В любви то радостно, то больно

К назначенному сроку она едва успела приготовить ужин и привести себя в относительный порядок.

На душе противно скребли и дурниной выли самые-самые дикие из всех известных на свете кошек, устроивших майский шабаш не где-нибудь – в сошедшем с ума сознании.

Люся чувствовала себя пропущенным через эмульгатор, потом мгновенно замороженным мясным фаршем. Полтора часа, пока вымокала в горячей воде с отдушками, сушила и укладывала волосы, накладывала макияж и придирчиво примеряла перед зеркалом наряды, Людмила задавала себе один и тот же каверзный вопрос, – зачем? Ответа не было. Точнее, ответов было слишком много, чтобы их систематизировать и попытаться разобраться.

Она стояла у окна в облегающем приталенном платье, подчёркивающем достоинства фигуры, лёгком и воздушном, почти невесомом, напряжённо всматриваясь в прохожих.

Прошло пять минут от назначенного времени. Эдуарда не было.

– Вот и хорошо. Ишь, раскатала губы. Не для тебя придёт весна, не для тебя Дон разольётся. Поиграла в любовь и будет.

В это время раздался неожиданно громкий звонок в дверь.

– Извините, Людмила Альбертовна, пробки. Каюсь! Мне, право, так неудобно. Прекрасно выглядите. Чем же я заслужил ваше бесценное внимание?

– Не смущайте меня сходу, проходите.

– Вы ли это, Людмила Альбертовна? Не ожидал лицезреть вас в таком роскошном облике. Знаете, как вас кличут в стенах холдинга?

– В курсе. Это не важно. Я не такая. Сами увидите.

– Уже, уже вижу! Фея, Афродита. Очарован, польщён. Попытаюсь оправдать доверие. Честно говоря, не отказался бы от поцелуя.

– Ну-ну, не шалите. Мы совсем незнакомы.

– Так в чём дело. Сразу же и начнём знакомиться.

– Не так скоро. Мне и без того неловко, а вы так агрессивно себя ведёте. Уж не ошиблась ли я, сделав опрометчиво бесстрашный шаг навстречу? Чувствую себя пичугой, попавшей в силок.

– Хорошо, сделаем паузу. Ваш ход. Простите, поторопился с выводами. Ваши глаза так откровенно сияли, что я подумал… впрочем, неважно, чего именно. Передаю инициативу вам. Надеюсь, не очень наспугал. Мы ведь посидим, – Эдуард раскрыл объёмную сумку, в которой лежала водка, вино и деликатесы, – вот моя, так сказать, доля участия. И подарок лично для вас.

От капельки вина и по причине замечательного настроения Людмила порозовела, расслабилась. Всё было как нельзя лучше: никакой неловкости.

С Эдиком было настолько легко, словно они были знакомы целую вечность.

Незаметно за разговорами минула полночь. Мужчина непринуждённо, пространно и интересно  рассказывал о себе, о друзьях, о работе, словно не думал покидать эту квартиру. Он не был пьян, не лез с приставаниями и намёками, не говорил банальностей.

– Я так рад, что ты мне позвонила. Давно так не отдыхал. Ты прелесть, –  вдруг сказал Эдуард, поглаживая Люсину руку, по которой мгновенно пробежал чувствительный заряд давно забытой энергии, – как считаешь – мне не пора домой? Не хочу на первом свидании показаться нескромным.

Как непринуждённо он это сказал, вызвав сию же минуту безотчётное доверие.

Целовался Эдик до одури приятно. Объятия и вовсе погрузили в состояние эйфории.

Утром утомлённые любовники как настоящая семейная пара пили чай с пирожными, облизывали друг другу крем с губ, непринуждённо ворковали, смеялись, прерывая завтрак объятиями. Потом темпераментно, со вкусом опять кувыркались в кровати.

Около двенадцати дня Эдуард прижал к груди окончательно размякшую, поверившую в возможное счастье Людмилу, –  к сожалению, мне пора, дорогая. Встреча с коллегой. Я обещал, извини. Это важно.

– Вечером ждать?

– Не люблю обещать зря. Как получится. У бога дней много.

Звонок телефона раздался, когда она разомлевшая, но довольная отмокала в ванне. Вылезать из зоны комфорта не хотелось, но трель была слишком настойчива.

– Добрый день, Людмила Альбертовна.

– Слушаю вас.

– Это правильно, слушайте. Мне есть что сказать. Я Марина, жена Эдика.

– Кто, кого!?

– Вы не ослышались, дорогуша. Не пугайтесь, я не имею претензий к вашим эротическим упражнениям. Развлекайтесь на здоровье, только ни на что серьёзное не рассчитывайте. Он мой.

– Это как? Ваш муж ночует у другой женщины, и вы так запросто об этом говорите? Я вам не верю.

– Дать ему трубку? Откуда, как вы думаете, я знаю этот номер, как вас зовут? Если вы не в курсе: в мужском организме, сердце – не единственный орган, которому не прикажешь. Я физиолог, поэтому говорю об этом спокойно.

– Почему он меня не предупредил?

– Господи, зачем? Вы же сами его пригласили. Разве не ясно, для чего одинокая женщина флиртует, с какой целью призывает в альков симпатичного мужчину? Считайте, что Эдик оказал вам услугу, а вы ему. Он у меня романтичный, влюбчивый. Вы, милая, очень ему понравились.

– У меня ощущение, словно вывалялась в отходах чего-то зловонного. Не звоните мне больше. И ему скажите, что не хочу больше видеть.

– Как знаете. Но лучше подумайте. Эдик умеет дружить. А мне спокойнее, когда знаю, что у мужа порядочная любовница.

Людмила долго ходила туда-сюда по комнате как медведь в клетке, не в силах переварить то, что произошло, потом от души разревелась.

Она чувствовала себя маленькой девочкой, которую обманули, наказали и поставили в угол.

Про ремонт потолка и вечернее платье

– Одиночество – сволочь, одиночество – скука… лучше б я согрешила, – едва сдерживая слёзы, то ли пела, то ли выла Люська Савельева, – одиночество – мука… одиночество – сука. Дался мне этот грёбаный потолок! Век себе не прощу. Идиотка, право слово. Хорошего мужчину обидела.

Она вышла на балкон, закурила. У соседей громко играла композиция Mea culpa в исполнении Enigma, любимая композиция этой удивительной группы, что можно перевести как моя вина или я виноват.

Люська фанатела от этой музыки, но сейчас она звучала вдвойне некстати, тем более что в фоновом режиме вульгарно, вызывающе громко скрипела кровать в квартире соседей и непристойно громко орала сама Катька, явно не потому, что порезала палец.

– Паразитка, не могла балкон прикрыть. Весь дом слышит, как ты оргазмами маешься. Тьфу, зараза!

Непростительная глупость и чувство вины вызывали не только раздражение. Люську терзала кровоточащая болезненная рана. Она устала, утомилась быть одна, но и то, что между ней и Ромкой происходило, не было избавлением от пугающей пустоты. Невозможно жить без поддержки, без опоры, без привязанности, участия и нежности, но ещё хуже несвобода.

Наверно так. Ромка опять ушёл, злобно хлопнув дверью, в сердцах заявив, что между ними всё кончено. Всё-всё-всё, это как!

– Чего добилась-то, – зло выкрикнул он, – вокруг полно аппетитных баб, готовых ноги целовать за минуту полноценного секса, а ты, ты просто дурында бесчувственная! Пусть теперь потолок тебя удовлетворяет! Ты, Люська, настоящее чудовище. Теперь понятно как мужики импотентами становятся. Не-на ви-жу тебя! Да-да, я нисколечко не шучу.

Она действительно допустила легкомысленный, фатальный промах, спросив у любовника в кульминационный момент, когда тот дышал, как загнанная на ипподроме лошадь и потешно закатывал глаза, собираясь финишировать в изнурительной интимной скачке, когда же, наконец, он покрасит потолок в спальне как обещал. Смотреть, мол, тошно.

Ладно бы только это. Случайную оплошность можно было попытаться исправить. Ромка, конечно, и сам  виноват. Говорила ему, – давай романтические игры перенесём на вечер. Потанцуем, не спеша настроимся на любовь, согреемся предварительно в горячей ванне с ароматом вожделения и безумной страсти, а потом, потом будем долго-долго с наслаждением скакать как дикие лошади в прерии. Она ведь этот восхитительный процесс тоже обожает, но не на скаку.