Тонкая грань выбора

Тонкая грань выбора
Валерий Черных

У парня из провинции Сани Матвеева всё складывалось как нельзя лучше: столица, престижный вуз, интересные люди, верный друг и любимая девушка. Однако любовь обернулась трагедией, разделившей его жизнь на «до» и «после». Становление личности Матвеева пришлось на 80-е – 90-е годы, и фоном разворачивающихся в книге событий стали распад СССР, передел государственной собственности, формирование новых экономических отношений в новой России, борьба и слияние бизнеса и криминальных структур – это позволяет читателю погрузиться в атмосферу того времени и осознать, что выбор в очень ограниченном, порой «черно-белом» пространстве вариантов бывает непрост, ведь так легко оступиться с тонкой грани… Матвеев сумел не сорваться, он выстоял, преуспел, но спустя годы старый враг, о котором ему практически ничего не известно, вспомнил о нем и решил уничтожить. Чем закончится противостояние, удастся ли Александру победить, вы узнаете, прочитав книгу.

Валерий Черных

Тонкая грань выбора

У парня из провинции Сани Матвеева всё складывалось как нельзя лучше: столица, престижный вуз, интересные люди, верный друг и любимая девушка. Однако любовь обернулась трагедией, разделившей его жизнь на «до» и «после». Становление личности Матвеева пришлось на 80-е – 90-е годы, и фоном разворачивающихся в книге событий стали распад СССР, передел государственной собственности, формирование новых экономических отношений в новой России, борьба и слияние бизнеса и криминальных структур – это позволяет читателю погрузиться в атмосферу того времени и осознать, что выбор в очень ограниченном, порой «черно-белом» пространстве вариантов бывает непрост, ведь так легко оступиться с тонкой грани…

Матвеев сумел не сорваться, он выстоял, преуспел, но спустя годы старый враг, о котором ему практически ничего не известно, вспомнил о нем и решил уничтожить. Чем закончится противостояние, удастся ли Александру победить, вы узнаете, прочитав книгу.

Ты – это то, что ты делаешь.

Ты – это твой выбор.

Тот, в кого себя превратишь.

Джонни Депп

Часть первая

По серому промерзшему покрытию трассы белыми змейками вилась позёмка. С левой стороны от дороги, словно замершие на плацу солдаты, монолитным строем стояли деревья, подсвеченные полной луной. Её мертвенный свет разливался по окрестностям, и ночь не казалась такой уж тёмной. Сосны и березы безмолвно наблюдали за кавалькадой из двух машин, несущихся мимо на огромной скорости. Черный «мерседес» неотрывно следовал за джипом сопровождения, но неожиданно тот вильнул влево, вылетел на встречную полосу, качнулся и, завалившись на бок, устремился в кювет. В тот же миг водитель «мерса» резко ударил по тормозам, вывернул руль, стараясь проскочить мимо, однако лопнувшее переднее колесо лишило машину управления, и она, повторив маневр джипа сопровождения, влетела в него с грохотом и скрежетом.

Пассажир «мерседеса» генеральный директор холдинга «МB» Александр Михайлович Матвеев на мгновение потерял сознание от страшного удара, но тут же пришел в себя и дернул ручку боковой двери. На его счастье, дверь не заклинило при аварии, она со скрипом поддалась, и он с трудом стал выбираться наружу. Матвеев осторожно ступил на ковер жухлой травы, подбитый тонким слоем снега, покачнулся на ватных ногах, плюхнулся на колени и начал заваливаться на бок. Одновременно с его движением в ночной тишине прозвучал выстрел: пуля ударила банкира в левое плечо и отбросила к машине. Последнее, что он услышал перед тем, как сознание покинуло его, был треск автоматной очереди, раздавшийся справа. Через секунду над телом Матвеева, закрывая его от повторных выстрелов, нависла широкая спина охранника. Второй, припав на колено, вел стрельбу из короткого автомата в сторону придорожных кустов.

– Матвей! Матвей!

Истошный крик, доносящийся с улицы через приоткрытое окно, неприятно отдавался в голове, и Саня Матвеев по прозвищу Матвей вздрагивал всем телом в такт выкрикам.

«Козел конченый!» – подумал Саня, стащил с головы одеяло и похлопал ладонью по тумбочке в поисках сигарет. Нащупав пустую пачку «Примы», со злостью скомкал ее, швырнул в сторону, затем подвинул к себе заполненную до краев пепельницу. Выудив из нее достаточно длинный окурок, не спеша размял его пальцами, чиркнул спичкой, прикурил и глубоко затянулся. Густой табачный аромат приятно заполнил легкие. Саня медленно выдохнул, и сизый дым поплыл по комнате, рассекаемый лучами утреннего солнца. Он блаженно закрыл глаза, откинулся на подушку, сделал еще пару затяжек. Крики не прекращались, и, затушив бычок в пепельнице, Матвей тяжело поднялся с кровати.

– Матвей! Матвей!

Прошлепав босыми ногами по крашеному полу веранды, Саня отдернул кружевную занавеску, выглянул в приоткрытую створку окна.

– Геша, иди в жопу! Какого ты орешь, баклан!

– Ты чё, спишь еще? – донеслось с улицы.

– Уже нет! – недовольно буркнул под нос Саня и крикнул в голос: – Сигареты есть?

– Само собой.

– Заходи!

Генка толкнул калитку во двор, взбежал по ступенькам деревянного крыльца, подергал ручку на входной двери – заперто. Пока он беспокойно барабанил костяшками пальцев по облупившейся крашеной поверхности, за дверью послышалось недовольное ворчание. Через секунду лязгнул засов, дверь распахнулась, и перед Гешей предстала заспанная физиономия друга.

– Привет, Санёк!

Саня молча подтянул короткие семейники, зевнул и, повернувшись к гостю спиной, направился вглубь дома.

– Здорово, – кинул он через плечо, не останавливаясь. – Проходи, я пока отолью.

Скинув пыльные туфли, Гена прошлепал на утеплённую террасу, где обитал его друг, и осмотрелся. Смятая постель, стул с наваленными на него шмотками, стол с разбросанными учебниками и пепельницей, полной окурков. Он бросил на стол пачку болгарских сигарет, сгрёб со стула одежду, переложил ее на кровать и уселся.

– Ты чё сосранья приперся? В школу не пошел? – глухо поинтересовался Саня, появляясь в проеме двери. Он лениво потянул с кровати штаны и начал напяливать их на ноги.

Генка нахмурил прыщавый лоб, поджал покрытую тёмным пушком верхнюю губу к носу и недовольно процедил:

– Да ну её. Сегодня химия, а я в понедельник поцапался с химичкой.

– Ну и дурак. Не аттестует она тебя, что тогда?

– Куда денется, дура старая! Я в химии лучше неё разбираюсь. Да и пахана моего она забздит. Аттестует… Ты-то что дома? Я с утра в магаз пошел, смотрю – окно открыто. Чё не на работе?

– Все, отработался. Вчера последний день. Нужно заниматься, а то и в этом году не поступлю.

Саня закончил десятилетку в прошлом году. Имея отличный аттестат, он поначалу сунулся в областной вуз на престижный экономический факультет, несмотря на конкурс в двадцать человек на место. Он был уверен в своих силах и способностях, но на первом же экзамене по математике его ждал холодный душ: «два балла ровно», как это озвучивают на соревнованиях по фигурному катанию. Саня не просто наделал ошибок, он не смог правильно решить ни одного примера, ни одной задачи. Ему даже показалось, что задания вообще были не из школьной программы.

– После армии поступишь, – утешил его отец по возвращении домой.

Однако Саня не собирался ни в какую армию. Выбросить два года коту под хвост – это в лучшем случае. А если Афган? В последний год цинковые гробы начали поступать в город с пугающей регулярностью, поэтому Саня твердо решил, что в армии ему делать нечего. Поскольку из-за Олимпиады-80 московские институты перенесли экзамены на август, он уболтал мать отправиться с ним в столицу. Отправились. И вначале всё вроде бы сложилось удачно: и конкурс небольшой, и документы приняли, и общагу дали на время экзаменов. Но как только мать уехала домой, воздух студенческой вольницы затуманил разум, и Сане стало не до учебы. Для парня из глухой провинции Москва – это и так взрыв мозга, а Москва постолимпийская – ядерный взрыв.

Ради поддержания престижа перед иностранцами прилавки столицы заполнили импортными прибамбасами, каких Саня и представить не мог – он просто не догадывался, что такое может существовать: баночное пиво, миниатюрные брикеты сливочного масла, зубная паста, выползающая из тюбика разноцветными полосками, и множество других удивительных вещей. Саня бродил по продовольственным магазинам, по ГУМу и ЦУМу, буквально разинув рот. Денег, конечно, не было, но ведь никто не запрещает рассматривать меню в ресторане, если ты на диете?

Но самое главное, что одновременно с абитуриентами в общаге оказались старшекурсники. Они весь прошлый год пахали на олимпийских стройках, и этот учебный год начался для них в августе. Ну и о какой подготовке к экзаменам могла идти речь, если почти каждый вечер в общаге устраивали вечеринки с танцами? Саня с головой окунулся в эту атмосферу вечного праздника и гедонистического угара. Ему казалось, что прежде он жил в запертой комнате, а здесь вдруг распахнулось окно, и свежий, пьянящий морской воздух ворвался в лёгкие, позволив ему наконец задышать полной грудью. Парень был приятен лицом, рослый и сложен отлично; может, он и не имел бешеного успеха, но, как правило, девчонкам нравился.

Она сама выбрала его – девушка, глядевшая смелыми, даже наглыми глазами, беззастенчиво транслируя свои желания. Лена не отталкивала руки Сани, не вздрагивала от каждого прикосновения, когда они, плотно прижавшись друг к другу, качались под медленно растягивающий английские слова хриплый мужской голос, звучащий из огромных колонок. А затем просто увела его в свободную комнату, и они были там до самого утра. Её гибкое податливое тело нравилось Сашке куда больше, чем напряженные тела девушек, которых он тискал в кустах за танцплощадкой или в пыльных подъездах. Оно было живым и пульсировало страстью, вызывая в нем нервную дрожь, заставляя нутро сжиматься от накатывающих горячих волн. Это повторялось каждую ночь. Они словно не могли насытиться друг другом – по крайней мере, с его стороны было именно так. Даже сейчас, спустя полгода, он изредка ощущал на своем лице её дыхание, помнил запах волос, в ушах переливался её томный, страстный голос, многократно повторяющий его имя. Воспоминания, как осколки сна, показывали её отражение – разбитое, но незабываемое, вызывающее жар в груди.

Экзамены в институт Саня всё же сдал, но не добрал полбалла: разгульный образ жизни в течение месяца сделал свое дело. И самое обидное, что москвичам такого количества баллов было достаточно – их приняли в первую очередь, а ребятам с периферии мест не хватило. Но то, что не поступил, было второстепенно: он терял большее – терял ту, которая казалась центром Вселенной, без которой он не представлял свое дальнейшее существование. А вот девушку, казалось, не сильно огорчила новость о его провале. Она просто пожала плечами, чмокнула его в щеку на прощание и упорхнула, словно яркая бабочка, допившая нектар из этого цветка и перелетевшая на другой.

Так бесславно закончился его столичный вояж. Месяц счастья, а потом – ранний подъём на работу, в цех металлоконструкций местного завода. Когда два года назад школьников обучали рабочим профессиям в городском профцентре, Саня записался на сварщика – просто чтобы не идти в повара или каменщики. Профессия сварщика представлялась ему более значимой, и он не прогадал: дело пришлось по душе, к тому же у него обнаружился талант. Так что после провала в институт полученные за два года профессиональные навыки оказались как нельзя кстати.

Потянулись однообразные, будто фотокопии друг друга, пустые дни, падающие листками отрывного календаря. Воспоминания – мягкая импортная жвачка, остро обжигающая мятой, но постепенно утрачивающая вкус. И время, как известно, лечит… А времени как раз было навалом, и оно тянулось, тянулось… Саня медленно приходил в норму, словно очнувшийся от тяжелой контузии.

– На хрена тебе этот институт сдался? – пьяно втолковывал ему отец после очередной рюмки. – Пять лет науку грызть, чтобы потом за сто двадцать рублей на работе корячиться? Вот я – учился, учился, а что толку? Всё равно в итоге в шахту полез. Семью-то кормить надо! Сходишь в армию, станешь мужиком, тогда и решишь.

Техникум, армия, потом институт на заочном – Михаил Матвеев действительно учился много и долго. И нельзя сказать, что впустую. По словам матери, он мог бы сделать неплохую карьеру, для этого у него хватало и мозгов, и дипломов. Но как только выпускник института получил первую невысокую должность, произошла странная метаморфоза, его словно подменили: рубаха-парень и душа компании стал жестким, требовательным, нетерпимым к подчиненным. И при этом бесконечно спорил с руководством. Немудрено, что от него избавились при первом же удобном случае, а поскольку городок был довольно маленьким, слава неуживчивого скандалиста покатилась впереди Михаила. Спустя некоторое время ему все-таки удалось еще раз устроиться на приличную работу и даже продержаться там следующие три года. Однако и оттуда его выперли с треском. Обиженный на весь мир Матвеев-старший забил на свой диплом и пошел работать простым шахтёром.

В армию Сашка не собирался, он и так считал себя мужиком. Высокий, широкоплечий, он выглядел старше своих лет, и в драке со сверстниками у него не было конкурентов. Правда, периодически и он выхватывал не по-детски, о чём свидетельствовали небольшой шрам на лбу и неровно сросшаяся кожа на внутренней стороне щеки. Но то были стычки с пьяными шахтерами возле местной пивнушки, стычки, в которых победитель был известен заранее, и несмотря на это пацаны вступали в бой, чтобы не прослыть трусами.

Слушая отцовские разглагольствования, мать злилась и качала головой, но с пьяным не спорила. Будучи под мухой муж заводился с пол-оборота и тогда на чём свет стоит крыл трехэтажным матом всё и вся. Начинал с родственников и знакомых, затем, постепенно распаляясь, переходил на местных начальников, и, наконец, уже совсем войдя в раж, добирался до «афганской войны» и «хозяев в Кремле». Апогеем отцовского загула нередко становился погром, который он пытался устроить в доме: бил посуду, угрожал расправой домочадцам. Правда, до рукоприкладства никогда не доходило, но выглядело довольно пугающе. В таких случаях приходилось его усмирять: либо с помощью участкового, либо сын выкручивал отцу руки, а мать вязала простыней. Подобное происходило многократно и в самых различных вариациях, это была личная Санина драма – ему было мучительно стыдно за отца. Большинство вещей, которые тот проповедовал в пьяном виде, сын не понимал и категорически не мог принять в силу своего советского воспитания. Он не раз пытался уточнить у трезвого родителя некоторые детали его пьяных претензий к советской власти, но отошедший от пьяного угара отец только удивленно пожимал плечами и качал головой.

– Я такое сказал? Да ты меня не понял… – неуверенно мычал он, словно на допросе, и отводил глаза. – Не слушай пьяного и выбрось всё это из головы.

Когда Санька был помладше, отец срывался довольно редко, и мать терпела. Но время шло, сын вырос, отдалился от родителей и жил своими интересами. В последний год отец всё чаще и чаще стал съезжать с катушек; почти каждую неделю матери приходилось звонить участковому, и муж отправлялся ночевать в кутузку.

Регулярно закладывать за воротник старший Матвеев начал, когда в городе закрылись шахты. Молодежь подалась в соседние города, работать вахтовым методом, а мужиков после сорока там не жаловали – хватало молодых здоровых парней. Впрочем, и в их городе работы было навалом: открылись металлоремонтный завод, ткацкая фабрика и еще несколько предприятий поменьше, однако зарплаты там были не сравнимы с шахтерскими ставками. Кого-то другого за подобные «художества» уже давно отправили бы на принудительное лечение, а Сашкин отец продолжал бухать и куролесить. Дело в том, что Сашкина мама более двадцати лет проработала медсестрой в местном медпункте, её все знали, любили на районе, и местный участковый тоже с пониманием относился к её проблеме.