Фантазии во сне и наяву. Повести и рассказы

Она взяла с полки заветную баночку, та выскользнула из рук, упала, покатилась.

Она решила: это знак, отец сердится…

7

Игорь не узнавал себя.

Ещё вчера он был сам по себе.

Один на один со своими мыслями, чувствами, эмоциями.

А сегодня…

Разлука кончилась.

Отчаяние Леры, когда злополучная банка выскользнула из её рук, вмиг стало его отчаянием: и он упал, и стал ползать на коленях, чтобы вернуть отцовский дар.

Естественно, во время поиска волшебной мастики, он дал себе команду запомнить и при удобном случае перед зеркалом сыграть смену чувств: от страха к отчаянию!

Но это… профессия, ничего личного.

А потом, когда он возвращал банку-беглянку…

Её руки, будто она только что играла в снежки!

И он дыханием своим её ледышки отогрел.

И знак падения банки истолковал позитивно: а как иначе твой отец мог сказать, что он рядом и, если надо, подскажет, поможет…

И мысленно помолился, чтобы у неё всё получилось.

И любовался её легкокрылыми пальцами, нектаром акварели оживляющими его карандашный портрет.

И её пение завораживало…

Мелодия рождалась в муках, звуки знакомились, творили созвучия…

Голосовые связки то замирали, то нарушали границы вокала…

А в его памяти, нарушая границы времени, выплыла картинка их детской встречи, когда Лера на сценическом камне нарисовала ярко-жёлтое конопатое солнце.

Его родители потеряли дар речи.

А её отец со словами: солнышко моё! красным фломастером обвёл творение дочери контуром сердца.

Дома по поводу неуместного граффити случилась полемика.

«Поощрять хулиганство – для ребёнка вредно!..»

«Вседозволенность – яд!»

«Наказать…»

«Неповадно…»

Слова были мутными, родители чужими.

Он испугался, заплакал.

Мама опомнилась первой, зацеловала, заявила: любовь превыше всего.

– Зло заземляет, – вслед остыл и отец.

– Лера хорошая, – успокаиваясь, всхлипнул он.

– Без солнца в сердце… и люди – камни, – чмокнула его прямо в нос мать.

Поцелуй был горячим и влажным…

– Не верю! Не похож! Пятнистый эмбрион какой-то! – на дисканте сорвав голос, подняла руки Лера.

Подушечки её пальцев разноцветно пульсировали.

– А я верю! При рождении можно так выглядеть, – вмиг рядом с ней оказался он.

– Не изменяй Станиславскому! – бросила на него строгий взгляд она.

– Сама посмотри! – уставился на свой взрослеющий портрет он.

– Правда… даже не знаю… – потеряла дар речи она.

Потом они, тесно обнявшись, долго наблюдали, как его лицо оживало, мужало, в глазах появлялись чувства, ум, толк…

Ему хотелось остаться.

Но он не посмел.

Да и утром надо было сдавать этюд.

«Романа не начав, я знал уже развязку!..»

Всезнайка, нашёлся!

Сексист!

Ненавистник женщин…

Сократа бы сыграть: я знаю, что… ничего не знаю!