У Шивы длинные руки

– Правда, – ответил Иван. – Так часто, что стали искать новые способы перевозки грузов. Скоро лайнеры снимут с линий, их заменят телепортеры, но пока не удаётся создать порт большой мощности.

Смотритель остановился и задрал голову вверх.

– За время существования Горизонт-парка здесь упало семь лайнеров, – заметил он. – Далеко отсюда, вон там, – махнул в сторону светившегося горизонта. – Ничего страшного, на другой день приезжает команда уборщиков и за полчаса собирают обломки.

– А если упадёт на нас? – встревоженным голосом спросила Пухленькая.

Смотритель промолчал, глядя в небо. Иван пожал плечами.

– Тогда мы умрём, – просто сказал он.

Двинулись дальше и через пять минут дошли до корпусов. Смотритель остановился перед входом.

Посвист далёкого лайнера резко изменился. Все замерли и, закинув головы, стали смотреть вверх. Через несколько секунд Иван увидел лайнер. Огромная махина вывалилась из глубины неба и стремительно приближалась. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, где упадёт машина.

В одно мгновение в голове галопом пронеслось стадо мыслей. Торопились, мешали друг дружке. Все перемешалось – брат, девушка, которую любил, нижние ярусы, черное звездное небо, яркое пустынное солнце и светящаяся полоска горизонта, за которой начинается жизнь. Там – жизнь. Там, а не здесь. Там, в подземных трущобах. Как хочется туда. Туда, где можно жить в коконе своего одиночества, без любви, без ничего, просто жить! Здесь через несколько мгновений в живых останутся лишь тараканы, они ядерную войну переживут, им все нипочем.

***

Система самоуничтожения всё-таки сработала, но, как обычно, слишком поздно. Взрывной волной снесло все постройки. Пламя растеклось по поверхности. Горизонт-парк, последний заповедник дикой природы, перестал существовать.

Страх

как

норма

жизни

Timor est emendator asperrimus[2 - Страх – суровейший исправитель (лат).]

Целый день мы с Лехой бродили по городским развалинам. Это был заброшенный район, здесь уже лет двести никто не живёт, и мы любили шариться по этим необжитым местам. Люди не сами ушли отсюда – нет, их грохнули другие люди. Ведь раньше постоянно воевали. Убивали друг друга почём зря и совсем не умели бояться.

Над нами висело тяжёлое осеннее небо, но дождя не было. Несколько раз вроде начинал накрапывать, но не более того. До вечера блуждали по улицам, заросшим травой, изредка встречая диких кошек и собак. Я всё больше молчал, а Леха трещал без умолку. Рассказывал о всякой чуши – увидит что-нибудь, вспомнит историю, абсолютно не относящуюся к увиденному, и начинает трещать. И ещё он умел задавать вопросы, на которые я никогда не смог бы ответить, даже если бы получил два высших образования. Или наоборот, спрашивал такое, о чём должен знать и пятилетний ребёнок.

– А правда, что раньше люди не боялись? – спросил Леха, глядя вслед убегающей вдоль улицы собаке. – Как-то не верится.

– Наверно, – ответил я. – Я не знаю. Слышал от деда, что люди лет триста назад были другими. Не познавшими страха.

– Как можно – не бояться? – Леха в своём репертуаре. – Страх – это жизнь.

– Вот и померли все. Без страха-то.

Мы шли мимо огромного дома, обнесённого гигантской каменной стеной. Раньше здесь жили богатые люди, а сейчас здание смотрит на мир пустыми глазницами окон. Внутри давно уже ничего не осталось, кроме голых стен – мародёры времен последней войны всё растаскали. Высокий забор в некоторых местах разрушен, и уже не защищает дом, в котором больше никто не живёт.

Что нас здесь привлекало? Не знаю. Интересно бродить по этим старым улицам и представлять, что когда-то по ним ходили другие люди. Наверняка они были похожи на нас. Разве что бояться не умели, что и привело их к гибели.

– Сань, а собаки тоже боятся? – спросил Леха, когда дошли до конца забора, больше напоминавшего крепостную стену.

– Наверно, – ответил я и провел рукой по шершавой бетонной стене. – Но не так, как мы.

– А как?

Нет, Леха меня с ума сведёт! Всего лишь на два года младше, а вопросы из него сыплются, как из пятилетнего! И – главное – как отвечать на такие вопросы? Как боятся собаки? Как боятся люди?

– Лёх, отстань, а? Откуда я знаю, как боятся собаки? Берут и убегают!

– А почему люди не убегают, когда нужно бояться? Почему сидят и дрожат от страха?

– Задолбал! Откуда мне знать? Так положено. Традиция такая. Нужно бояться. Страх – это жизнь! Отстань, а?

Леха обиделся и замолчал. Мне даже стало его жалко. Все-таки неплохой малый, я, кроме него, почти ни с кем не общаюсь – сверстники совсем отупели на дурацких сериалах. А Леха – умница, всегда пытается докопаться до сути вещей, хотя иной раз это его качество меня бесит.

– Ладно, Леха, не обижайся! – я хлопнул товарища по плечу. – Ты задаешь такие вопросы, которые ставят в тупик даже взрослых.

– Похоже, взрослых мои вопросы иногда даже пугают, – грустно ответил он.

Я промолчал.

До вечера почти и не разговаривали. Так, перекидывались двумя-тремя фразами, и разговор снова затухал. Прогулявшись по одной улице, свернули на другую и прошли до конца, а потом вернулись. Перед нами лежала пустошь километров в пять шириной. А за ней начинался город. Нормальный город, с электричеством и канализацией, с удобными домами, школами и больницами.

Почему одни районы города разрушены и заброшены, а другие остались обжитыми, никто точно не знал. Или не хотел знать. Прошла война, кто-то кого-то убивал. Кто с кем? Кто кого? Сплошная неизвестность. Очевидно, наши победили, но кем были наши и кем не наши в этой войне? Та ещё загадка.

Вернувшись в город, мы разошлись по домам. У Лехи небольшая семья – он, старший брат и мать. Об отце никогда не говорил, а я и не спрашивал – если человек не хочет о чём-то рассказывать, то и нечего в душу лезть. Скорее всего, родителя забрала полиция страха, или погиб под колёсами автомобиля.

Дома всё как всегда. Отец читал газету, мать смотрела телик, а бабка сидела в углу и что-то бормотала. С полгода как свихнулась и с тех пор несёт всякую чушь, особенно после пятиминуток страха.

В ящике шёл дурацкий женский сериал – кровища лилась рекой, а мать сидела перед экраном и не могла оторваться. Отец почти неслышно листал электронный «Вестник страха». Я, чтобы не мешать, тихонько переоделся и сел за стол, на котором меня дожидался холодный ужин.

Как раз успел доесть жареную картошку, когда пискнул сигнал, оповещающий о том, что сейчас начнётся пятиминутка страха. Бабка подпрыгнула на месте и беспокойно заёрзала на стуле, отец неспешно сложил газету-букридер и пересел на диван, мать отключила телевизор и подсела к нему. Я остался сидеть на стуле – покрепче схватился за него обеими руками – хотя, в сущности, какая разница – всё равно на полу окажешься.

Ещё один короткий сигнал – и на меня навалился приступ панического страха. Перед глазами поплыл коричневый туман, ногти впились в стул с такой силой, что показалось, будто пробили пластик насквозь. Страх заполнил меня, словно я был кувшином, а он водой. В итоге я отключился – каждый раз происходит одно и то же.

Очнулся в луже собственной блевотины – нужно было пораньше пожрать. Картошку жалко – с отцом волокли два мешка от самого рынка на своих горбах. Поднявшись, увидел, что мать с отцом тоже приходят в себя. Бабка ползала по полу, подметая его седыми растрепанными волосами, и мычала.

После пятиминутки страха ничего не хотелось, лишь бы доползти до кровати и спать, спать. Уже положив голову на подушку, вспомнил недавний вопрос Лехи. Зачем люди боятся? А вот хрен знает зачем! Надо – вот и боятся. Каждый день по пять минут. Пять минут страха продлевают вашу жизнь на полчаса, – это говорят везде, и по радио, и в ящике.

Ночью, как обычно после сеанса страха, снилась муть – всю ночь не то от кого-то убегал, не то за кем-то бежал. Утром, проснувшись, услышал бабкин крик – после вчерашней пятиминутки началось обострение.

– Они питаются нашим страхом! – орала бабушка, бегая по комнатам. – Жрут наши чувства! О! О! Вы чувствуете пустоту? Вы пустые куклы, они выпили ваш страх!

Ей кажется, что над нами кто-то есть, кто-то, кому необходимо, чтоб мы боялись. Существо, которое питается чувствами людей, их страхом. Раз боимся, то, значит, это кому-то нужно. Ну, я-то знаю для чего – чтобы жить. Нет, что ни говори, а у бабули с каждым днём крыша съезжает всё дальше и дальше.

Мать с отцом всё же угомонили её, вкатив полкубика успокоительного. Бабка уснула, и отец перенес её в спальню. Позавтракали, отец с матерью ушли на службу, а я со спящей бабулей остался дома.

Недавно закончил школу, на работу меня ещё не брали, пока не оформлю все документы, вот и отдыхаю. Целыми днями предоставлен сам себе, если, конечно, не приходится ухаживать за бабулей.

Не успел помыть посуду, в дверь позвонили. Конечно же, это Леха, больше никто не приходит. Открыл и увидел, что он сегодня очень странный. Таким был, когда нашёл в старом городе остатки скелета, одетого в броню, когда увидел, как двое полицейских волочили по улице молодого парня. Никак Леха снова увидел ещё что-нибудь пугающее. Или очень интересное.