До тебя миллиметры

Всё случилось первого августа чуть более пяти лет назад. Зловещая дата во всех смыслах, правда, в этот день вселенная забрала всего одну жизнь, остальные просто искалечила. А ещё разбила на осколки многолетнюю крепкую дружбу. Как бы Дима ни пытался, он так и не смог собрать их все и идеально склеить, чтобы стыков не было заметно. Лишь несколько стёклышек удалось вновь объединить… и то неаккуратно. Слишком очевидно.

Они всегда предпочитали отдыхать одной большой компанией, собирать всех друзей и знакомых, чтобы было веселей. Но в тот день Димка отказался поддержать веселье. Впрочем, и весельем-то планируемые посиделки сложно было назвать. Стас, брат Веры и по совместительству хороший друг Дериглазова, собирался скататься к друзьям на дачу. Он вообще всё то лето «бунтовал», показывал, насколько против учёбы в «военке», куда его практически насильно запихнула матушка. Идеально бунтовать, когда тебе уже двадцать и ты в любое время можешь сесть за руль собственного авто. Хуже, когда тебе всего шестнадцать, как было тем летом Димке, и вместо праздного времяпрепровождения приходится помогать предкам с рестораном. Хочешь денег? Трудись. Родители с детства приучали его, что любую копейку надо А) ценить, Б) самостоятельно заработать, если желаешь тратить.

А деньги Димке были нужны. Наконец-то! Наконец-то сбылись даже те желания, о которых он боялся мечтать, и Вера ответила ему взаимностью. Нет, круче, она сама – сама! – заявилась к нему посреди ночи с поцелуями и самым неромантичным признанием на свете, а потом пообещала прибить, если только Дериглазов попробует встречаться с кем-нибудь другим.

И, чёрт побери, вот уже две недели он был просто бесконечно счастлив. Бывают в жизни моменты, когда тебя поглощает истинная эйфория. Она окутывает с головой, обволакивает, подобно пузырю, через который не проходит ни единой плохой эмоции. Дима любил Веру, действительно любил. Эта заноза и зажигалка и раньше раскрашивала его жизнь сотней цветов и оттенков, а теперь Димка имел полное право сказать «моя заноза» – и всё становилось ещё ярче. Наверное, даже приторно ярким.

По крайней мере, тот же Стас каждый раз закатывал глаза, залавливая Диму со своей сестрой. Неважно, чем они занимались в данный момент: целовались, смотрели киношку, устроившись в обнимку на диване, играли в плойку, пололи огород на даче Дериглазовых или спорили, кто из супергероев лучше, – Вероцкий считал, что вместе они выглядят «слишком мило» и «так долго не может продолжаться».

Что ж, как оказалось, он был прав…

Димка не знал, как и почему в тот день вместе со Стасом на дачу к его приятелям поехала Вера. Почему решилась? Не предупредила его? Не кинула смс? Не позвонила? Пять лет прошло, а ему так и не удалось узнать ответа ни на один вопрос.

Просто случилось, что случилось: Стас поехал к приятелям, захватил с собой Тимофея Егорова (лучшего друга Дериглазова в то время… впрочем, и во все времена) и, как оказалось, свою сестру, а Дима изображал из себя трудолюбивого официанта в родительском ресторане, проигнорировав целых два приглашения «потусить с ними». День был отличный: яркий, солнечный, на небе – ни тучки. Закат, который Дериглазов наблюдал из окна квартиры в гордом одиночестве, казался не менее потрясающим, и он представлял, как Вероцкая сейчас сидит где-нибудь на крыше и тоже любуется небом. Это было почти ритуалом.

Перед сном обязательно нужно было написать ей смс, а с утра пораньше купить на честно заработанные чаевые пару роз и рвануть на дачу. Главное, не попадаться на глаза маме, а то она стала бы так долго и упорно умиляться, что он точно пропустил бы утреннюю электричку.

Но перед сном ему никто не ответил. А потом раздался звонок. Тот самый, что смог лопнуть пузырь эйфории, вытягивая из реальности все краски и наполняя её страхом, криками и суетой.

Авария. Пару часов назад машина Стаса на трассе съехала со своей полосы. Движение было оживлённым и…

Что «и» Димка сначала не совсем понял, испугавшись за друзей. Там же со Стасом ещё и Тим! Как они? Но пару минут спустя испуг сменился безграничным страхом и чёрной дырой где-то в груди.

Водитель, какой-то друг Стаса, умер на месте. Сам Вероцкий пострадал меньше всего, ехал на пассажирском сидении, удар пришёлся вскользь – отделался сотрясением и парой переломов. Тим в реанимации, был на заднем сидении, но пристёгнут. Машина перевернулась, от удара и деформации корпуса у него трещины в паре рёбер, три перелома на ногах, два на одной из рук; сильное сотрясение. А вот четвёртый пассажир…

Четвёртой оказалась Вера. Заднее сидение, не пристёгнута. Реанимация. Множественные переломы по всему телу, кость на ноге практически раздроблена, кожный покров в ужасном состоянии, рассечено лицо.

Тысяча слов диагноза так и не задержалась в голове Димы. Реально он услышал одно: реанимация, кости раздроблены, состояние критическое, возможно не выкарабкается. Всё! Той ночью он порывался тут же мчаться в больницу, умолять пропустить хотя бы к двери кабинета или палаты, или чего там ещё, где она лежит. А вдруг она действительно «не выкарабкается»? Его Вера, его самая светлая девочка, его заноза, которая грозилась прибить. Да лучше пусть прибивает, но выживет сама!

Только его не пустили. Заставили выпить снотворное, вкололи что-то успокаивающее – настолько ядрёное, что Дима ещё дня три ползал по квартире, как сонная муха. На четвёртый день мама сама отвезла его в больницу. К Тиму его пустили – хотя друг всё ещё лежал в палате в состоянии полубреда. Бледный, восковый, словно и не живой вовсе.

А вот к Вере – нет. Даже посмотреть через окошко не дали, ибо не было этого окошка. Она всё ещё лежала в реанимации. Оправлялась от операций, но вроде бы целый раз уже вынырнула из комы, а это – огромное достижение.

Диму пустили внутрь один единственный раз, когда Вероцкая ещё лежала опутанная бинтами, подобно мумии, и не подавала признаков жизни. Только сердце билось тихо, но размеренно. Он молился, просил всех богов, божков и силы вселенной, чтобы она поправилась. Да хотя бы очнулась! Но сам проверить не мог, потому что его попросту перестали пропускать. Дима три недели оббивал порог больницы. Сначала всё казалось вполне логичным, потом попытки врачей отказать в посещении начали вызывать подозрения, ещё через неделю – тихую злость. Пока ему не сообщили, что девушку забрали домой.

А там, у двери их квартиры, окончательно поправившийся Стас с бесконечно виноватым видом сообщил, что Вера давно уже пришла в себя, просто его, Диму, не хочет видеть. Не действовали ни убеждения, ни просьбы, ни угрозы. Дериглазов бился им в дверь, пока в один отвратительный день Светлана Борисовна (мама Веры, суровая женщина и владелица частного охранного предприятия) не заставила своих мальчиков вышвырнуть его, чтобы не беспокоил, и доступно объяснить, что Вера не желает никого видеть. Нет, его не били, просто скрутили и продержали в служебной машине, пока не успокоился, а ещё доступно объяснили, почему не стоит так явно тревожить покой Вероцких. (Например, потому что Светлана Борисовна одним щелчком пальцев может вызвать и полицию, и с десяток парней с оружием. Даже пневматика попадает чертовски больно).

Что сделал Дима? Нет, он не успокоился. Просто начал действовать чуть иначе: подлизывался к Стасу, выпрашивая номер телефона сестры, покупал цветы, приносил сам, отправлял курьером, писал письма на электронку… Но номер его мгновенно оказывался в чёрном списке, всех курьеров отправляли обратно, на письма не отвечали, а его самого разворачивали ещё на подходе к двери.

Сколько так прошло времени? Месяц? Два? Димка насчитал ровно восемьдесят дней, пятнадцать часов и семь минут – сбегания с уроков, постоянных выговоров и подработок у родителей по вечерам – до того мгновения, как все его старания наконец-то принесли плоды. Вера ответила. Просто в один прекрасный день взяла трубку и тихим, хриплым, но таким родным голосом ответила:

– Да?

– Вер… Вера, это же ты?

О, он прекрасно знал, что это она, и от одного звучания самого любимого голоса на свете сердце готово было остановиться. Но спросить он был обязан, потому что в голове вдруг разбежались все мысли. Дима не знал, что сказать.

– Я.

Они замолчали. Тишина казалась звенящей, болезненной, страшной, но Дима попросту не мог её разорвать. В горле встал ком, и впервые после той ночи захотелось заплакать. Но он же мужик, чёрт побери, он не может плакать. Сейчас. Вот положит трубку, вспомнит это мгновение и тогда – сколько душе угодно.

– Дим…

– Вер…

Говорить начали одновременно. Снова неловко замолкли.

– Ты первая.

– Нет, давай ты.

Дима глубоко вздохнул, но всё же больше спорить не стал:

– Вер, солнце, я так соскучился. Ты не отвечала. Я ни учиться не мог, ни спать, даже…

– Дим, – как бы ни уверяла, что «он первый», но Вера всё равно прервала поток откровений. Глубоко вздохнула, так что воздух зашуршал в трубке, и выпалила: – Пожалуйста, не приходи больше.

– В смысле? – опешил Дериглазов.

– Не звони, не приходи, не ищи встреч. Не стоит. – Дима набрал воздуха, собираясь что-то сказать, но Вероцкая не позволила себя перебить: – Не нужно, Дим. Я никого не хочу видеть.

Сердце больно кольнуло. Отвратительное ощущение.

– Даже меня? – пробормотал Дима. Не так он представлял себе этот разговор, совсем не так.

– Особенно тебя. Тебе не стоит приходить.

– Вер, я понимаю, ты попала в аварию, многое пережила, перенервничала. Да и я тоже ужасно волновался. Но ведь всё отлично: ты жива, кости тебе собрали, с позвоночником проблем нет – да, хотя бы эту информацию я из Стаса вытащил, – а значит, всё будет прекрасно. К новому году ты сможешь вернуться в школу и даже нормально сдать ЕГЭ. Даже если и предстоят какие-то операции…

– Ничего. Не будет. Прекрасно! – рявкнули в ответ, перебивая его.

Потом последовала тишина. Вера тяжело дышала, Димка боялся даже слово сказать, чтобы вновь не вызвать её гнев. Но буквально минуту спустя Вероцкая вновь подала голос, на этот раз без единого намёка на злость, только спокойствие и обречённость:

– Ничего не будет прекрасно. Дело не в ногах. Даже не в ЕГЭ, Дим. Я теперь другая: и внешне, и внутренне. Во мне многое изменилось в эти месяцы, и теперь нам лучше не видеться. Прими это как факт.

– А как же…

А как же их обещания? Как же клятвы, что «либо вместе, либо ни с кем»? Как же совместные вечера, угрозы Веры прибить его и любую девчонку, которая окажется рядом? Что стало с ними?

– Мы же вместе и навсегда, – наконец выдавил он. – Я либо с тобой, либо ни с кем.

– Забудь, – в голосе слышалась улыбка. Ужасно грустная улыбка.

– Но я не могу, я люблю тебя, Вер.

– Дим, мы ошибались. Это не любовь, взаимное притяжение. Гормоны, жажда испытать неизведанное…

Да какое, к чёрту, неизведанное? Максимумом неизведанного в их отношениях были ночи поцелуев и объятий. Ничего более интимного. Да, Дима помнил ощущение её нежной кожи под ладонями, но… Блять, он не «жаждал испытать что-то новенькое», но Веру ЛЮБИЛ.