С судьбой не поспоришь

И достает альбом с фотографиями.

– Внуков-то у меня, внуков-то, во, Валерка, и Алена, и Димка… Да они меня сильнее, чем Марью любят… Большие уж, все хорошо у них, Димка вот только жену оставил… А Аленка скоро правнучкой порадует, опять буду сказки говорить…

– Конечно, ты языком-то чесать горазд, тебе ведь не у плиты стоять, не бельишко ихнее стирать, тебе только сказки придумывать, а деткам чего надо… Вот бы кому книжки-то писать…

Марья достает из шкафа толстую пачку писем, перетянутую льняной веревочкой.

– Два года мне мозги пудрил, а сам…

– Марья, Марья, только не надо перекосов, а то давление опять подскочит… Ты лучше расскажи, как встретились мы с тобой…

– Так в больнице встретились, судьба видно. Допился он до ручки, мне потом бабы рассказывали, что полгода его трезвым не видывали, поставит браги флягу и пьет… Вот в больницу и угодил. Язва… Крови много потерял, с того света, считай, вытащили. А я приехала подругу навестить. Она мне и говорит: «Загляни вон в ту палату, там мужик из нашей деревни лежит, тяжелый, умрет, наверное…» Вот я и заглянула себе на беду…

– Какая беда-то, Марья, какая беда? Четверть века уж живем, и все у нас тип-топ… Старая любовь не ржавеет… Жалко, что прихварывать ты начала, да и я не орел…

Марья пересела на диван и, подложив маленькую подушечку, прилегла:

– Устала я, прилягу, вы уж тут без меня пейте, ешьте…

Я пересела поближе к ней и задала главный вопрос, который так мучил меня в последнее время:

– Тетка Марья, неужели это можно простить?

– А чего ж не простить… Если любишь… Особенно, если такой…

И я увидела на ее губах загадочную улыбку.

А мне летать охота…

За окном ранние сумерки, в семье Даньки полнейшая идиллия – мама вяжет носки, сам Данька торчит в телефоне, папа укладывает в рюкзак необходимые инструменты, ему завтра ехать в командировку, в райцентр, откуда он родом.

Бабушка Маня дает отцу наставления:

– Ты, Гоша, к тетке-то Тамаре обязательно зайди, я ей брякну, что ты в родных краях будешь…

– Да я не представляю, где она и живет-то, недавно же переехала…

– Здравствуй, милый… На аэродроме живет, смотри новые-то дома, у нее пятый…

Данька, вроде бы совсем не вникающий в то, что происходит в комнате, срывается с места:

– Ба, ты о чем? Какие дома на аэродроме? Там должен быть вокзал, взлетная полоса, а ты о чем? Дома какие-то…

– А о том я, о том, ты не встревай, чего не знаешь!

– Как это я не знаю? Какой там аэродром, сроду не было!

– С твоего роду, конечно, уже не было, а с моего – был всегда. Мы на самолетах в областной центр за сорок минут добирались, не то, что теперь…

– Ба, с этого места давай поподробнее… Что за аэродром там был?

– Да обычная тесовая избушка на краю поля, самолеты, их еще кукурузниками звали, да посмотри, если интересно, в кино наш аэродром снят, в «Афоне»…

Данька отцепился на время, а, заметив, что бабушка улеглась, подсел к ней:

– Ба, а ты летала на этом «кукурузнике»? Расскажи…

– Так чего рассказывать-то? Обычное дело, садились, как в автобус, в салоне две деревянные лавочки вдоль бортов, под ними всякий груз напехан, тут же и пилот, никакой кабины, все рядом. Летим и летим, невысоко, внизу все видно, комбайны, трактора, бабы картошку копают…

– И ты не боялась?

– А чего бояться-то, встречных машин нет… Потряхивало только, когда в ямы-то проваливались…

– Ба, ты ври да не завирайся, какие ямы? Вы же в воздухе…

– Так и ямы воздушные, другой раз так улетали, сердце замирало, летчик-то, Паша, бывало оглянется, хохотнет, что тряханул нас. Девчонок так тошнило вначале, с бумажным пакетиком около рта летали, а потом привыкли… Бывало, долетим до определенного пункта, самолет сядет, нам скомандуют: «Погуляйте полчасика…» Вылезаем, гуляем по улице, потом опять валенки от снега околотим и на прежние места. Опять летим…

– Вы и на автобусах не ездили?

– Ездили, только на самолете лучше было, на автобусе по бездорожью не езда, а мука была… А лучше всего было летать с Алексеем Михайловичем, директором нашим, один из летчиков, не Паша, другой, был его учеником. Так вот Алексей Михайлович, бывало, его попросит:

– Уважь старика, высади на поле за школой, зачем я до города полечу, а потом ночью оттуда добираться буду…

Пожалеет его летчик-то, и правда сядет за школой, мы высыплем, как горох, радехоньки, а самолет тут же разбежится, взмоет и летит дальше…

– Ба, как все здорово, как кино!

– Так кино тогда тоже в деревнях от самолета зависело. Как-то сидим мы, ждем своего рейса, подъехала почтовая машина, выгрузил работник почты страховой мешок, в котором письма, газеты, наверное, и деньги, а также банки с кинолентами, в дальнюю деревню так кинофильмы отправляли. Оставил он мешок, а сам ушел на край поля с мужиками лясы точить, время до этого рейса еще было. А тут другой самолет начал разворачиваться и чем-то задел этот мешок, он и прицепился. Самолет взлетел, и мешок вместе с ним. Почтовик-то побежал, руками машет, мол, вернись, вернись, чужое взял, а самолет не вернулся. Смотрим, он уж над лесом летит, а мешок-то так и дрягается…

– Ой, бабушка, это же ЧП!

– Еще бы! Мне недавно про этот случай подружка моя рассказала, Ирина, она как раз тогда на почте работала. Пятьдесят лет хранила эту тайну, боялась рассказывать…

– А тогда могли и в тюрьму посадить?

– Конечно, могли, времена-то знаешь какие суровые были…

– И что? Нашел кто-нибудь этот мешок?

– Так почтовики и нашли. Собрал их всех, вплоть до уборщиц, начальник и велел идти мешок искать. А зима, дни-то короткие, снег да мороз… Двинулись к деревне, около нее тот лес-то, над которым последний раз самолет видели. В деревне баба попалась, пуганая какая-то, будто не в своем уме, спросили у нее:

– Ничего интересного у вас в деревне не случилось?

– Да нет, ничего, все тихо, только вот я чудо-чудное видала…

– Что за чудо, говори!

– А вы кто?