Германия: философия XIX – начала XX вв. Сборник переводов. Том 1. Причинность и детерминизм

Оба утверждения принципиально различны по содержанию. Очевидно, что здесь разум выводит следствие, делает шаг, осуществляет умозаключение, короче говоря, совершает мыслительный процесс, требующий объяснения. В любом случае, связь между двумя пропозициями не является непосредственно определенной, и если вторая должна быть выведена из первой, то должна быть доказана посредническая связь, которая делает возможным такое выведение. Что же это за посредник?

(2) Насколько мало сомнений вызывает реальное и частое использование этого метода умозаключения, настолько же мало разумному человеку придет в голову всерьез сомневаться в его обоснованности. В данном случае речь идет скорее о поиске «философского фундамента», на который опирается доказательство умозаключения.

Привычка к этим выводам изначально не может быть получена путем «наглядных рассуждений», дедукции, абстрактного априорного мышления.  Как бы часто я ни убеждался в том, что все камни падают вниз, ничто не мешает моему мышлению предположить обратное, не вступая в противоречие с самим собой. То, что я могу себе представить, не противоречит простому мышлению и не зависит от фактических обстоятельств; ни одно, ни другое не является необходимым для мышления. Поэтому истинность или ложность последней пропозиции не может быть доказана априорно и с помощью абстрактного мышления.

Но и уверенность заключения не может быть установлена моральным или вероятным рассуждением, эмпирическим рассуждением, т. е. самим опытом. Все выводы такого рода, по мнению Юма, основаны на связи причины и следствия, о которой мы узнаем только через опыт, а поскольку все выводы такого рода основаны на предпосылке, что будущее будет подобно прошлому, мы двигались бы по кругу, поскольку в этой предпосылке содержится именно то, о чем здесь идет речь.

(3) В действительности все аргументы, заимствованные из опыта, основаны на сходстве: мы всегда ожидаем сходных следствий от причин, которые кажутся сходными, – таков итог всех выводов, сделанных из опыта. Но какой «принцип человеческой природы» позволяет делать такие выводы из восприятия сходства определенных объектов? Если бы действовал только разум, то такой вывод был бы возможен уже на основе одного восприятия, тогда как мы обретаем прочную связь и уверенность в отношении определенного процесса только на основе длинного ряда аналогичных опытов.

Было бы также ошибочно полагать, что на основе повторного восприятия однотипных случаев можно осознать внутреннюю связь между чувственными качествами и тайными силами объектов, и тем самым утверждать, что везде, где присутствуют те же чувственные качества, должны присутствовать и те же силы с теми же эффектами. Опыт лишь показывает нам, что определенное количество определенных объектов было наделено определенными активными силами в определенное время; однако мы не в состоянии распознать сами силы и их эффективность. Если мы встречаем новые объекты с теми же сенсорными качествами, мы ожидаем появления тех же сил с теми же эффектами, так что возникает та же последовательность мыслей, что и раньше:

1) Я обнаружил, что во всех предыдущих случаях такие-то определенные чувственные качества были связаны с такими-то тайными силами.

2) Подобные чувственные качества всегда будут связаны с подобными силами.

Это, очевидно, не продвигает решение проблемы ни на шаг вперед, поскольку остаются те же самые вопросы, на которые необходимо ответить в отношении обоснования мысленного перехода от эмпирической к инференциальной пропозиции. Уверенность конечной пропозиции не является ни интуитивной, ни демонстративной; если утверждать, что она эмпирическая, то именно в этом и заключается суть всей дискуссии. Все умозаключения из опыта предполагают в качестве основания, что будущее будет похоже на прошлое или что течение природы единообразно, то есть уверенность в пропозиции, правильность которой сначала нужно доказать, а потому она не может быть принята на веру. Однако опыт не дает гарантии, что ход природы всегда будет оставаться неизменным.

Вкратце эта процедура выглядит следующим образом:

1-я теорема опыта: Опыт показал, что S1, S2, S3 …  наделены силой G.

2-я заключительная пропозиция: Следовательно, любой другой данный S будет обладать этой силой G.

Если бы пропозиция: ход природы всегда остается одним и тем же, или подобные силы всегда будут связаны с подобными сенсорными качествами, могла быть доказана как определенная, тогда вся процедура была бы доказана как оправданная, и вопрос о доказательстве заключительной пропозиции был бы решен. Но это невозможно ни с помощью доказательства, ни с помощью опыта.

3) Из предыдущего исследования вытекают следующие положения:

a) Отправной точкой является тот факт, что мы часто выходим за пределы сферы опыта, делая выводы от известного к неизвестному, от настоящего или прошлого к отсутствующим или будущим существующим объектам или процессам.

б) Любое умозаключение из опыта требует двух основных компонентов; первый содержит предикативное обобщение сходных частных случаев предыдущего опыта (эмпирическая пропозиция); второй – утверждение о сходных случаях, которые не даны в непосредственном наблюдении и опыте (инференциальная пропозиция).

в) Инференциальная процедура, ведущая от содержания эмпирической пропозиции к дальнейшему содержанию инференциальной пропозиции, требует опосредующего звена для своего обоснования.

г) Это обоснование и, следовательно, уверенность в инференциальной пропозиции не могут быть получены в результате простой рассудочной деятельности, путем априорного мышления, поскольку мы не в состоянии увидеть связь объектов и событий, необходимую для рассуждения.

д) Опыт как таковой также не способен обеспечить такую уверенность, поскольку его действенность не выходит за пределы того, что непосредственно воспринимается в прошлом и настоящем.

f) Апелляция к общей теореме о равномерности хода природы не может привести к цели, поскольку она также выводится из опыта и, следовательно, требует такого же обоснования, как и каждый отдельный вывод, сделанный на основе опыта.

Таким образом, Юм приходит к отрицательному выводу, что выводы опыта не могут быть обоснованы логически и что поэтому вообще невозможно дать рациональное обоснование принципов опыта.

4) Чтобы прийти к положительному результату, Юм пытается найти другой принцип, который бы давал основание для развития мысли от опытного к неопытному. Для этого он подвергает фактическую процедуру рассуждения из опыта дальнейшей проверке.

Во-первых, очевидно, что выводы из опыта предполагают наличие опыта. Но недостаточно, чтобы в одном случае мы встретили два объекта во временной и пространственной связи, но отношение постоянной связи, существующее между ними, должно быть признано через часто повторяющееся восприятие той же смежности и последовательности аналогичных объектов или процессов. Именно на этой основе становится возможной процедура умозаключения. Если мы всегда воспринимали одни и те же объекты или процессы в одной и той же связи, то при восприятии объекта, идентичного по внешнему виду одному из уже воспринятых типов объектов, мы сразу же сделаем вывод о существовании другого объекта, постоянно связанного с ним, даже если он не воспринимается непосредственно. Таким образом, можно выделить три момента, являющихся существенными составляющими этой процедуры:

(а) настоящее, непосредственное восприятие одного из двух связанных объектов (первоначальное впечатление),

б) переход к представлению о связанной причине или следствии.

с) представление о связанном объекте (природа и качества этого представления).

5) Наиболее важным моментом, очевидно, является переход ума от текущего впечатления о данном объекте к идее реализованного объекта; этот процесс требует объяснения в первую очередь. Уже было показано, что интеллектуальный процесс не может быть эффективным в этом процессе. Таким образом, единственным оставшимся способом является объяснение этого процесса через деятельность воображения, через процесс ассоциации идей. Ассоциацией идей управляют три принципа: Сходство, контакт и причинность. Их действие неизменно проявляется в ходе мысли, не направляемой нашим намерением, таким образом, что идея или впечатление от одного объекта вызывает идею другого объекта, если они либо похожи, либо соприкасаются, либо причинно связаны. Но действенный принцип лежит не в самих объектах и их отношениях, а только в нашем сознании, а именно в воздействии идей друг на друга. Последний принцип ассоциации имеет особое значение для деятельности познания. Ибо если сходство и смежность сами по себе не являются принудительными, поскольку ум может обращаться к различным идеям и ни одна из них не может вывести за пределы реального опыта, то причинная связь заставляет ум без выбора перейти к вполне определенной идее и позволяет воображению формировать в предвидении даже такие идеи, которые не основаны ни на каком определенном впечатлении. В результате регулярной последовательности и смежности двух объектов, наблюдаемой во всех случаях, и возникающего в результате этого восприятия постоянной связи между ними, ум вынужден по привычке переходить непосредственно от идеи или впечатления одного объекта к идее соответствующего объекта, даже не воспринимая последнего. Этот переход от восприятия или представления одного объекта к представлению другого связанного с ним объекта осуществляется не разумом, не конкретным размышлением, а просто привыканием (custom).

6) Выведенная идея также требует особого рассмотрения с точки зрения ее сущности и природы. Выведенная идея (идея суждения) характерно отличается от идей воображения (фикций). Ее природа в гораздо большей степени соответствует природе впечатлений, поскольку она связана с предположением о реальном существовании, моментом веры, истинности. Именно в этом «полагании» и заключается момент, который делает эту идею столь значимой для выводов опыта, направленных на факты. Воображение совершенно неограниченно в формировании идей (фикций); однако оно не может без лишних слов добавить один элемент: предположение реального существования, принятие за реальное, «веру». Разница, однако, между простой идеей объекта и идеей, связанной с верой в его существование, заключается не в каком-то качестве как определенном компоненте, а лишь в способе ее представления, и поскольку в этом отношении одна и та же идея может быть изменена только путем изменения степени ее силы и живости, из этого следует, что «вера может лишь придать нашим идеям дополнительную силу и живость». – wp]. (Трактат, стр. 96)

7) Но как возникает эта особая «манера представлений», которая, как предполагается, характеризует веру? Хьюм находит объяснение в особой действенности настоящего впечатления, то есть непосредственного чувственного восприятия или его воспроизведения памятью. Общее правило для усвоения идей состоит в том, «что настоящее впечатление не только приводит ум к связанной идее, но в то же время придает ей часть своей силы и живости». (Трактат, стр. 98). Эта сентенция относится ко всем трем законам ассоциации, но особенно важна для причинной связи, которая, таким образом, приобретает свое полное значение для выводов опыта. Согласно объяснениям Юма, этот процесс выглядит следующим образом: Идея А возбуждает соответствующую идею В на основе причинной ассоциативной связи; но если реальный объект теперь занимает место простой идеи А, так что возникает впечатление а, то его большая сила и живость переносятся и на ассоциированную идею В, причем таким образом, что она также возникает с силой впечатления (b), и таким образом предположение реального существования, актуальности, истинности пробуждается как «вера».

Только так, по мнению Юма, можно объяснить, что мы можем выйти за пределы свидетельств наших органов чувств и нашей памяти на основе отношения причинности, и из этих соображений становится понятным утверждение: «Все вероятные рассуждения есть не что иное, как разновидность ощущений»[4 - Treatise III, Kap. 8, Seite 103]. – wp]

8) После того как в отрицательной части своего рассуждения Юм показал, что положение о единообразии хода природы, которое предполагается в качестве оправдывающего звена между опытом и выводом, не может быть доказано ни логическими, ни эмпирическими средствами, в положительной части он попытался продемонстрировать его определенность на основе естественных законов непроизвольного хода воображения. То, чего логика и рациональное обоснование вообще не могли достичь, ему пришлось достичь с помощью психологии. То, что должно навсегда остаться закрытым для нашего разума в постижении внутренней сущности вещей, таким образом, полностью заменяется чисто психическими процессами нашего познающего субъекта.

9) Общий итог исследования Юма по вопросу: «Как возможны выводы из опыта?» таков:

(а) Предпосылкой всякого вывода из опыта является наблюдение постоянной связи определенных сходных объектов или процессов, т. е. восприятие ряда определенных сходных частных случаев (теорема опыта).

б) Заключение содержит суждение, основанное на отдельных наблюдениях эмпирической пропозиции, но выходящее за их пределы; следовательно, оно говорит больше, чем дано в опыте или может быть выведено из него путем дедуктивного рассуждения.

в) Следовательно, вывод из опыта должен основываться не только на отдельных суждениях, обобщенных в эмпирическом предложении, но и на независимом от них элементе.

г) Опосредующим звеном является предположение, что в будущем связь явлений всегда будет подчиняться тем же законам, что и в настоящем и прошлом.

д) Но так как несомненность этого предположения не может быть доказана ни разумом, ни опытом, то из этого следует, что

е) Из этого следует, что то же самое не может быть выведено из воспринимаемых объектов, а должно быть основано только в познающем субъекте.

ж) Предпосылки этой эффективности нашего распознающего субъекта заключаются в регулярности нашего непроизвольного хода воображения, в повторном наблюдении регулярной связи и в непосредственном восприятии одного из двух связанных объектов.

з) Вывод заключительного предложения происходит таким образом, что на основе повторного восприятия регулярной связи двух подобных объектов и в соответствии с законами субъективного хода воображения, а также под определяющим влиянием непосредственного восприятия одного объекта или процесса происходит не только привычный переход к представлению о связанном, но неощутимом объекте, но и «вера» в реальное существование одновременно связана с последним.

LITERATUR: Paul Richter – David Humes Kausalit?tstheorie [und ihre Bedeutung f?r die Begr?ndung der Theorie der Induktion] Halle a. d. Saale 1893

Скептицизм в философии

Предисловие.

Возможна ли скептическая философия – это проблема; то, что философский скептицизм существует, – это факт. Скептицизм играет двойную роль в философии: это воззрение, с которого некоторые основные направления философской мысли, как бы уверенно они ни начинались, заканчиваются без спасения как конечное следствие своих собственных предпосылок; таким образом, это конец и разрешение. Но это также и воззрение, борьба с которым и преодоление которого дает другим философским школам задачу, цель, даже жизнь; таким образом, это начало и освобождение.

Эта работа, первый том которой представлен здесь, посвящена изложению и критике философского скептицизма. Его цель – глубоко философская.  Из мыслей скептиков, возникших исторически, должны рассматриваться только те, которые имеют философскую ценность, и при их оценке должны применяться только философски обоснованные точки зрения. Из сети античного скептицизма еще есть несколько широких путей в свободную страну знания; но если в ходе истории фундаментальное сомнение захватывает все больше жертв и блокирует эти пути, возможность вырваться из него становится все более ограниченной. Наконец, критика, которая не сдается перед ним, вынуждена вступить на узкий и трудный путь, единственный оставшийся путь, ведущий к истине. В результате критика приходит к систематическому завершению.

Средства предопределены целью. Поскольку историческое здесь должно быть подчинено философскому и использоваться только как его классическое представление, эта книга не должна превратиться в сплошной список, в котором сначала представлены, а затем осуждены взгляды всех тех, кто так или иначе придерживается скептической позиции. Скорее, классификация была сделана в соответствии с основными философскими возможностями скептицизма. Так, в первой книге речь пойдет о тотальном скептицизме, распространяющем свои сомнения на все области; в специальных разделах будут рассмотрены крайний реалистический скептицизм античности (пирронисты и академики), натуралистический скептицизм эпохи Возрождения ( Монтень и другие), эмпирический скептицизм более позднего периода (Юме) и биологический скептицизм самого последнего периода (Мах, Ницше и другие). Вторая книга посвящена частичному скептицизму, который сомневается в возможности знания только для больших подобластей, и рассматривает имманентный скептицизм в случае трансцендентного догматизма (Паскаль и мистики), а также трансцендентный скептицизм в случае имманентного догматизма (Кант).

Поскольку античный скептицизм, в результате своей многовековой истории и представленности выдающимися философскими умами, приобрел все более широкое поле зрения и все более глубокое обоснование, а потому уже требует для своей оценки разработки практически всех фундаментальных направлений эпистемологии – ведь здесь ничего не делается с диалектическим разложением отдельных диалектических утверждений – обсуждение греческого скептицизма составляет единственное содержание первого тома. Кроме того, множество вопросов и филологических проблем еще ждут окончательного прояснения и раздули этот том. В тексте излагаются предположения, которые, по мнению автора, претендуют на наибольшую вероятность; причины этого и современное состояние исследований приводятся в примечаниях после текста. Если примечания к первой и второй главам могут представлять интерес только для специалиста, то читателю, не имеющему философской подготовки, рекомендуется ознакомиться с примечаниями к третьей главе, посвященной критике скептических доктрин, особенно с небольшими терминологическими отступлениями, что должно облегчить ему понимание этих частей текста. – Наконец, отмечу, что результаты моего исследования «die erkenntnistheoretischen Voraussetzungen des griechischen Skeptizismus» (Philosophische Studien, vol. 20) были местами включены в настоящий том. Во втором и последнем томе, который должен выйти в ближайшее время, будут рассмотрены другие формы полного скептицизма и основные группы частичного скептицизма. Поскольку подготовительная работа уже в значительной степени завершена в этом томе, он сможет справиться с большим объемом на соответственно меньшей площади.

Введение

Окончательное понятие философского скептицизма, которое мы должны сформировать в соответствии с его своеобразным содержанием и во всех его отдельных линиях, может быть точно определено только тогда, когда мы познакомимся с самими различными скептическими взглядами и критически их рассмотрим – то есть в конце, а не в начале этого исследования. Но любой работе, посвященной этому способу мышления, должна предшествовать предварительная и общая концепция – концепция, позволяющая сориентироваться в объекте, исследование которого является задачей исследования. Философский скептицизм может быть выражен философским сомнением; ему противостоит философский догматизм как философская доктрина мнения. Греческое слово sceptesthai первоначально означало «оглядываться», «быть нерешительным». Немецкий язык сохранил наиболее характерную черту этого скептического склада ума, который всегда оглядывается, осматривается, размышляет, и назвал нерешительность мнения: сомнением. Тот же процесс повторяется в латинской терминологии, где в dubitare (douter, doubt) четко узнается основа duo. С другой стороны, догма (от dokein) переводится как мнение, мнение, domatikein – формировать мнение, взгляд; при этом мнение означает не слабую степень знания, а прямую противоположность незнанию и отсутствию мнения. Соответственно, скептик – сомневающийся и не определившийся, догматик – убежденный и решительный; философский догматик – человек, имеющий философские убеждения или придерживающийся философской доктрины; философский скептик – его оппонент. В этом смысле термины можно встретить как постоянные обозначения вышеупомянутых школ мысли у Галена, Геллия, Секста, Диогена Лаэртского; однако неизвестно, когда именно они стали неотъемлемой частью философского словаря.

Общая идея философского скептицизма вытекает из ответа на два вопроса: в чем сомневается философский скептик? Почему философский скептик сомневается? Чтобы получить представление об общих объектах и общих причинах его сомнения, мы не начинаем с типов, причисленных к скептикам в истории философии, и не рассматриваем, в чем сомневались эти люди, почему они сомневались? Скорее, мы начинаем с круга жизненного опыта, который доступен и проверяем все мы, чтобы возвысить популярное понятие скептицизма до философского понятия, помня о задаче истинной философии углублять и прояснять понятия обычной жизни. Таким образом, именно здесь выражается не чисто исторический, а систематический интерес к этой теме. Исследованию подлежит не та точка зрения, которая сама или другими[5 - Поэтому обсуждение отдельных определений скептицизма, с которых начинается работа Штэйдлина, «История и дух скептицизма», Лейпциг 1794, находится в конце этой книги.] была удостоена эпитета «скептическая», а та, которая заслуживает этого эпитета по систематическим причинам. Его исторические формы – это лишь конкретные примеры, на которых можно наиболее четко раскрыть содержание философского скептицизма.