Возмездие фаллоса. Психоаналитические истории

В короткое время этот перенос приобрел такую эротическую окраску, что пациентка призналась аналитику в своей любви к нему. Вскоре она стала не только намекать на желательность интимных отношений, но и откровенно требовать от аналитика вступления с ней в сексуальную связь. Разумовский строго придерживался принципа абстиненции, состоящего в том, что аналитик ни в коем случае не должен удовлетворять желания пациента, тем более сексуального характера. Но его попытки, связанные с проработкой феномена переноса и соответствующими разъяснениями пациентке того, что с ней происходит, оказались безрезультатными. Более того, он не сумел изменить аналитическую ситуацию таким образом, чтобы эротический перенос пациентки стал действенным фактором терапевтического успеха.

Разумовский знал историю того случая, когда в начале XX века Зигмунд Фрейд потерпел поражение при работе с молодой пациенткой, которая на волне зарождающегося переноса к психоаналитику ушла от него. Основатель психоанализа не сумел вовремя проработать этот перенос, в результате чего осуществляемое на протяжении чуть меньше трех месяцев лечение девушки оказалось прерванным по ее собственной инициативе. Описанный Фрейдом в 1905 году анализ Доры вошел в анналы истории психоанализа как один из классических случаев, наглядно демонстрирующих специфику психоаналитической терапии и те трудности, которые могут возникать на тернистом пути любого начинающего психоаналитика.

У пациентки Разумовского эротический перенос развивался столь стремительно, что к концу первого месяца их совместной работы девушка буквально обрушила на него всю свою истерически окрашенную страсть. И когда в своей интерпретационной деятельности он пытался уклониться от прямых проявлений сексуальной активности пациентки, она пригрозила ему тем, что в том случае, если он не ответит на ее любовь, ей ничего не останется, как покончить жизнь самоубийством.

И пациентка действительно предприняла попытку суицида. Находясь у себя дома, она попыталась перерезать вены на одной руке. Но это было сделано так неумело или, напротив, так искусно, что приехавшие по вызову ее матери сотрудники скорой помощи без особого труда спасли девушку.

Как позднее узнал Разумовский, порезы на руке его пациентки были не столь глубокими, чтобы привести к немедленной смерти. Фактически своей неудавшейся попыткой суицида тридцатипятилетняя женщина шантажировала аналитика, как это она делала в начале терапии, когда прибегала к слезам и рыданиям в конце сессий. Разумовский понимал суть происходящего. Однако попытка суицида его пациентки оказала на него не менее шокирующее воздействие, чем самоубийство одноклассницы несколько лет тому назад.

В медицине известны случаи, когда первая операция начинающего свою карьеру хирурга заканчивалась летальным исходом для пациента, а сам врач больше никогда не брался за скальпель. Попытка суицида пациентки Разумовского не выбила его из профессиональной колеи. Он не покинул стезю психоанализа. Напротив, тяжело пережив случившееся, он стал уделять все больше внимания изучению природы суицида. Направил все свои усилия не только на изучение этого феномена, но и на поиск более эффективных техник лечения людей, страдающих психическими расстройствами.

Вместе с тем данный случай не прошел для него бесследно. Он сказался на его внешнем облике и манере поведения, когда угрюмость, замкнутость и ярко выраженная отрешенность от каких-либо проявлений беззаботности и веселья стали не просто маской на его лице, а своеобразным проявлением жизни. До этого случая Разумовский не был женат. Однако спустя три месяца он неожиданно для своих коллег женился на женщине, которая, будучи по-своему симпатичной, привлекала к себе внимание тех, кто с ней знакомился, каким-то загадочно-лихорадочным блеском глаз.

Никто из его коллег не имел ни малейшего представления о том, что Разумовский женился на своей бывшей пациентке. Его женой стала именно та молодая женщина, которая предприняла неудачную попытку суицида и анализ которой был прекращен в связи с изменившимися обстоятельствами. Разумовский никому ничего не рассказывал ни о своей жене, ни об испытываемых чувствах к ней. Впрочем, он и сам не мог объяснить себе, почему он женился на своей пациентке и что их связывает между собой.

Лежало ли в основе его брака бессознательное чувство вины или сознание ответственности за неудачный анализ тридцатипятилетней женщины? Являлась ли для него женитьба своеобразной страховкой от возможных в будущем сексуальных притязаний со стороны пациенток, претендующих на руку и сердце холостого врача, или она служила бессознательной защитой от его собственных чувственных порывов, связанных с контрпереносом и искушением нарушить принцип абстиненции?

Разумовский не пытался ответить на подобные вопросы. Да он и не ставил их перед собой. Внезапно приняв решение жениться на своей бывшей пациентке, он реализовал его и никогда не возвращался к осмыслению того, зачем, почему и для чего он это сделал. Приняв семейную жизнь как нечто неизбежное, Разумовский в меру своих сил и возможностей выполнял обязанности мужа, включая супружеский долг. Однако всю свою нерастраченную энергию он отдавал своей профессиональной деятельности, со временем преуспев в терапевтической практике.

Через полтора года у него родился сын, не вызвавший, впрочем, особой радости у Разумовского. Поскольку его жена стала посвящать все свое время сыну, а материнская любовь способствовала устранению ряда невротических симптомов, он с чувством выполненного долга с головой ушел в работу. Сексуализация материнства и десексуализация его жены как женщины, ранее так пылко выражавшей свою страсть по отношению к мужу, но охладевшей после рождения ребенка, была только на руку Разумовскому. Он рано уходил на работу и поздно возвращался домой, что не вызывало каких-либо серьезных возражений у жены, тем более что почти все заработанные деньги он отдавал ей.

Его жена полностью посвятила себя воспитанию сына. Разумовский ни во что не вмешивался. Он был даже рад, что ему не приходится возиться с ребенком и жена не заставляет его это делать. Другое дело, что не до конца излеченная истеричная жена своей сексуализацией материнства способствовала такому развитию их ребенка, которое обернулось превращением его в маменькиного сынка, потребительски относящегося к своим родителям, не желающего ничего делать и добиваться чего-либо своим трудом.

Прошли годы. Разумовский давно махнул рукой на своего непутевого отпрыска, ставшего под влиянием слепой материнской любви лоботрясом и тунеядцем. Он не испытывал никаких чувств и по отношению к жене. Ее раздражительный тон совсем не задевал его. Не вступая ни в какие пререкания и споры с женой и сыном, он старался как можно меньше общаться с ними, предпочитая одиночество и погружение в свои мысли, связанные с профессиональной деятельностью. Давно появившаяся на его лице отрешенность от мирской суеты давала знать о себе не только на работе, но и в семье. Лишь с годами углубляющиеся морщины и никому не ведомая грусть делали его лицо непроницаемым, а чуть сгорбленную фигуру – олицетворением безучастности ко всему происходящему вокруг него.

Однако отражаемая на лице и во всей фигуре Разумовского безучастность была обманчивой. В кругу немногочисленных друзей, главным образом его коллег Вайсмана и Киреева, он по-своему раскрывался, «оттаивал» и не выглядел столь угрюмым, как это было обычно в окружении других людей. В отличие от психиатрической больницы, частная практика доставляла ему удовольствие, поскольку Разумовский мог не только соприкасаться с тайнами души своих пациентов, но и в ряде случаев оказывать им необходимую помощь, избавлять их от причиняющих боль страданий. Глубоко в себе он переживал за них и даже отчасти проживал их жизнь. Однако беспристрастное выражение его лица ничем не выдавало внутреннего чувства сострадания, сопричастности с несчастными судьбами пациентов и несомненной заинтересованности Разумовского в благоприятном исходе лечения. Расслабление мышц его лица, на котором проступали признаки благожелательности, происходило лишь тогда, когда он тихо сидел в своем кресле, расположенном вне поля зрения лежащего на кушетке пациента, и внимательно слушал исповедальное говорение последнего, придерживающегося метода свободных ассоциаций. Но как раз этого-то и не мог видеть пациент, привыкший к тому, что каждую сессию его встречает довольно строгий аналитик, не позволяющий себе ничего лишнего, тем более какой-либо фамильярности.

Словом, будни Разумовского были всецело заполнены профессиональной деятельностью в психиатрической больнице, в которой в последние годы он работал на полставке, и частной практикой, являющейся для него не только источником доходов, но и необходимой для его жизни отдушиной, составляющей главный смысл его существования. Что касается семьи, его жены и уже взрослого сына, то они меньше всего интересовали Разумовского, хотя по привычке он старался поддерживать видимость более или менее нормальных отношений. Профессиональная деятельность настолько поглощала его, что в конечном счете семейная жизнь воспринималась им как некий придаток к тому главному, чему он целиком и полностью посвящал себя. В этом смысле семейная жизнь не тяготила его, и он не помышлял о каких-либо возможных переменах.

Аркадий Григорьевич Вайсман был полной противоположностью Разумовскому. В отличие от последнего, ходившего с небрежно распущенными волосами, он сверкал лысиной, хотя был на пять лет моложе его. Но главное, в противоположность сумрачному и угрюмому Разумовскому Вайсман обладал завидной жизнерадостностью и хорошим расположением духа. Доброжелательная улыбка не сходила с его лица, а ироническая манера говорения выдавала в нем уроженца Одессы. При виде этого источавшего оптимизм мужчины невозможно было не поддаться обаянию его добродушного лица и располагающих к себе несколько театральных жестов, типичных для его повседневного поведения.

Вот и сейчас, находясь дома и сидя в своем кабинете, Вайсман блаженно улыбался, вспоминая те восхитительные мгновения, которые он испытал со своей любовницей несколько часов тому назад. Заглянувшая к нему жена, ни о чем не догадывающаяся и растаявшая от вида умиротворенного мужа, нежно спросила:

– Что приготовить на ужин, дорогой?

Вайсман с той же блаженной улыбкой привлек к себе жену, поцеловал в щечку и проворковал:

– Дорогая, может быть, сегодня обойдемся легким ужином?

Он не хотел есть, поскольку перед приходом домой побывал со своей любовницей в ресторане, но, чтобы не расстраивать жену, готов был доставить ей удовольствие от совместной вечерней трапезы.

– Легким ужином? – недоуменно переспросила супруга Вайсмана. – Неужели, дорогой, ты садишься на диету? Или, быть может, ты уже где-нибудь перекусил?

– Кстати, о диете. Старик и старуха находятся в раю. Сидят, блаженно улыбаются, наслаждаются покоем. Солнышко светит. Птички поют. Красота. И вдруг старик размахивается и отвешивает старухе подзатыльник. «Ты чего? – недоуменно спрашивает она старика. – Совсем сдурел, старый пень!». «Эх! – горестно отвечает он. – Если бы не твоя дурацкая диета, мы давно были бы в раю».

Вайсман рассмеялся, а его жена, даже не улыбнувшись, недовольно заметила:

– Вечно ты со своими шутками да анекдотами. Я серьезно спрашиваю. Ты что, действительно где-то перекусил?

– О, дорогая, ты, как всегда, прозорлива! – неторопливо ответил Вайсман, все еще сияя от рассказанного анекдота. Мне тут пришлось встретиться с одним коллегой. Чисто деловая встреча.

– Я его знаю?

– Не думаю, – поспешно ответил Вайсман. – Он из другого города и здесь проездом.

– Так надо было пригласить его к нам.

– Мне не хотелось тебя беспокоить, дорогая.

– Какое беспокойство! Ты же знаешь, что я всегда рада гостям.

Вайсман еще раз привлек к себе жену, обнял и, чтобы отвести от себя любые подозрения, громко рассмеялся.

– Ты чего? – недоуменно спросила она.

– Да вот вспомнил анекдот, который рассказал коллега. Представь себе такую картину. Автобус. Сидящая девушка нежно гладит котика, находящего у нее на коленях. Рядом сидит молодой человек, который видит, как этот котик млеет от удовольствия. «Как бы я хотел быть этим котиком!» – мечтательно говорит молодой человек, обращаясь к девушке. «Это вряд ли», – отвечает она. «Почему?» – недоуменно спрашивает молодой человек. «Потому, – отвечает девушка, – что я везу котика к ветеринару кастрировать».

Вайсман снова загоготал, а его жена улыбнулась, но, напустив на себя целомудренный вид, лишь заметила:

– Ну и шуточки у тебя, дорогой. Нет чтобы рассказать что-нибудь приличное.

– Так я здесь ни при чем. Это у моего коллеги такие анекдоты.

Довольный собой, Вайсман игриво шлепнул свою жену по попе, а она, заискрившись от удовольствия, погрозила ему пальцем и, вихляя бедрами, неспешной походкой направилась на кухню, готовить легкий ужин.

Вайсман был любителем и умелым рассказчиком анекдотов. Находящиеся с ним в компании мужчины получали удовольствие от искрометных шуток и многочисленных анекдотов, которые к подходящему случаю или вне такового срывались с его уст.

Рассказываемые им анекдоты не всегда имели явный или скрытый сексуальный подтекст, который вызывает, как правило, соответствующую реакцию у окружающих людей. В среде врачей он прибегал и к анекдотам, оттеняющим негативные стороны профессии медиков.

В частности, неоднократно можно было услышать от него такие короткие анекдоты:

«Несмотря на все старания врачей больной остался жив».

Или:

«В скорой помощи везут находящегося в коме мужчину. Неожиданно он пришел в себя и спрашивает сидящего рядом врача:

– Куда вы меня везете?

– В морг, – не моргнув глазом отвечает врач.

– Но я же еще жив, – возражает лежащий мужчина.

– Но мы еще и не довезли вас, – спокойно замечает врач».

Ласково-обворожительное обхождение Вайсмана со слабым полом, сопровождаемое постоянными комплиментами в адрес женщин, выдавало в нем истинного Дон Жуана, готового в любую минуту последовать за очередной юбкой, особенно если из-под нее выглядывают очаровательные ножки, прельщающие взор мужчины своей неотразимой грацией и изяществом. А если уж эти ножки, что называется, от ушей, то Вайсман готов пойти за ними куда угодно.

Неистощимый на выдумки и различного рода празднества, он был душой психоаналитического общества, члены которого ценили его не столько за ум и профессионализм, сколько за легкость и необременительность общения с ним, бесконфликтность и толерантность.