Держава

Председателем Государственного Совета государь назначил бывшего министра юстиции Щегловитова – волевого, умного, опытного в политике учёного-юриста, яростно ненавидимого левыми кругами и еврейской диаспорой.

«Ванька Каин», – называли они его за антисемитские взгляды и за то, что состоял в монархической организации «Русское собрание».

Но даже Щегловитов негативно отозвался в 1916 году о тогдашнем правительстве: «Паралитики власти слабо и нерешительно борются с эпилептиками революции».

Иван Григорьевич, став председателем, преобразовал состав Госсовета, освободив престарелых членов и поставив на их место молодых людей консервативных взглядов.

Дабы выяснить настроение армии, кроме гражданских лиц, Николай принял в январе некоторых высших генералов. Все они заверили верховного главнокомандующего в верности войск и их желании поскорее разбить противника.

Принимая генерала Гурко, император высказал ему пожелание вызвать в столицу на отдых с фронта кавалерийские части: « А то скоро съедутся на Конференцию высшие чины союзников и негативные эксцессы были бы нежелательны».

Вскоре Гурко доложил императору, что переговорил с командующим Петроградским военным округом генералом Хабаловым и тот заявил, будто в Петрограде и окрестностях нет места для расквартировки такого количества войск. Государь высказал сожаление и повелел вызвать хотя бы Гвардейский экипаж.

В конце января в российскую столицу начали прибывать миссии союзников в лице представителей Англии, Франции и Италии. Всего 37 человек.

Поселить их запланировали в самой фешенебельной гостинице Петрограда – «Европейской», состоящей из 300 номеров ценою от 4 до 40 рублей за сутки.

Главный представитель союзнической миссии лорд Милнер благополучно прибыл на английском крейсере в порт Романов на Мурмане.

«Какой у этих русских, кругом беспорядок», – критически оглядел горы военных и гражданских грузов на пристанях порта.

Однако его настроение улучшилось, когда увидел отведённые ему роскошные апартаменты отеля. Отдохнув, министр британской короны пригласил на обед посла Бьюкенена, постояльца этой же гостиницы мистера Самюэля Хоара, официально – главу британского Бюро информации, неофициально – резидента английской разведки Сикрет интеллидженс сервис в Петрограде, и заранее вызванного из Москвы генерального консула Роберта Брюса Локкарта.

В просторной гостиной, обставленной мебелью в стиле Людовика Четырнадцатого, джентльмены уютно устроились вокруг кофейного столика, надумав прежде обсудить за чашечкой кофе ситуацию в России и планы союзников.

Мистер Хоар, как истинный разведчик, заблаговременно узнал, что сэр Альфред безумно любит кофе а не чай, как большинство англичан, потому подсуетился и в магазине Жоржа Бормана у «пяти углов», заказал лучшие бразильские зёрна.

Бесшумный официант с безукоризненным пробором в редких волосах – лейтенант интеллидженс сервис, а не унтер с Охранки, принёс напиток и тут же по-английски испарился, дабы удостовериться – нет ли поблизости русских коллег из охранного или жандармского отделений.

И на дух не переносивший кофе сэр Джордж, пригубив для приличия глоток этой мерзости и брезгливо утерев салфеткой губы, достал из принесённого несессера блокнот в сафьяновом переплёте и, раскрыв, дабы чего не забыть, стал рассказывать военному министру подоплеку постепенно разворачивающихся событий, начав с того, как пресса критикует правительство:

– Несмотря на цензуру, журналисты и редакторы давно намастачились обходить разного рода запреты.

Закончив о политике, перешёл к экономике, поведав «брату», близкому к Ротшильдам, о положении на Московской и Петроградской биржах, и о курсе рубля, который: «благодаря нашим стараниям, резко покатился вниз», – перескочив затем к намечающемуся дворцовому перевороту, заявив, что если Николай не пойдёт навстречу буржуазной общественности, то они его свергнут.

– Даже придворные сферы затронуты идеей переворота. И уже сочувствует этому часть высшего генералитета.

– Я ещё встречусь с председателем военно-промышленного комитета Гучковым, князем Львовым, председателем Госдумы Родзянко, бывшим министром иностранных дел Сазоновым и досконально прозондирую политическую обстановку в стране, сделав потом свои выводы. Открою секрет. Главная цель моего визита – заставить русского монарха допустить к власти подконтрольную нам, то есть Антанте, оппозицию, и своих людей в Ставку, дабы они могли влиять на принятие решений русскими генералами, что имело место в начале войны, когда всем руководил великий князь Николай Николаевич. В случае, если император не пойдёт на эти условия, вы, сэр Джордж, скоординируете действия масонских заговорщиков. Деньги на это благое дело я вам выделю. И немалые, – перешли в столовую, где официант накрыл роскошный обед в стиле а-ля-рус: чёрная икра и пироги, кулебяки и уха, паштеты из дичи и жареный поросёнок, что несколько примирило британского военного министра с Россией.

31 января русский император принял делегацию союзников в Александровском дворце, нанеся несмываемую обиду военному министру великой Англии, ибо, согласно протоколу, послы, а не главы делегаций стояли в первом ряду и ему, лорду Британской империи, царь совершенно не оказал внимания, удосужившись лишь безразлично поинтересоваться: «Вы хорошо доехали?»

«Шьёрт побъери», – применил перенятое у выскочки Бьюкенена русское выражение.

4 февраля новая обида – прескверный парадный обед.

Лорд пришёл в номер голодный, и мистеру Локкарту пришлось заказать в гостиничном ресторане несколько блюд, оказавшихся много вкуснее царского угощения.

В результате нервного расстройства сэру Милнеру приснился скалящий зубы Ллойд Джордж, любивший иногда изображать из себя этакого «валлийского весельчака». Правда, потом приснилась секретарь-стенографи-

стка Френсис Стивенсон в короткой, по новой военной моде, юбке, и невесть откуда взявшийся Уинстон Черчилль, всегда хранивший верность своей обожаемой Клементине, хулигански шлёпнул чужую секретаршу по выпуклому заду: «Шьёрт побъери, – в холодном поту проснулся лорд Милнер. – Ведь мне шестьдесят лет и в силу возраста стенографистки сниться не должны. Быть сегодня какой-то пакости».

И она не заставила себя ждать… Потому как сны, обещающие пакость, всегда сбываются.

На письменные требования, которые ещё в Лондоне напечатала мисс Френсис: «Введение в штаб Верховного главнокомандующего союзных представителей с правом решающего голоса. И обновление командного состава армии в согласовании с державами Антанты», русский император ответил отказом.

По первому пункту выдвинул следующие обоснования: «Излишне введение союзных представительств, ибо Своих представителей в союзные армии с правом решающего голоса вводить не предполагаю».

Второй пункт отклонил с мотивировкой: «Тоже излишне. Мои армии сражаются с большим успехом, чем армии Моих союзников».

На дневном заседании лорд Милнер, сверкая злыми глазами и придворным мундиром короля Георга, нагло заявил русским союзникам, что ждать помощи снаряжением и боеприпасами – пустое дело.

– Вы сами обязаны производить необходимое вам вооружение, а ваше правительство не соображает, как руководить промышленностью в военное время, – отбросил дипломатию. И, забывшись, добавил: – Если Верховный главнокомандующий не станет выполнять пожелания лорда Бьюкенена, то Лондон будет вынужден теснее сойтись с оппозицией.

«Совсем обнаглели альбионовцы туманные, – разозлился лояльно относящийся к союзникам генерал Гурко. – Подставили всех: Германию, Францию и Россию, в надежде, что на их острова война не дойдёт. А жаль… Поразмышляешь немного, и делаешь вывод, что наши главные враги не прямолинейные, как меч, арийцы, а коварные, словно кинжал, англосаксы. И бьют всегда не на прямую, а со спины. Прямую атаку мы сумеем отразить, а вот предательский удар от якобы «друга», отразить трудно».

Поняв, что сболтнул лишнее, главный представитель Англии тут же уехал в Москву.

Но многим в высшем свете наглая его ремарка понравилась, и один из великих князей великодушно предоставил Милнеру для поездки свой салон-вагон.

В Москве бунтующему лорду оказали царский приём.

Городской голова Челноков встретил английского военного министра на парадном крыльце Городской думы, торжественно преподнеся на золотом блюде традиционные хлеб-соль и сопроводил потом высокого гостя через стрельчатый вестибюль на второй этаж, где москвичи закатили британцу такой обед, что до следующего дня он видеть не мог без содрогания накрытый стол. Не сумев от переедания осмотреть как следует Кремль, вынужден был отправиться отдыхать в отведённый ему королевский номер лучшей московской гостиницы.

Вечер он провёл с большой пользой для Британской империи, пообщавшись с представленным ему Челноковым председателем Всероссийского земского союза князем Львовым, коего оппозиция прочила в премьеры будущего министерства общественного доверия.

Произнеся приличествующие случаю высокопарные фразы о радости видеть физиономии друг друга, расположились в удобных креслах перед камином.

Не тратя понапрасну времени, князь Львов озвучил составленный оппозицией документ, в коем говорилось, что война ведётся на два фронта: с внешним врагом и правительством. Признавалось, что победа над внешним врагом немыслима без предварительной победы на внутреннем фронте – над царской кликой. Для этого оппозицией образован штаб из десяти человек, который можно назвать Временным правительством, и в случае победы над режимом, именно он возьмёт в свои руки власть в стране.

«Шьёрт побъери», – чуть не вслух воскликнул лорд, уразумев, какая мощная фронда образовалась в Москве и стремится вырвать власть у императора.

Закончив чтение и подняв на визави наивные детские глаза, так не вязавшиеся с седой бородкой и морщинами на лице, собеседник мягким голосом подытожил:

– Если в ближайшие дни позицию царя не удастся изменить и вырвать у него ответственное перед народом министерство, то в конце февраля – начале марта произойдёт переворот. Сил для этого у нас достаточно.

– Я вас понял и, безусловно, поддерживаю вашу программу и обещаю полное содействие, – поднялся со своего кресла британский министр, и князь тут же последовал его примеру, протянув лорду экземпляр меморандума.

Настроение сэра Альфреда сделалось превосходным, и, прощаясь, он радостно ощерил из-под усов верхние крупные зубы, зная уже, что сделает квинтэссенцией будущего отчёта Ллойду Джорджу и господам из Сити: «Этому царю мы пообещали в случае победы Константинополь и проливы, а новому – не обещали ничего… И не дадим. Не нужны России проливы, – жизнерадостно потёр ладони Милнер, вольготно расположившись в гостиничном кресле уютного своего номера, и пробежав глазами меморандум. – Я думал, москвичи будут наряжены в старообрядческую одежду и сапоги, а они одеты в прекрасно пошитые фраки и говорят на чистейшем английском языке. С ними приятно иметь дело».

– Ваше высокоблагородие, – обратился к Глебу Рубанову дежурный телефонист, – командир полка зовут к себе в блиндаж.

– Тьфу, ты! В такую погоду вечерний моцион придётся совершать, – отложил зачитанную книжку и потянулся, захрустев суставами, подполковник. – Иди, понял я, – отпустил нижнего чина, не спеша надевая шинель, подпоясываясь портупеей с висящей на ней кобурой с наганом и накидывая сверху непросохший макинтош: «А ведь когда-то носил расшитый золотыми жгутами доломан, чакчиры и гусарскую шапку из чёрной мерлушки с цветным шлыком, государственным гербом и чешуйчатым подбородником… Не верится, что когда-нибудь кончится война и я, если останусь жив, вновь надену гусарскую форму, – водрузил на голову влажную папаху и выбрался из землянки наружу. – Что за погода дрянная, – спотыкаясь, побрёл, хлюпая сапогами по жидкой грязи хода сообщения, к блиндажу полковника. – У нас в Рубановке сейчас сыплет снег, а у этих чухонцев идёт промозглый мелкий дождь, сопровождаемый злобным ветерком, – чертыхнулся, когда из мелкого хода сообщения шагнул в глубокий ров окопа, вымазав рукав макинтоша о липкую стену чёртовой канавы. Пройдя ещё несколько траверсов, поёжился от попавшей за шиворот холодной влаги, и наконец, свернул в ход сообщения, ведущий к блиндажу командира полка. – Как кроты копошимся в этих скользких ходах сообщения», – спустился по грязным деревянным ступеням вниз и распахнул неплотно прикрытую дверь, очутившись в затхлом тепле помещения, выполняющего роль штаба полка, или предбанника, как называли «конуру» офицеры. Распрямившись – потолок был довольно высок и обшит досками, скинул на руки вестовому плащ и шинель, кивнув трём вытянувшимся у чугунной плиты с кипящим чайником солдатам, чтоб занимались своими делами.

Четыре телефониста, лениво оторвав задницы от табуретов, тут же, приняв отрешённо-деловой вид, шмякнулись на них, а Рубанов, раскрыв ещё одну дверь, зажмурился от двух ярких пятнадцатилинейных керосиновых ламп по краям широкого стола с картами – не топографическими, а игральными.

– А вот и комбат пожаловал в апартаменты на ужин и «рюмку чая», – подошёл к нему полковник Жуков, назначенный в декабре командиром полка вместо ушедшего на повышение Гротена.

Был он деликатен, мягок до колик в животе боялся вышестоящего начальства и потому подлизывался к старшим офицерам, дабы они и их подразделения не подвели в случае неожиданного смотра или просто приезда бригадного либо дивизионного генерала. Ежели бы вдруг, по какой непредвиденной оказии, в часть наведался бы корпусной генерал, не говоря уже о командарме, ноги его подломились бы со страху, и докладывать о полковых делах пришлось бы Рубанову.