***
АРБУЗ НАДО НЕСТИ ВДВОЁМ.
Это совершенно точно.
Мы с папой его купили на рынке и несли домой.
Мы совершенно не собирались его покупать, но он был такой красивый – ровный-ровный, словно глобус, сам тёмно-зелёный, а полоски – светлые, почти совсем белые. А ещё он был почти как барабан: когда папа постучал по нему костяшками пальцев, раздалось звонкое «тум-тум». И мы с папой его купили.
Только арбуз оказался такой большой, что папа его одной рукой нести не мог, и мы понесли вдвоём – папа за одну ручку сумки, а я за другую.
И арбуз стал лёгким.
Нет, ближе к дому он мне показался уже очень даже тяжёлым, но папе-то он точно стал легче. А значит, так и надо носить арбузы. Чтобы не только папа.
Ему ведь тоже бывает тяжело, пусть он и самый сильный человек на свете.
Самым сильным сложно быть в одиночку…
Дома нас встретила мама, всплеснула руками и пошла мыть арбуз в ванную.
А потом папа резал арбуз, и мы все вместе его ели. Арбуз оказался ярко-красным и очень сладким, он возвышался в центре стола, словно полосатая гора, и я размечтался, как было бы здорово на такой горе жить. Захотел сладкого, взял ложку, забрался на вершину и черпай себе, сколько влезет. И плюйся косточками сверху.
– Как же вы его до дома-то дотащили? – удивлялась мама, а мы с папой переглянулись, подмигнули друг другу и честно ответили:
– Вдвоём!
– Прямо от рынка?!
– Честное десантное! – возмутились мы с папой хором.
– Мы с Русем вдвоём вообще ого-го! Сила, – пояснил папа.
– Сильнее ста тысяч силачей, – добавил я. Мама рассмеялась, и я уточнил: – Так папа говорит, – и с удовольствием вгрызся в сочную, ярко-красную мякоть.
А вообще, вдвоём надо не только арбузы носить.
Например, мы с папой однажды тащили целый ящик яблок с первого этажа – соседке помогали.
А ещё картошку маме из магазина.
А ещё… ещё можно много всего нести. То особое кухонное молчание, которое про папины сны. И даже сами сны.
Только это непросто очень, но можно, если очень-очень попросить про себя. Ведь сны у папы куда тяжелее арбуза. И даже целой кучи арбузов.
Так что пусть папе будет чуточку полегче. Я справлюсь, правда. Хотя бы просто видеть их – это как с молчанием. Вдвоём легче.
А что ещё тут сделать, я не знаю. Но ничего не делать – нельзя, ведь я – папина вторая рука.
Я обещал.
А арбуз мы потом целую неделю ели. И даже соседке четверть отдали, угостили.
И сны папе стало чуточку легче смотреть, я видел. А «чуточку» – это во сне очень-очень много.
***
ПАПА ПОЖЕЛАЛ МАМЕ СПОКОЙНОЙ НОЧИ.
Кровать чуть слышно скрипнула, и мама шепнула папе в ответ:
– Да уж, Игорь, надеюсь, ночь будет спокойной.
На что папа ответил:
– Конечно, Ириш. Спи. Сегодня ночь будет совершенно спокойной.
– А завтра?
На некоторое время в комнате повисло то самое молчание, и на прикроватной тумбочке сменились цифры на часах: «10.08 00:00», а потом папа ответил – но уверенности в его голосе я не услышал:
– Конечно, будет.
…От собственного голоса майор Николаев открыл глаза. Земля дрожью отозвалась на близкий разрыв, прошелестела где-то неподалёку автоматная очередь, бьёт в глаза красное, словно кровью умывшееся солнце. Щёку оцарапало взметнувшимся песком, и слух постепенно стал возвращаться, словно кто-то подкручивает громкость в телевизоре.
Николаев шевельнул головой. Жив.
Отполз в сторону. Значит, цел… кажется.
Слух вернулся в полной мере, на мгновенье оглушив какофонией жаркого боя. Во всех смыслах жаркого, август-месяц.
– Тащ командир! Тащ командир! – вплетается в грохот голос одного из бойцов. Заяц?.
Чьи-то руки подхватывают Николаева и тащат прочь из комнаты.
– Живы, товарищ командир?!
– Жив, – успокаивает Николаев, привставая. – Контузило слегка… А так порядок.
Да, это Заяц, санинструктор.
– Точно? – заглядывает он командиру в глаза – обеспокоенный и виноватый, будто… будто… сердце майора прихватывает тревогой.
– Абсолютно, – заверяет Николаев, вытирая – размазывая по лицу – кровь и пыль. – Я долго валялся?
– Да не, сразу вытащили.
Николаев кивает, восстанавливая в памяти предыдущие события – по цепочке, шаг за шагом, словно в поисках ошибки, из-за которой всё свернуло не туда…