До тебя миллиметры

«Правильно, как иначе?» – мысленно простонал Дериглазов.

– Я не пялюсь, – ответил он вслух.

– Ой, да ладно тебе! Присмотрись, на неё все пялятся, – отмахнулась Вика. – Явилась как Королева английская, ни с кем не знакомится, ни на кого не смотрит, только глазами сверкает над этой своей маской. Уже три раза ответила и все правильно, Семён Петрович на неё уже влюблённым взглядом смотрит, а она? Даже Рената лесом послала, ты видел? Активиста!

Димка нахмурился. О да, он прекрасно всё видел: и потрясающие ответы Веры, которыми она покорила преподавателя, и попытку активиста группы Рената то ли подкатить к новенькой, то ли оскорбить её. Видел и даже не желал сейчас вспоминать о волне злости, которая накрыла, когда Ренат, обольстительно улыбаясь, склонился над партой Веры. Зато волна злости явно желала вспомнить о нём и вылиться на одну болтливую соседку.

– Серьёзно, она что, решила, что самая крутая здесь фифа? – продолжала распаляться Зайцева. – Припёрлась в маске, словно брезгует нами. Вся такая из себя, одним видом говорит: «Не нужны мне ваши микробы, мерзкие людишки». Ты только глянь, глянь! Ишь ты, надменная сучка!

Он глядел, во все глаза смотрел на Веру и не замечал ни единого признака «надменности» или «крутости». Он видел ЕЁ – девушку, которая по возможности скрывалась от всего мира; которая раньше была дерзкой, боевой и яркой, но в то же время слишком доброй, слишком отзывчивой.

– Вика, заткнись, а? – выдавил он, едва справляясь с недовольством.

– Чего? – опешила соседка.

– Просто замолчи и слушай лекцию.

Пару секунд Зайцева обтекала, застыв с распахнутым от удивления ртом. Потом, видимо, в голове начали медленно крутиться шестерёнки. Жаль, не в ту сторону.

– Стой-стой-стой, – затараторила Зайцева. – Ты что, защищаешь эту чудачку? Она же в вуз явилась в маске, точно в наморднике и…

– Хватит.

Нет, нельзя ему злиться, нужно просто и спокойно всё объяснить. Главное, заставить бы замолчать эту трещётку.

– …и морду воротит от любой попытки с ней пообщаться. К этой фифе со всей душой, а она что?

– Вика.

– Ладно Рената, но даже Волкова унизила, когда он ей всего лишь ручку поднял. Волкова!

Он еле удержался, чтобы не сказать, что тот самый Волков, пытаясь сделать по хорошему, опять накосячил и едва ли не швырнул поднятую ручку Вере в лицо. Конечно, после такого сложно строить из себя бесконечно благодарную.

Но Вика не понимала этого, она всё говорила, говорила, говорила, находя новые и новые минусу в поведении новенькой, что Дима не выдержал, сорвался:

– Да заткнись ты! Если я ещё раз услышу хоть одно плохое слово в её адрес, я…

– И что же вы сделаете, Дериглазов? – разнёсся по аудитории голос Семёна Петровича Поплавского, их бессменного преподавателя со второго курса, который, судя по проводимым предметам, был просто мастером на все руки. – Ну же, просветите, кого я успел так оскорбить, что вы посреди пары принялись кричать? Неужели «методологию», о которой, вообще-то, мы сейчас должны вести речь?

– Прошу прощения, это было не вам. – Дериглазов подскочил на месте, встал, чтобы не раздражать преподавателя ещё сильней, хмуро зыркнул на обиженно надувшуюся Вику и обратил виноватый взгляд на Поплавского. – Просто Виктория слегка…

– А раз замечание было не мне, может, вы расскажете, о чём шла речь в лекции последние двадцать минут? – усмехнулся Семён Петрович.

Дима глубоко вздохнул, осмотрел зал, надеясь хоть так найти помощь, сообразить, что же он успел пропустить не только за последние двадцать минут, а за целых две пары. И встретился взглядом с Ней.

Вера оглянулась, реагируя на окрик преподавателя, и безошибочно отыскала в толпе виновника торжества. И взгляды их никогда бы не встретились, если бы Дима хотя бы под угорозой наказания смог смотреть на преподавателя, а не на одну девчонку.

– Я не знаю, – пробормотал он, не отводя глаз от Веры, не разрывая их внезапного и такого долгого контакта.

– Неужели, Дериглазов? Вы не только не знаете, вы ещё не пишете, не смотрите на доску и даже не пытаетесь ничего чертить, а с такой тягой к знаниям советую…

Дима не собирался дослушивать, он знал, чем Поплавский наказывает студентов. Поэтому, всё так же ловя взгляд «новенькой», подхватил с соседнего стула рюкзак, открыл его, сгрёб всё с парты и выпрямился. Сейчас, ещё секундочку – и он уйдёт.

Неважно, что подумает Поплавский, хоть в малости, но Дима защитил девушку, которую обязан был защищать. Которую когда-то поклялся оберегать, любить и никогда не предавать. И не собирался отступать.

Эта принцесса в маске слишком долго от него бегала.

-02-

Он бережно собирал каждое воспоминание о ней. Копил, хранил, берёг, свернувшись на осколках памяти, точно сказочный дракон, сторожащий свои сокровища. Он был готов убить любого, кто покусится на них: и эльфов, и гномов, и пронырливых хоббитов… и обычных людишек, не ценящих прошлое.

Молодой ещё дракон, смелый, наивный, он перебирал память, как драгоценные камни. Рубин страсти, алмаз мудрости, а вот янтарь… золотисто-коричневый, совсем как её глаза. Первое воспоминание о её глазах.

Стоял полдень, солнце в небе напоминало разлитое по раскалённой сковороде светлое блинное тесто. Асфальт плавился под ногами, исходил жаром, от земли тоже парило, и воздух словно рябил перед глазами. Ох, уж эти детские воспоминания! Обязательно в памяти отпечатаются мельчайшие и совершенно не важные детали.

Но была и важная деталь, центр всего воспоминания, его сердцевина. Девочка. Он прекрасно помнил, ей тогда было восемь. И ему восемь. Родители дружили, кажется, целую вечность, но то были родители, а они… они тогда встретились впервые. Или не впервые?

Он так отчаянно желал помнить это точно, но не мог. Не получалось. Вроде бы у Вероцких всегда была дочка, вроде бы он это знал, но никогда даже слушать о ней не хотел! А тут было лето, и солнце, и эта удушающая жара.

И глаза – золотисто-карие, словно с вкраплениями янтаря. Правда, тогда ему, ещё совсем мальчишке, показалось, что настоящего золота. Чистого-чистого и блестящего от попадающих на её лицо косых солнечных лучей.

У него в руках был томик Кира Булычёва «Путешествие Алисы», старенький, из библиотеки недалеко от дома; у девчонки – машинка. Именно машинка, заводная, дорогая, ярко-ярко жёлтая. У него тоже такие были, но последнее время книги казались интересней: приключения отважной Алисы, как бы давно они ни были написаны, захватывали с головой.

Цепкий взгляд девчонки мгновенно выхватил самое важное – книгу. Слишком потрёпанную, с парочкой вырванных страниц, с погнутыми краями и порванным корешком. В городской библиотеке книги ценили, но читатели не всегда были аккуратны, а он… почему-то он любил именно такие книги особенно сильно. Старые, со своей историей. Не менее привлекательные, чем совершенно новые и пахнущие краской.

Только почему-то в тот раз стало стыдно, и руки неосознанно спрятали книгу за спиной.

– Читаешь? – фыркнула девчонка, для которой манипуляции не остались незамеченными. Потом гордо вздёрнула носик: – Кто читает на улице?

Он ничего не ответил, просто смотрел в золотисто-карие глаза и не знал, что сказать. Шевелиться внезапно стало трудно.

– За такое побить могут, – продолжала мелкая. – Ты хоть драться умеешь? Вот мой брат…

– Умею! – внезапно перебил он. Почему-то упоминание брата разозлило и мгновенно вернуло голос.

– Точно? – ухмыльнулась девочка. – Проверим?

И они проверили, но это была совсем другая история и другое воспоминание. Эта же крупица памяти хранила в себе глаза. Ореховые с янтарными искрами, мерцающими на солнце. Глаза, в которые, казалось, он влюбился уже тогда, несмотря на то, что обладательница их в тот день сумела хорошенько приложить его носом об асфальт.

Сейчас было ощущение, что его тоже хорошенько приложили носом об асфальт. Нет, кровь, как в детстве, не шла, да и не из-за чего было, зато мигрень разыгралась настолько, что хотелось послать всё нафиг и свалить домой. Но нет же, у них осталось ещё три пары, и совесть просто не позволяла Диме сбежать! А ещё в вузе удерживало осознание, что мама взяла себе выходной и сейчас точно попивает чай в компании его братца, решившего на денёк заглянуть к родителям.

Дима даже на секунду перестал раздражённо попинывать ножку стула, на котором устроился. У его родителей было два небольших ресторана в городе, отец занимался планированием и административной деятельностью, а мать работала в одном из них шеф-поваром – так что почти в любое время могла договориться со вторым шефом и устроить себе выходной. Впрочем, стоит ли говорить, что случалось это редко? А когда случалось, всё неуёмное внимание родительницы обращалось на двух её балбесов сыновей: на него, Диму, и на старшего, Сашку. Александр Дериглазов жил отдельно от семьи уже лет десять, но всё равно попадал под раздачу «советов и пожеланий» от матушки, когда появлялся дома. С ним вообще было… сложно.

И в такое время сбегать из института домой? О не-е-ет! Димка точно не хотел, чтобы сетования мамочки с кодовым названием «когда ты найдёшь себе девушку и подаришь нам внуков?», обращённые к Саше (все в семье знали, что ответ «никогда», но мама продолжала журить сына по старой привычке), плавно перетекли в «оглядись, вокруг столько прекрасных девочек, а ты…». Продолжение было разное: зациклился, свихнулся, прожигаешь жизнь зря – и множество иных не менее «лестных» вариантов.

Димка ещё раз зло пнул ножку стула. Из соседней аудитории выглянула крошечная девчонка с тугими косичками, видимо, спо-шница, и недовольно зашипела, призывая быть тише – у них контрольная.

Дериглазов хмыкнул. Контрольная. В начале учебного года. Куда катится этот мир?