Держава

Днём, около одной полыньи, увидели примёрзшую изнутри подо льдом шубу.

– Ваше превосходительство, кажись, нашли, – весело заорал генералу городовой.

– Ну, слава Богу, – перекрестился тот. – А то уже зябнуть начал. Пойдёмте, Банников, обследуем находку.

В полдень, на берегу реки у Петровского моста съехались власти. Особую активность проявлял сконфуженный министр юстиции Макаров.

– Попов, сворачивайте своё дознание, потому как я приказал начать судебное следствие, и своими действиями вы будете мешать следователю Середе и прокурору палаты Завадскому.

Подъехал и немного выпимший для укрепления нервов Протопопов.

– Добрый день, коллега, – поздоровался с министром юстиции. – Вы на тридцать шесть часов умудрились опоздать с началом судебного следствия… Не знаю, что там середа, но предполагаю, что вторник станет вашим последним днём на ниве отправления правосудия, – нагло уставился на Макарова Протопопов.

– Вы, батенька, хам, – разозлился министр юстиции. – Но, скорее всего, окажетесь правы…

– Александр Александрович, без обиды… Такая уж ваша планида отвечать за чужое похмелье. В декабре двенадцатого года вас отправили в отставку после Ленской стачки… Теперь вот – Распутин. И тоже декабрь… Ваш несчастливый месяц.

Министр внутренних дел как в воду глядел. Во вторник, 20 декабря, Макаров получил отставку.

В понедельник вечером, 19 числа, царица с дочерями встречали супруга и отца в Царском павильоне станции Александровская.

Как нарочно, ударил крепкий мороз и, несмотря на трагическое известие, полученное днём от министра внутренних дел, что тело старца нашли, им приходилось пританцовывать и хлопать в ладоши, дабы хоть немного согреться.

На дебаркадер подъехали два исходивших паром мотора в окружении десятка конвойцев, сидящих на беспокойных жеребцах, от которых тоже валил пар.

Николай с сыном, в сопровождении Воейкова, бодро вышли из вагона и расцеловались с семьёй. И всё это молча, без слов, пряча печаль и стараясь не подавать виду, что сильно расстроены.

Лишь в салоне авто Александра прижалась к царю и горько разрыдалась, тут же попытавшись взять себя в руки.

Николай, целуя жену и тихо произнося слова утешения, вытер ей глаза платком.

Дома, в Александровском дворце, когда поднялись с мужем на второй этаж в Сиреневую гостиную и остались ненадолго наедине, императрица прижалась к нему, обхватив за шею и расплакавшись навзрыд, без конца повторяя:

– Днём нашли тело Григория. Они убили его… Наши родственники убили его… Что же теперь будет с нами и нашим маленьким?..

Немного успокоившись, подошла к столу у кушетки, и, взяв два исписанных листа, протянула супругу.

– В голове не укладывается, что представители царского и княжеского родов способны лгать своей императрице. Один поклялся именем князей Юсуповых, а Дмитрий – именем Господа Бога, что не принимали участия в убийстве Старца, хотя их участие в преступлении полностью доказано свидетелями.

Николай вслух прочёл записку с объяснениями князя Феликса Юсупова: «Ваше Императорское Величество. Спешу исполнить Ваше приказание и сообщить Вам всё то, что произошло у меня вчера вечером, дабы пролить свет на то ужасное обвинение, которое на меня возложено. По случаю новоселья, ночью 16 декабря, я устроил у себя ужин, на который пригласил своих друзей, несколько дам. Великий князь Дмитрий Павлович тоже был. Около 12 часов ночи мне протелефонировал Григорий Ефимович, приглашая ехать с ним к цыганам. Я отказался, говоря, что у меня самого вечер и спросил, откуда он звонит. Он ответил: «Слишком много хочешь знать», и повесил трубку. Вот всё, что я слышал в этот вечер о Григории Ефимовиче. Я не нахожу слов, Ваше Величество, чтобы сказать Вам, как я потрясён всем случившимся, и до какой степени мне кажутся дикими те обвинения, которые на меня возводятся».

Письмо Дмитрия было ещё более лживым.

– Чтоб отпрыски первых родов России так цинично лгали… Причём императрице… Клялись на портрете матери и иконе, как сделал это наш воспитанник Дмитрий, любимый мой племянник, – ошеломлённо произнёс государь. – Полнейший нонсенс… Мне стыдно перед Россией, что руки моих родственников обагрены кровью.

Поздним вечером он принял министра внутренних дел Протопопова. Не перебивая и не задавая вопросов, выслушал его доклад по убийству Григория Распутина. Министр также доложил, что общественность восторгается патриотическим актом великого князя, Юсупова и неадекватного Пуришкевича, который иногда на заседаниях Думы вставлял в ширинку красную гвоздику и ходил по залу, беся левых депутатов и веселя правых. Но как начальник санитарного поезда он выше всяких похвал, а гвоздика, думаю, лишь эпатаж… Подражание модному сейчас декадентству… В поведении и литературе. Один из поэтов, Маяковский, как мне донесли, в жёлтой женской кофте читает стихи перед публикой… По-русски сказать – тривиальный выпендрёж и желание шокировать толпу.

«Трепова следует срочно менять, – неожиданно для себя пришёл к выводу государь. – Недопустимо, чтобы глава правительства информировал Родзянку и Гучкова о секретных решениях, принимаемых на заседаниях Совета министров. Это его моральная жёлтая кофта или гвоздика в ширинке… То, чего не должно быть… А заодно нужно отправить в отставку и министра юстиции, – пришёл к заключению государь. – Слишком «пляшет» перед великими князьями».

Отпустив министра, коротко пересказал его доклад жене, находившейся в соседней комнате, где была библиотека.

– А вот что передал мне книгохранитель, Василий Васильевич Щеглов, – протянула мужу тонкую чёрную кожаную папку, и щёки её от негодования пошли красными пятнами. – Копия телеграммы моей сестры Эллы великому князю Дмитрию, – наизусть произнесла текст: «Только что вернулась, проведя неделю в Сарове и Дивееве, молясь за всех дорогих. Прошу дать мне письмом подробности событий. Да укрепит Бог Феликса после патриотического акта, им исполненного». – У меня нет больше сестры. Успокаивает и поддерживает не меня, потерявшую близкого Друга и молитвенника, а поддерживает его убийц… Ведь знает, что Слово Старца продляло жизнь моему сыну, – разрыдалась она. – Что теперь будет с нашим мальчиком без молитвенника?

Как оказалось, убийство Распутина взбудоражило ни только сестру императрицы, но и всех царских родственников, включая и его матушку.

Хотя Николай пока не предпринял никаких карающих мер против убийц, она написала сыну из Киева письмо, полное упрёков за то, что хочет наказать бедного Дмитрия, и просила помиловать неразумного великого князя.

Император, обидевшийся на родню за то, что не услышал от них ни одного слова поддержки, а лишь упрёки, повелел Фредериксу нарушить придворную традицию, и ни рождественские подарки, ни новогодние поздравления, великим князьям и их домашним не отсылать.

Все эти события и их последствия активно обсуждали, сидя перед новогодьем в кабинете Рубанова, генерал от инфантерии Троцкий, прибывший из Киева в Питер на генерал-адьютантское дежурство и Максим Акимович Рубанов.

– Как мне стало известно, – подставил рюмку лакею Аполлону хозяин дома, – после моего отъезда государь провёл в Ставке совещание, на котором было решено произвести весною семнадцатого года общее наступление, а главный удар будет наноситься Брусиловым.

– При некотором военном таланте, Брусилов – счастливчик, потому как обладает военной удачей.

– Это несомненно, Владимир Иоанникиевич. Его счастье в том, что не имея академического образования, он не кичится этим, а прислушивается к мнению начальников штабов. В его Восьмом корпусе начальником штаба был добросовестный умница Малиновский, а по вступлении на должность главнокомандующего Юго-Западным фронтом, судьба подарила ему такого исключительного начальника штаба, как генерал Клембовский. Но «Сегодня – счастье, завтра – счастье, помилуй Бог, нужно же и уменье», – говаривал Суворов. А вот этого уменья Брусилову абсолютно не хватает, и он компенсирует его бычьим упрямством… Аполлон, чего задремал? Совершенно навыки лакея терять начал, – кивнул на пустые рюмки Максим Акимович.

– Значит, скоро губернатором станет, – зашёлся смехом Троцкий.

– Отсутствие уменья, – не слушая приятеля, отправил рюмку по стратегическому маршруту Рубанов, – стало заметно после удачного Луцкого прорыва в развитии дальнейшего наступления, полностью безграмотного с точки зрения военного искусства…

– В результате чего враги выбили половину состава бывшего моего Павловского полка, – лишь пригубил свою рюмку Троцкий, оправдавшись тем, что завтра ему дежурить в Царскосельском дворце.

– Насколько тебе известно, в лейб-гвардии Павловском командует батальоном мой старший сын, – вновь критически глянул на лакея Рубанов. – Мне-то не дежурить в царском дворце, ибо посоветовал императору заключить мир с Вильгельмом и принять без боя проливы, наплевав на так называемых союзников. В русской поговорке говорится, что синица в руках лучше, чем журавль в небе.

– Да тебя расстрелять мало, Максим Акимович, – на этот раз выпил рюмку до дна Троцкий. – Представь себе, я того же мнения. Внутренние враги государства не дадут, как и в русско-японскую, победить внешнего врага. А что касаемо Брусиловского наступления, то результат его выразился в весьма незначительном территориальном приобретении, а главную цель – уничтожение австрийской армии, достигнуть не удалось, и во имя частичного стратегического успеха пожертвовали подготовленным ударом на Барановическом направлении. Если весной будущего года Брусилов повторит Луцкий успех и разобьёт германцев, выйду на Крещатик и прилюдно посыплю голову пеплом.

– Да он не удержится на твоей лысине, – пошутил Рубанов.

– Тогда остатками воспользуешься ты, – не растерялся его приятель.

– А насчёт внутренних врагов полностью с тобой согласен. Несколько дней назад меня навестил флаг-капитан императора адмирал Нилов и поведал за рюмочкой, – укоризненно глянул на Аполлона, – что получил конфиденциальное письмо от старинного приятеля, председателя Астраханского отделения монархической народной партии о том, что в Москве, на квартире князя Львова, девятого декабря прошло совещание, где присутствовали: Гучков, Коновалов, Челноков, Милюков и прочие оппозиционеры, наметив произвести дворцовый переворот, в котором примет участие высший генеральский корпус: Алексеев, Гурко, Лукомский, Каледин, Крымов и несколько сошек помельче… Нилов умолял императора отлучить этих военачальников от командования, но поколебать его веру в генералов и старших офицеров не сумел. До меня, когда находился в Ставке, доходили некоторые слухи… Но как и государь я тоже сомневался в них, считая за оговор комсостава. Нашему царю отвратительны репрессии. Тем более по отношению к известным ему людям. Прощаясь со мной, Нилов горестно произнёс: «Чувствую, будет революция и нас повесят… А на каком фонаре – всё равно!»

– Вчера виделся с Фредериксом и Воейковым, – закусывал водку Троцкий. – Передавали тебе привет и рассказали, что оппозиция императору возникла и в великокняжеской семье Романовых, особенно обострившись после убийства великим князем Дмитрием Распутина. Великие князья осмелели до того, сказал старик-Фредерикс, что уже не тайно интригуют против государя, а открыто выражают ему своё недовольство. А вдовствующая императрица Мария фёдоровна, поведал его зять Воейков, узнав об убийстве мужика, отреагировала словами: «Слава Богу, Распутин убран с дороги. Но нас ожидают теперь ещё большие несчастья», – и послала сыну телеграмму, прося прекратить следствие и не наказывать строго несчастных мальчиков. Хлопотать за виновных стали прибывшие в Петроград тесть князя Юсупова великий князь Александр Михайлович, как тебе известно – друг детства государя; и дядя Николая, отец Дмитрия, великий князь Павел Александрович. Получив аудиенцию у царя, его друг детства принялся защищать виновных, прося смотреть на них ни как на убийц, а как на патриотов, вдохновлённых желанием спасти родину, но пошедших по ложному пути.

«Александр Михайлович, – перебил его государь,– пойми, что ни мужику, ни великому князю не дано права убивать… Но обещаю тебе по старой дружбе и потому, что сам люблю этого головореза Дмитрия, быть милостивым при выборе наказания».

23 декабря государь распорядился прекратить судебное преследование лиц, замешанных в убийстве Распутина, приказав князю Феликсу Юсупову немедленно выехать в своё имение, что находится в Курской губернии, а великому князю Дмитрию было объявлено высочайшее повеление – немедленно отправляться на Персидскую границу в распоряжение начальника отряда генерала Баратова.

Как поведал недовольным голосом Фредерикс, в укор царю, все члены династии заехали попрощаться к высылаемому «декабристу».

– Мягок наш государь, – вновь кивнул Аполлону на рюмку Рубанов. – Нельзя же считать ни то, что строгим, а вообще наказанием, командировку офицера из одного места службы в другое, а тем паче высылку молодого лоботряса в своё имение. За Пуришкевича, как думского депутата, вступился сам Протопопов.

– Двадцать пятого декабря, на Рождество Христово, после поездки царской семьи к обедне в Фёдоровский собор, Николай пригласил к себе члена Государственного Совета князя Дмитрия Голицына и назначил его председателем Совета министров вместо взяткодателя Трепова, – хмыкнул Троцкий.

– Правильно в газетах пишут – министерская чехарда, – закусил водку Рубанов. – Лучше бы высших генералов на менее высших поменял. Даже Алексеева. А Распутина похоронили к северо-востоку от так называемой Елевой дороги между Царскосельским парком и деревней Александровкой, у опушки леса. Место выбрали лирическое, а через несколько дней могилу осквернили, и Воейков, который сам являлся сторонником захоронения Распутина в родных тому сибирских местах, велел подполковнику Мальцеву, командующему зенитной батареей, вменить часовому, охраняющему недалёкие от могилы склады, приглядывать и за местом захоронения.

– Чувствуется в тебе военная косточка, – похвалил приятеля Троцкий: – К северо-востоку от дороги, – повторил он слова Рубанова. – Точная ориентировка на местности.