Последняя любовь Хемингуэя

Хемингуэй сел за руль машины, и они поехали туда, где никого нет. Вообще-то, Хемингуэй редко водил машину сам, предпочитал шофера. Но сейчас он ехал туда, где не должно быть никого, даже слуги.

Он ехал на пустынный пляж возле Мегано. Темнело. Дождь усиливался, из моросящего, превращался в тропический ливень. Машина въехала на гальку пляжа и остановилась.

–Давай выйдем? – И не ожидая согласия Адрианы, открыл дверцу машины.

Они вышли и оказались под теплым, тропическим душем дождя. Рубашка и брюки Хемингуэя, платье Адрианы сразу же прилипли к телу, и казалось, срослись с ним.

–Чувствуешь океан?

–Чувствую дождь.

–Дождь соленый. Глотни его капли. Чувствуешь?

–Да. Он же с океана, поэтому соленый.

–Дождь соленый от нашей любви. Кто нам мешает быть вместе? – С горечью произнес или спросил Хемингуэй. Было непонятно по его интонации. – Пусть этот дождь смоет с нас всю грязь, которой нас забрызгали недобрые люди. С сегодняшнего дня мы будем только вместе. Навсегда!

–Я боюсь нашей любви. От нее всем плохо. Тебе, мне, мисс Мэри и всем, всем, всем…

–Не бойся. С сегодняшнего дня все будет только хорошо.

Он обнял ее и поднял на руки, как всегда сильный и надежный, как медведь. Адриана крепко обвила руками его седую голову и поцеловала в губы.

–Мы очистимся от всего плохого и будем вместе.

Он осторожно, как хрупкое стекло, положил ее на камни пляжа…

Рванула молния, разрезавшая резким электрическим светом ночь пополам. Но ее энергия не могла разорвать сгустившуюся темноту навсегда. Две половинки ночи вновь соединились, и она стала еще гуще. Ветер трепал кроны пальм, срывал листья, хотел пригнуть деревья до земли, может, сломать. Но они гнулись, трещали, но не ломались. Сурово кипел океан, посылая небу свою многовековую мудрость, очищающую мир от скверны и пороков. А потом неожиданно затих огромными плавными волнами. Он не бил о берег свою волну до белой ярости, а лишь мягко накатывал зеленые валы на благодатную кубинскую землю.

А дождь хлестал океан по бугристой спине, в бессильной страсти желания добраться до соли его мудрости. И, наконец, совсем обессилив, утих и дождь. А с ним и ветер.

Только гроза, затаилась в низких облаках…

6

На следующее утро, несмотря на то, что поздно лег спать, Хемингуэй проснулся бодрым и веселым. Усталости не было, энергия жизни переполняла его. Мэри, знавшая, что они с Адрианой возвратились на машине поздно ночью, поняла, что ее план в отношении увлечения Адрианы молодым кубинцем провалился. Ее быстрый мозг продумывал ход дальнейших действий. Она была готова немедленно отправить своих гостей назад в Европу. Нужен был только небольшой повод для осуществления этого плана: не обвинения Адрианы и Хемингуэя в прелюбодеянии – это было бы слишком грубо и выглядело бы ее поражением в борьбе за мужа, а что-то постороннее. И она стала усиленно искать повод, продумывая в голове многочисленные варианты. И, в конце концов, пришла к выводу, что можно с гостями поссориться из-за Джанфранко. Он становится невыносим, – каждый день перетаскивает свою постель в новую комнату и там спит. Прислуга на него обижается, жалуется Мэри. Надо об этом сказать Хемингуэю и намекнуть, что гостям пора бы отправляться домой, в Италию.

Хемингуэй с утра поднялся на второй этаж Башни. Следом за ним поднялась Мэри, решившая начать тяжелый разговор с мужем. Но он ее встретил не словами извинения за вчерашнее, долгое отсутствие, а сообщением, заставившим ее отложить свой разговор на более позднее время.

–Мама! С сегодняшнего дня я берусь за новую книгу!

–Какую? – Насторожилась Мэри.

–Помнишь, я тебе говорил о ней. Философские раздумья старика, прожившего долгую жизнь.

–Помню. Желаю успеха.

И Мэри решила ничего не говорить мужу: о своем унижении, о поведении Джанфранко и, вообще, пока не мешать Хемингуэю в работе.

После завтрака он поднялся в Башню вместе с Адрианой, открыл папку с вырезками из газет и журналов.

–Слушай, дочка, что говорят критики о романе, который написали мы вместе с тобой?

–Папа! Ты же его писал, а не я. – Прижалась к нему легким телом Адриана.

–Да. Но без тебя его бы не было. Значит, ты мой соавтор. Так вот, что пишут о нем проклятые критики.

И Хемингуэй начал читать ей рецензии на роман «За рекой, в тени деревьев». Все подряд! Большинство рецензий, в другое время, Хемингуэй не показал бы никому и никогда. Но, словно бичуя самого себя, он читал: «роман-реминисценция», «неправомерное совмещение публицистики с вымышленным сюжетом», «писатель перепевает самого себя», «роман чувств, но без сюжета», «сюжет условен, банален и старомоден. Сейчас так не пишут», «откровения Кантуэлла не делают чести писателю», «писатель утратил свой талант», «щемящая душу элегическая нота личного умирания», «Хемингуэй неудачник и описал свой конец», «Хемингуэй стареет – он болтлив», «типичная старческая любовь эгоиста», «силы для любви нашлись, но их не хватило для книги»…

Хемингуэй читал, а Адриана, выслушав очередную рецензию, сокрушенно возмущалась, и ругала критиков, а потом слушала новую рецензию. Она защищала свой роман темпераментно и горячо, будто критики не Хемингуэю, а ей самой нанесли глубокую рану. И когда Хемингуэй отложил последнюю газетную вырезку, она страстно прокричала:

–Они ничего не поняли! Они просто глупы!

Хемингуэй улыбнулся и снял очки:

–Я ими тоже недоволен. Но они, к моему сожалению, правы.

–Они не могут быть правы, потому что критики – несостоявшиеся писатели.

Хемингуэй громко от всей души рассмеялся.

–А вот это правильно.

–Папа! Неужели ты перед ними сдался?

–Нет! Они пока, просто правы.

Мэри загорала на крыше Башни и слушала их разговор. Она понимала, что у Хемингуэя начинается период творческой лихорадки. Обычно, она не мешала работать Хемингуэю и Адриане, но сейчас ей очень захотелось спуститься к ним и принять участие в закладке фундамента нового творческого здания Хемингуэя. Она же не посторонняя ему. Все-таки, жена! Ей по семейной должности положено поддерживать мужа во всем! А то получается, что ради какой-то девчонки он готов на все. Даже писать для нее произведения, а она выходит – посторонний свидетель. Обидно! Она управляет мужем полностью, кроме его творчества. Здесь ее место занято другой. Ну что ж, пусть будет так. Она на время смирит свою гордость.

Мэри уже твердо решила не поднимать скандала, по поводу вчерашнего отсутствия Хемингуэя, забыла о провинившемся Джанфранко и сошла вниз. Она стояла в дверях рабочей комнаты Хемингуэя и слышала слова, обращенные к Адриане, но направленные против его недоброжелательных критиков.

–…Я им еще покажу, дочка! Сейчас я сочиню такую вещь, что заткну им их зловонные ямы. Все они проглотят свои слова обратно целиком!

Хемингуэй увидел Мэри и сказал ей так, будто в их отношениях все нормально. А вообще-то, все правильно – Мэри пока не высказала ему своего недовольства ночным отсутствием.

–Мама! Иди сюда и слушай! Я прочитал Адриане все рецензии, которые у меня были на тот роман. Все. Ничего не утаил. И теперь я их выбрасываю в свой ящик… – У Хемингуэя в комнате стояли ящики, в которые он складывал приходящую ему почту – газеты, журналы, письма, книги. Он бросил в один из ящиков папку с рецензиями на роман «За рекой, в тени деревьев». – Все! О прошлом забыто! – Закричал он радостно. – Приступаем к новому этапу работы. Шампанского по такому поводу! Мэри, скажи, чтобы принесли сюда шампанское.

Мэри выглянула из широкого окна Башни и увидела на аллее Джанфранко.

–Франки! – Крикнула она. – Скажи Анне и Лоле, чтобы принесли сюда шампанского! И сам иди сюда.

Потом она повернулась лицом к Хемингуэю. Оно выражало одновременно радость и подозрительность:

–Эрни! А что ты хочешь писать?

–Совершенно новую вещь, мама! Я тебе уже говорил – пора подвести некоторые итоги своей жизни.

–Это будет философский трактат?