Время подонков: хроника луганской перестройки

Надежда испарилась, не успев нагреться. Лена так же, как стучала, осторожно открыла дверь и вошла в маленькую комнату. Комната была для двух учеников, но Матвеева, как лектора, поселили жить одного. Увидев Лену, он приподнялся со стула у столика, за которым что-то писал в тетрадь, и произнес:

– Заходи, Лена! Добрый вечер! – Голос его был обыденно ровен, не выражал ни удивления, ни радости от неожиданной встречи. Так же он говорил, встречаясь случайно в городе.

– Добрый вечер, Коля! – прошелестела она в ответ одними губами. Неужели он не видит, не понимает, что они встретились не на улице, а в помещении, и в достаточно интимной обстановке, один на один? Но Матвеев, кажется, не обращал на какую-то интимность обстановки внимания. Он взял от соседнего столика стул, подвинул его к своему столику:

– Садись. Рассказывай, как жизнь? – это были обычные слова, их случайных встреч. Лену такое равнодушие даже обидело. – Я сейчас уберу со стола, – продолжал Матвеев, – и мы выпьем.

И только сейчас Лена увидела, что на столе стоит начатая бутылка коньяка и лежат россыпью шоколадные конфеты. Матвеев убрал со стола бумаги, переложив их на тумбочку, и стол стал чист.

– Ты выпьешь? – спросил он Лену.

– Да! – неожиданно для себя коротко ответила Лена и, поняв, что уж слишком быстро она согласилась и это может неверно истолковать Матвеев, добавила: – Мне только надо что-то закусить.

– У меня есть немного колбасы и сала – из дома взял. – Он открыл дипломат и достал нехитрую закуску. – На столе конфеты и минералка. Я думаю, хватит.

– Ты уже выпил? – укоризненно спросила Лена. Она знала, что Матвеев большой любитель выпить.

– Немного. Но одному как-то не лезет даже коньяк в горло. Все-таки нужна компания.

– И ты хочешь, чтобы я составила тебе компанию? – Неожиданно для себя уколола она его. Она ни в коем случае не хотела его обижать. Но Матвеев ее слов будто бы не заметил и ответил:

– Всё! Вот порезанное сало и колбаса. Садись ближе к столу.

Лена села на стул. Матвеев взял еще один стакан с другого столика и налил по четверти коньяка и произнес что-то типа тоста так серьезно и душевно, что у Лены в груди сладко защемило сердце:

– Редко мы, Лена, с тобой видимся. Давай выпьем за эту неожиданную встречу, поболтаем, и не будем вспоминать прошлого.

Лена не поняла – почему не будем вспоминать прошлого? Как приятны воспоминания, которыми ты не делишься с другими, а хранишь только для себя! А сейчас, так хотелось вспоминать человека, которого когда-то любила, не мысленно, а реально – вот он, перед тобой! И не только вспоминать, но и почувствовать реальную любовь прошлого сейчас.

Но Матвеев уже поднес свой стакан к губам, и она тоже поспешила выпить этот, уж очень крепкий для нее, коньяк. Внутри ее сначала все свернулось, даже дышать стало тяжело, но Матвеев подал ей пятак колбасы, который она засунула в рот и запила минеральной водой прямо из бутылки, которую он тоже ей подал. Стало легче дышать и теплей в груди, а голову стал окутывать приятный розовый туман. И Лена задала первой вопрос, опередив его:

– Расскажи, как живешь, чем занимаешься?

– Живу нормально, закончил докторскую диссертацию…

– А когда защита?

– Должна быть осенью, в сентябре или октябре. Сейчас решается вопрос по срокам.

– Ты ж диссертацию написал в духе украинской истории?

– Нет! Написал объективно, чего я и боюсь. Сейчас в Киеве все государственные места заняли западенцы. Они как тараканы проникли во все государственные структуры. Рядом с ними, бывшие партийные деятели, которые быстро перекрасились в жовто-блакитный цвет. То есть, на сегодняшний день вся Украина построена по национал-фашистскому принципу. Жди беды…

– Ты не говори так, Коля. А то тебе припишут, что ты шовинист. Вчера у нас выступал писатель. Так он такую ахинею нес по истории Украины, что на голову не оденешь.

– А как его фамилия?

– Не помню точно. Плакундра, кажется. Такая фамилия, явно западенская.

– А! Я этого писателя знаю. Точнее не знаю, а спорил с ним по его выдумкам в истории. Так он меня тоже назвал шовинистом. Когда у них нет аргументов, они обзывают других, притом без всякого стыда и ума, различными непонятными словами, без смысла, но чтобы было звонко. Из своей истории сделали анекдот, чтобы люди потешались. Но на это они не обращают никакого внимания. Они упрямые люди и, в конце концов, внушат своему народу, что он всему этому бреду поверит. Пока Украина не поняла сущность галицийцев, они ни перед чем не остановятся, чтобы добиться своего. Они зальют кровью Донбасс, а потом всю Украину. Мы этого дождемся.

– Не делай таких страшных прогнозов. Ты, Коля, на себя обрати внимание и продумывай каждый свой шаг, чтобы защита диссертации состоялась, и ее утвердили… – заботливо посоветовала Лена.

– Кто продумывает каждый свой шаг, далеко не уходит. А я хочу пройти дальше, чем все, кто меня окружает.

– Ты всегда был таким, хотел большего, но не всегда его получал, – проговорила Лена, с каким-то намеком, который был понятен только им двоим.

Николай, кажется, понял ее слова, но не стал выяснять, что же она имеет в виду. Он налил еще коньяку и подвинул стакан Лене. И только тогда он произнес, снова же понятное, для них двоих:

– Обиду легче простить, чем забыть. Давай выпьем. – Он уже не произносил тост.

«Что я делаю? – Испугалась Лена, – напьюсь!» Но после слов Николая об обиде, она, молча взяла стакан, и выпила. Этот глоток коньяка пошел легче, она уже не так задохнулась и спокойно запила водой и закусила конфетой. В душе возникла желанная тревога – что же будет дальше?

А дальше они рассказывали друг другу о своих семьях, особенно выделяли детей, о мелких проблемах на работе. Но постоянно беседа возвращалась к положению на Украине. Лена отказалась дальше выпивать, и ей Матвеев наливал ей одну капельку коньяка, чтобы она поддерживала компанию. И когда Матвеев произнес, что он был в Молдавии и видел молдавский национализм, она насторожилась:

– А что ты там делал?

– Сначала был в Кишиневе, потом в Дубоссарах… воевал…

– По людям стрелял?

– Стрелял, но не по людям, а по фашистам, которые гнали впереди себя на наши позиции женщин и детей. – Жестко ответил Матвеев.

– Расскажи подробнее?

– Не буду. Это страшно. Я расскажу тебе другое, что видел в Кишиневе. Там я стал свидетелем бракосочетания. Одна поэтесса, ей уже за сорок лет, разошлась с мужем, потому что он русский. Она осознала, что жила двадцать лет с оккупантом ее страны. Говорили, что у них двое детей. И их не пожалела. Но бабе хочется замуж и вот она решила выйти за памятник кесаря Стефана, который находится в Кишиневе. Были католические священники, невеста в подвенечном платье с фатой, обменялись с женихом-памятником обручальными кольцами, но кольцо с мизинца кесаря сразу же сняли, видно, золота жалко. Кто из зрителей смеялся, получил в морду от друзей невесты. Театр абсурда – такое ни Кокто, ни Ануй выдумать не смогут. А это – реальная абсурдность или абсурдный реализм.

– Я уже убедилась, что у националистов мозги свернуты набекрень, как у вчерашнего писателя.

– Этот писатель прославлял советскую власть, колхозы, космос, но нутро оставалось национал-фашистское. Я таких людей просто ненавижу. В Молдавии Михай Волонтир с экрана телевизора, на митингах кричал, что русские оккупанты. А актерскую славу ему дали советские фильмы…

– Надоела эта политика. Давай о чем-то другом?

– Давай, – Матвеев взял бутылку, где коньяка оставалось на донышке, налил себе в немного стакан и в стакан Лены. Она отрицательно замахала руками, но Матвеев ответил на ее безмолвный возглас, – последнее… А последнее – надо выпить.

– Но я напьюсь?..

– Я тебе только что рассказывал об изнанке мира. А если ты замечаешь несовершенство мира, значит ты еще не пьян. Давай по последней…

И Лена выпила последнюю каплю коньяка в этот вечер. Стало еще приятнее и тревожнее, – что же дальше? Выпивка закончилась. В голове бегали абстрактные мысли, похожие на броуновское движение и Лена решила заговорить, наконец, о том, ради чего она пришла к Матвееву. Если чувствуешь свою вину – подсказывать, что делать, – не надо. И Лена ощущала вину перед Матвеевым почти двадцать лет, и пыталась каким-то образом искупить эту вину.

– Ты, Коля, на меня до сих пор обижаешься?

– За что? – переспросил Николай, будто бы не понимая, о чем идет речь.

– Ну, за то, за прошлое… – осторожно произнесла, не зная как объяснить главное, о чем она хочет вести разговор.

– Ты имеешь в виду, учебу в институте? – снова уклончиво переспросил Матвеев, не переходя к конкретному разговору.