наваждению, как принятой всей Церковью.

Обмирщение – это есть то, чего мы должны бояться, как духа Антихриста. Если мы представим себе самочувствие христианина в тот момент страшный, который нам раскрыт в Слове Божием, в момент, предшествующий последним временам, то нам станет ясным, сколько требуется благодатных сил от Господа, чтобы устроять, чтобы сохранить и веру, и церковность свою в тех условиях, в которых тогда будет протекать жизнь верующих людей.

Это будет эпоха, когда будет торжествовать безбожие, когда будет страшное нравственное растление, когда мирская стихия решительно захлестнет собой мир. И вот остаются верующие, остается Церковь, всеми презираемая, всеми в миру осмеиваемая, всеми попираемая во прах, – какое самочувствие должно быть тогда у этих немногих людей, которые будут объединяться в Святой Христовой Церкви?

Какая будет у них вера, какая будет у них сила духа, какая у них будет любовь, какое будет у них тогда оцерковление жизни!

Гонимая Церковь, презираемая миром, будет блистать высшей, духовной красотой.

Нам неведомы времена и сроки, неведомы и нашим детям, может быть, не доживут до них и наши правнуки, может быть, многим поколениям суждено ожидать последние времена. Но мы знаем, и это нам дано знать, что приближается это страшное время.

И в этом движении к последним временам все, что является обмирщающим нашу жизнь, все есть некое дыхание антихриста.

Посему и всякое торжество православия, всякое уничтожение в нашей церковной жизни обмирщающего начала должно нами восприниматься как великое торжество правды Христовой.

Вот в этом-то смысле значение запрещения общей исповеди – это истинное торжество православия.

Как же нам не возблагодарить Господа, Который от нас отвел эту страшную церковную беду!

Аминь.

Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа!