Избранное-1. Итого: из разных книг за четверть века

– Противная девчонка, скажи быстро: па-па.

«Рацуха»

Это теперь у нас почти не осталось дизельных подводных лодок, а какие и есть – те только «большие» -пребольшие. И «малые», и «средние» лодки все давно «на иголки» порезаны, либо за кордон проданы, либо ржавеют бесхозно по всему побережью… А вот когда я только начинал еще службу свою в славном советском ВМФ – и тех, и других, и третьих навалом было. Довелось мне послужить и на средней дизелюхе, на «эске». На ней, если кто помнит, торпедные аппараты располагаются и в носу, и в корме.

Обычно на стрельбах в дело всегда пускали носовые аппараты – так проще и удобнее, кормовые же по назначению использовались редко, оставались как бы в запасе. Сама лодка – прямая, как труба, кажется, открой все переборочные двери – и из первого отсека последний видать будет…

«Зам» на нашей «эске», не в пример прочим, был дошлый, резвый и прыткий – как и положено лодочному замполиту. Именно это его тогда и подвело.

Вахтенный торпедист матрос Аполлон Семенюк, которого «зам» подловил как раз за полминуты до полного погружения в глубоко не заслуженный сон, выражение лица имел уже вполне задумчивое. Первая беда нашего Аполлона состояла тогда в том, что ни спать, ни – тем более – задумываться вахтенному никак не положено, а положено ему только одно – бдить. Вторая же, и главная, беда матроса Семенюка была в том, что «засек» его именно «зам»… И один из них стремительно понял, что другой только «политбеседой» не ограничится. Что, захлебываясь «искоренением», дойдет до крайности – до самого командира.

Посему на вполне закономерный «замовский» запрос о причине заторможенного состояния А. Семенюк, моментально выбрав меньшее зло из двух возможных, ответил по-военному коротко и незамысловато:

– Думаю, тэрщ ктан-тр-ранга!

– Интересно бы знать: о чем же?

Спать Аполлону больше не хотелось, требовалось выкручиваться и как можно скорей.

– «Рацуху» вот одну замыслил, – известил он (у нас тогда как раз очередной этап развития рационализаторства и изобретательства заканчивался).

За недолгое время совместной службы наш замполит успел заметить, что матрос Семенюк – моряк вполне грамотный, даже эрудированный, одним словом – соображающий.

– Рацпредложение – это хорошо, – живо одобрил «зам» инициативу снизу. – Бери в соавторы, быстренько протолкнем и оформим… А в чем суть?

– Да вот, думаю я: к примеру, во время боевых действий выстреливаем мы весь боезапас из носовых аппаратов, а в кормовых в этот момент – наружные крышки заклинило. Как быть? Очень, думаю, хорошо было бы на этот случай те торпеды, которые у нас в корме еще остались, перетащить по лодке в первый отсек, да и стрелять ими через носовые – по врагу! Боеготовность сразу резко повысилась бы. Да и экономия какая – сами, тэрщ, понимаете…

Воинское преступление вахтенного торпедиста Семенюка – сон на вахте – тут же отлетело куда-то в далекое прошлое, будто его и не было. «Зам» оживился, забурлил, зажегся светлой идеей:

– Ну, боец – молодец! Это ж надо же! Оч-чень полезное предложение, а главное – жутко своевременное, в связи с международной обстановкой. Обязательно оформляй, а я пока к командиру доложу-сбегаю.

И побежал. И, разумеется, доложил:

– Вот, товарищ командир, я тут лично с одним матросом рациональнейшее предложение придумал!!

И поведал, естественно, командиру свежую «свою» военную мысль, чрезвычайно полезную на случай войны и аварии наружных крышек… Реакция нашего старого командира, дослуживавшего последний год до пенсии, оказалась неожиданно молодой и горячей. Но альтернативной замовским ожиданиям:

– Ну, перенесешь ты, допустим, с твоим энтузиазмом все торпеды из кормы в нос. А стрелять-то ими как будешь – задом наперед, что ли?! В лодке ведь их, дурья башка, не раз-вер-ну-у-уть! «Рацуху» он мне приволок, скотина.

…Дело, конечно, прошлое, однако кормовые торпедные аппараты на нашей «эске» по прямому своему назначению так никогда и не использовались – ни до, ни после этого случая.

Всякое бывает…

…Вот и я говорю, что всякое. Был, к примеру, у нас в поселке давно еще такой случай. Не то чтоб очень уж примечательный, однако показательность в нем – наглядная.

Поселок у нас небольшой: десяток домов да коровник. У самого берега моря стоит, и исключительно военные моряки в нем проживают да еще жены их с детишками. Народу хоть и немного, но – хватает. А главным самым в поселке этом – сразу и не поймешь, кто. Вроде бы комбриг, а на самом деле – начштаба с женой. Ну, людям военным это и так понятно, объяснять не надо, а тебе, гражданскому, за раз все и не объяснишь.

В общем, тогда комбриг как раз не то в море, не то в городе отсутствовал, – сейчас не помню, – и за него начштаба, как обычно, полностью руководствовал.

По малости поселка нашего, порядку в нем, естественно – никакого. То то не так, то это не этак; то сплетен – больше, чем народа, то народа – меньше, чем сплетен.

День тогда получился субботний, по-военному: парко-хозяйственный. И выходит это, ближе к обеду, начальство наше на естественный свой, по утреннему делу, моцион. Недостатки острым взглядом выявлять, непорядки пресекать да нерадивых бездельников, как следует, тут же наказывать. А как же, порядок-то везде нужен, особенно в такой дали, как наша.

Вот и идет, значит, начальник наш по всему поселку и усмешку в усах своих припрятывает. Не потому, что веселое что-то увидел, веселого здесь мало, я же говорю – бардак, а оттого, что веселое, видать, вспомнил. Интеллигентный, одним словом, товарищ – даром что человек простой и, несмотря на особенности, считай – душевный.

А навстречу ему выгребает как раз Витька Меньшов, штурманец молодой, с дизелюхи.

И у него, как раз, понимаешь – горе. Жена к нему, понимаешь, приезжать одна отказывается – по причине грудного ребенка на руках и большого количества пересадок по дороге. И непременно хочет жена эта тещу с собой прихватить, чтоб было кому вещи тащить и за дитём в дороге приглядывать.

Так вот, только Витёк с неприятностью такой уже согласился – чтоб, значит, жена и тещу везла (да и то, по-моему, потому только, что в одиночку совсем уж ему невмоготу стало), как – здрасте вам! – новое горе. Теперь уже, когда Витёк-то на тещу согласился, начальство наше заартачилось.

Не хочет, понимаешь, оно Витькину тещу во вверенном поселении видеть. Оно ее и раньше не видело, и теперь – тоже не хочет. Потому вызов на тещу эту не подписывает и даже печать ставить отказывается. А в наши края без «вызова» с печатью, сам знаешь, никак не попадешь, порядок тут строгий – флот же!

А Витёк, он, хоть парень-то, в общем, неплохой, однако гордый очень. Никогда начальство для себя ни о чем не попросит и даже – не хочет просить. Своеобразный, словом, товарищ.

Но уж тут он себя все-таки пересилил (дело-то семейное) и рапорт начальству написал. Так, мол, и так, прошу, мол, на ненаглядную тещу вызов составить. Четвертый уже рапорт «катает», а толку – ноль…

Вот и видит теперь начальство наше, что навстречу ему лейтенант Меньшов с бумажкой какой-то, видать, с очередным рапортом, стремительно движется. И лицо при этом у офицера Меньшова – весьма отчаянное.

Видит еще начальник, что криком его на этот раз, скорей всего, не остановишь и… решает вдруг в сторону свернуть, чтоб, значит, столкновения избежать. «Разойтись на встречных курсах», как говорится.

И только собирается он этот маневр произвесть, как Витёк (куда только гордость свою хваленую подевал?) в ноги ему – бух!

Прямо в луже посреди плаца на коленях стоит, а фуражка его – слетела и, как у нищего, козырьком кверху, мокнет. И давай он тут же, как все равно при проклятом царизьме, поклоны до земли бить. Начштаба даже опешил и что сказать – не знает, бормочет только: «Прекрати, прекрати сейчас же…».

А Витек, видно, устав с непривычки, кланяться вдруг перестал да как заголосит во все горло: «Благодетель! Отец родной!! Не дай пропасть!!!». Полпоселка тут же из окон выставилось – чтоб картину такую не пропустить и лучше видеть.

«Подпиши, Христом-Богом прошу-у!», – орет придурок этот и, по всему видать, опять поклоны бить собирается.

Начальству нашему реклама такая, понятное дело, ни к чему. А что делать – не знает. Такой вот показательный случай. Напоказ, то есть.

Начштаба поначалу подумал было, что парень просто пьяный или там умом двинулся, а потом видит: глаза-то у него – хоть и в слезах, а не пустые, не бездумные… Мысль в них какая-то просвечивает. Особенная какая-то. Тяжелая.

И – подписал он ему рапорт, сразу. И даже ничего потом Витьку за это не сделал, ну, вляпали пару выговорёшников – и практически все! Легко, одним словом, «герой» отделался.

…И продолжает все еще лейтенант Меньшов у нас служить и морячить, потому как специалист он – хороший. А жена его с дитём в поселке теперь живут – в двухкомнатной квартире (с подселением). А теща его давным-давно домой смоталась, практически сразу. Так что и огород городить вроде бы не с чего. Однако сам видишь, что иногда с людьми дурная голова делает! А слухи об этом побродили-побродили от дома к дому, да и завяли в районе коровника. Потому как новых – вполне хватает.

Вот такой вот наглядный пример, хотя и не шибко примечательный, – для каждого, кто понимает.

Предохранитель

Ну, начальство наше! – я, прям, не знаю. До чего ж дошлое, до чего все ж таки принципиально-твердое: любого насквозь видит и уж если чего сказало, так до конца, до последней крайности своего добьется!

Я даже иногда подумываю: где это их всех, будто нарочно, подбирают? Или, может, растят специально? Я про большие дела не говорю, тут не моя голова нужна, а ты погляди: даже и в малости, в чепухе какой-нибудь, ну все – до тонкостей, до крупиночки – давно отработано. Прямо – ух!

Да вот, вчера, к примеру, взять: вручают мне двух матросов-разгильдяев, чтоб я их, значит, к дежурному врачу сводил, на подпись. И быстренько потом на гауптвахту доставил. Это правило у нас такое – перед арестом всегда здоровье проверить полагается, для проформы.

Ну, веду, естественно, в санчасть.