Чёрный лама

Шагдаров счастливо вздохнул: за окном налетал свежий баргузин, да проплывали смутные тени елок, а тут тепло, светло – и славно.

Хватало причин для счастья: его, скромного делопроизводителя региональной канцелярии Третьего отделения, что в Чите, послали на стажировку аж в Петербург, в штаб-квартиру Особой экспедиции! И в чинах повысили, и луноликая Дарима согласна стать его невестой… За это, за все, да не выпить?!

– Наливай! – бодро скомандовал Айдархан Бадмаев, случайный попутчик и собутыльник. Сильный и кряжистый, он походил на смирного медведя – ходил валко, и чуток косолапя.

Намхай, плотный и круглолицый хитрован, хихикнул, наполняя стаканы «Смирновской».

– Ну, за тебя, Лобсын!

Сойдясь, дружно звякнули подстаканники. Шагдаров, никогда особо не «употреблявший», чувствовал, что изрядно захмелел.

Однако, как отказать этим милым людям, его новым – и верным! – друзьям? Хэкнув, Лобсын Очирович выдул «огненную воду», и тут же запихал в рот шматик сала. Откусил хлебца, да утер выступившие слезы. Ух… Хорошо пошла!

– А чего это мы все всухомятку? – встрепенулся Айдархан. – Это не дело. Такой челове-ек, а мы будто на троих соображаем!

– Ч-то ты пр-р… длагаешь? – еле выговорил Шагдаров.

– В ресторан! – сделал широкий жест Бадмаев, и веско добавил: – Я плачу.

– Еще чего! – возмутился делопроизводитель, привставая и плюхаясь обратно. С третьей попытки покинув диван, он гордо провозгласил: – Пров… прос-с-ставляюсь! За мной!

Айдархан живо вскочил, услужливо поддерживая Лобсына, незаметно, случайно вроде лапая пиджак, правую полу.

– В р-ресторан! – воскликнул Шагдаров. – Пить будем! Гулять будем!

В холодном тамбуре, куда лязг сцепок и стук колес доносились весьма явственно, глуша прочие звуки, а наверх уходила винтовая лестница, курил еще один представитель желтой расы – худой и бледный, словно из него выжали все соки. Он кивнул Айдархану, и тот, мгновенно перестав изображать пьяного, сказал Намхаю:

– Давай!

Круглолицый хихикнул, вынимая нож-финку, и тут же всадил ее Лобсыну под сердце, ладонью упираясь в рукоятку для верности, а то вдруг по ребру скользнет.

Худой быстренько распахнул дверь, впуская в тамбур гул поезда и свежий ветерок.

– Рано! – крикнул Бадмаев, обшаривая правый карман убитого.

Дождавшись, пока доплывет верстовой столб, он кивнул – тот самый километр! – и сбросил тело Шагдарова с поезда. Делопроизводитель из Читы покатился вниз, нелепо болтая руками, и разбрасывая ноги.

– Закрывай! – велел Айдархан. Глянув на худого, он сказал: – Мангут, занимаешь место… хм… нашего клиента. Пошли.

Заперев дверь купе, Бадмаев рассмотрел бумаги, снятые с трупа, и довольно улыбнулся.

Внешне он с дурачком-читинцем схож, только прическу надо малость изменить. Да, кой-какие мелкие приметы разнятся, но русскому что китаец, что монгол – все на одно лицо.

– Порядок, – обронил Айдархан. Отворив дверь шкафа, он снял с плечиков синий мундир Шагдарова, и примерил. Повернувшись к зеркалу боком, спросил: – Ну, как я вам?

– Вылитый жандарм, – просипел Мангут.

Намхай критически осмотрел Бадмаева в прикиде, и сказал:

– Чуток ушить бы кителек, а так – нормально.

– В воздушном порту ушью, – решил Айдархан. – А пока… Так, мертвяком займутся люди Косого, а ты, Намхай, чтоб избавился от вещей… м-м… невинно убиенного.

Круглолицый хихикнул.

– Будет сделано, Ван-шифу.[25 - Шифу – с китайского, дословно – «мастер». Почтительное обращение, как и всякое другое, ставится после фамилии. Что-то вроде нашего «командир», «начальник».]

– Без имен! – резко сказал тот, кто называл себя Бадмаевым.

Звавшийся Намхаем смиренно сложил ладони, признавая оплошность…

…Привести Лобсына Очировича в чувство смогла боль.

Слабо отплевываясь от травы, лезущей в рот и ноздри, он приподнял голову, снова роняя ее в мятый бурьян.

Господи, в грудь словно колышек осиновый вбили, как тому вампиру, голова гудит, будто колокол, и нога… Вроде как прутом раскаленным в нее тычут. Перелом, наверное… Мутит-то как… М-м-м…

Неожиданно Лобсын Очирович припомнил разговор его «закадычных друзей». Эта сволочь, которая Бадмаев, сказал: «Рано!» Рано для чего? Что, в том месте склон был крутой? И что?

Мертвому-то какая разница? Или Айдархан места определенного дожидался? Зачем? Чтобы его нашли? Кто? Подельники этих душегубов? Те грабят и убивают, эти прячут мертвое тело… Глупости какие…

Тогда для чего такая морока, да еще с точным расчетом: избавиться от тела на таком-то километре?

Пить за знакомство они начали, как Верхнеудинск проехали, а скинули его где-то в районе Слюдянки. Целая тайная операция! Чего для?

Поелозив рукой по пиджачку, мокрому от крови, Шагдаров ощупал боковой карман. Странно… Тугая пачка денег на месте.

Стало быть…

Наихудшие опасения делопроизводителя оправдались – правый внутренний карман был пуст. Исчезли все документы – направление его, паспорт и прочие важные бумаги. Просто так выпасть они не могли, там же на пуговку застегнуто – и еще булавкой…

Застонав, Лобсын перевернулся набок, и пополз, одной рукой подтягивая грузное, непослушное тело, а здоровою ногой отталкиваясь.

Стало быть, в поезде ему повстречались не простые грабители. Очень даже не простые… Ежели «эти» найдут делопроизводителя-недобитка, то добьют. Уползать надо…

Спасло Шагдарова незримое уродство – сердце у него не было смещено влево, как у большинства людей, а располагалось точно посередине грудной клетки. Нож убийцы, конечно, наделал делов, но не задел сам «моторчик».

Делопроизводитель был едва жив – и абсолютно трезв. Хмель выветрился из него, как по волшебству. Вытек с кровью…

…Во второй раз он пришел в сознание, расслышав цокот топыт и гортанные голоса.

– Ищи, Федька, ищи! – крикнул кто-то зычным басом. – Где-то тута он должон быть! Та самая верста!

– Вона, и трава помята, – поддакнули басовитому.

– А ты не болтай! Тоже ищи, давай!

– Да ищу я…