Охота на охотников

– Смотри, старик, они – твои крестники, ты за них в ответе.

– Знаю, знаю, Олечка Николаевна…

– И вот еще что, – Ольга Николаевна перебила Арнаутова железным голосом. – Гараж твой, дед, – картонный. Того гляди, его местные гайдаровцы на гайки разберут либо он просто рухнет от старости. Надо снять в аренду новый гараж. Капитальный, с хорошим подъездом. Каменный. Понятно? С подсобными помещениями…

– Есть снять гараж с подсобными помещениями, – старик Арнаутов с готовностью приложил к виску два пальца.

– Мда-а, подсуропили… эти самые, которые на Новорижском… – Ольга Николаевна замерла на секунду, словно бы услышала далекий неприятный звук. Лицо у нее вытянулось, стало жестким, почти мужским. Арнаутов поежился, увидев Ольгу Николаевну такой, но через несколько секунд Ольга Николаевна оттаяла, спросила у старика: – В доме никого больше нет?

– Никого, Олечка Николаевна! Мы с внуком живем вдвоем, больше никто у нас не бывает… Я здесь, а Санька – в институте. Иногда до часу ночи не приходит – грызет гранит науки.

– Смотри, догрызется! – на всякий случай предупредила Ольга Николаевна.

– Я в него верю, Олечка Николаевна, – серьезно и счастливо произнес старик Арнаутов.

– А то мы тут болтаем…

– Никто ничего не слышит, Олечка Николаевна, – эхом откликнулся Арнаутов, – в доме никого нет. И подслушивающих устройств нет. Проверено.

Ольга Николаевна ушла, не попрощавшись.

После ее ухода старик Арнаутов долго сидел неподвижно на кухне, прикидывал про себя – может, он где-нибудь дал маху? Нет, вроде бы проколов не было. Нигде и ни в чем, а что касается засыпавшихся на Новорижском шоссе пареньков, то их уберут в двадцать секунд… Есть по этой части отменные специалисты… Понадобится – и Сенькиного сослуживца, Каукалова этого, уберем. Вместе с его напарником-еврейчиком. Но это потом, не сейчас. А сейчас пусть пока живет Женька, пусть радуется солнцу, небу, девкам, пусть тискает Ольгу Николаевну себе на здоровье. И не только себе на здоровье – очень важно, чтобы волчица эта, Ольга Николаевна Кличевская, никогда не была голодной…

А то она, когда голодная, больно лютая.

Арнаутов задумчиво пожевал губами, повздыхал немного и потянулся к телефону. Телефон словно бы почувствовал это, опередил старика на мгновение, зазвонил прежде, чем Арнаутов снял трубку.

Арнаутов произнес молодцевато, с некой школярской бездумностью:

– Излагайте!

Водились за стариком такие наклонности – быть несерьезным, работать под дурачка, смешить людей, хотя на деле все было не так.

Звонила Ольга Николаевна.

– Оставил бы ты, старик, свое шутовство, – сурово проговорила она.

– Слушаюсь, Олечка Николаевна!

– Лохов этих, проштрафившихся на Новорижском шоссе, будут перевозить из отделения в Бутырскую тюрьму послезавтра.

– Все понял, Олечка Николаевна…

– Повторяю – послезавтра, – произнесла Ольга Николаевна прежним суровым тоном, и в ту же секунду в трубке раздался частый гудок отбоя.

По телефону Ольга Николаевна старалась говорить мало, чтобы не засветиться. Телефонная сеть стала ныне совершенно дырявой, ее постоянно прослушивают, – и делают это все, кому не лень… Арнаутов, отставив от себя трубку, послушал писклявые частые гудки, потом нажал пальцем на рычаг отбоя и оборвал эту бездушную песню. Набрал номер Шахбазова – руководителя группы ликвидации.

Группу эту на равных содержали несколько коммерческих структур. Это только газетчики кричат дурными голосами: «Банки, инвестиции, бизнес – это хорошо, а криминальные структуры – плохо!» На деле же «что такое хорошо» давным-давно слилось с тем, «что такое плохо».

Если бы горластые газетчики добрались до старика Арнаутова, он бы рассказал им очень многое.

Шахбазов не отвечал долго. Арнаутов терпеливо ждал, потому что знал: определитель высветил его номер телефона, и Шахбазов, не помня на память, кому он принадлежит, определит это по карманному компьютеру. Как только определил – поднял трубку. Когда Шахбазов ответил, старик невольно улыбнулся – слишком уж резким, сорочьим, срывающимся на подростковую визгливость, был голос у грозного руководителя коммерческого спецназа. Арнаутов его сразу узнал и тем не менее на всякий случай спросил:

– Армен, ты?

– С утра был он самый, – ответил Шахбазов непререкаемым тоном крупного хозяйственного босса, наученного никогда не произносить «да» и «нет», а обходиться словами, стоящими рядом. Откашлявшись, Шахбазов в свою очередь поинтересовался, хотя прекрасно знал, кто звонит: – А это ты, дед?

– Я!

– Ну и чего там у тебя?

– Дело… Как обычно.

– Раз есть дело – значит, дело твое мы выполним. И тоже – как обычно, – сказал Шахбазов. – Завтра в одиннадцать ноль-ноль буду, дед, у тебя. Не поздно? Или подъехать прямо сейчас?

– Можно завтра в одиннадцать.

Переговорив с Шахбазовым, старик Арнаутов подул на руки и потер их: когда за дело берется Шахбазов – срывов не бывает.

Михаил Рогожкин, несмотря на свои совсем еще не старые годы, успел поколесить по белу свету. И по забугорью, и по Советскому Союзу, когда был Союз, и по России. И не просто поколесить, а и кое-где пожить. В городах самых разных: в Краснодаре и в Вене, в Липецке и Ставрополе, в Адыгее, в ее столице Майкопе и в Калининграде. Холостому человеку, а Рогожкин в свои тридцать два года был еще холостым, многого ведь не надо: главное, чтобы дождь на макушку не капал, под головой была подушка, а утром на столе – стакан горячего чая с бутербродом.

Потом он поселился у младшего брата Леонтия в Белоруссии, в небольшом городке Лиозно. Брат тоже крутил баранку, только не на «длинномере», как Михаил, а на местном автобусе, не выезжавшем за городскую черту, имел справный, с утепленной пристройкой и двумя сараями, домик, жену – пышную хохотушку Галю, двух детишек и тихую, в свое удовольствие, жизнь.

Леонтий поселил брата в пристройке.

– Раскладывай свои вещи, Мишель. Пока тут поживешь, дальше видно будет. Когда женишься, мы тебе вообще такие хоромы забабахаем – в постель на лифте ездить будешь. Понял, Мишель?

– У меня в башке уже седые волосы, куда мне жениться? – отмахнулся от брата старший Рогожкин, засмеялся. Впрочем, смех его быстро увял: ничего веселого в том, что он до тридцати двух лет не женился, не было. – Поздно мне.

– У нас в городе девчонки знаешь какие! – Леонтий сжал в восхищенном прищуре глаза и почмокал губами: – М-м-м-м! Земляника, а не девки. Не удержишься! И главное, мужского пола в городе не хватает: куда ни глянь – одни женщины.

– Хор-рошо! – восхитился старший Рогожкин. – При таком раскладе зачем мне жениться, а? Я и без женитьбы могу взять свое.

– Дурак ты, дурак, – с неожиданной грустью, очень серьезно – видать, по-настоящему жалел своего брата, – произнес Леонтий. – А киндеры? Умрешь, не оставив киндеров на Земле – кто твой род продолжит?

– Ты!

– Дважды дурак, – с сожалением сказал Леонтий.

– Да, ты со своими детьми. Фамилия-то у нас одна? Одна. Значит, все в порядке: род Рогожкиных будет продолжен достойно.

– Тьфу! – Леонтий сморщился и прекратил разговор.

– Ну, ты пойми, куда мне с моей работой семью с киндерами заводить! – Рогожкин выразительно потер пальцами виски, показывая, что от семьи будет только одна головная боль. – Я же дома из тридцати дней месяца нахожусь только три, а остальные двадцать семь – в дороге. У меня жена может быть только походно-полевая, как на фронте, или дорожная, как у всех дальнобойщиков. Посадил ее в кабину в Витебске, выгрузил в Можайске. На обратном пути – новая жена.

– А ты бросай свою дальнобойную работу. Переходи, как и я, на автобус.

– Не могу.