Любовь – игра, в которой всё серьёзно

– Если можно, холодную воду.

– Тогда компот или сок. Чай вы совсем не пьёте?

– Пью, только я целый день без воды. У меня наверно скоро кожа лопнет от жажды. Извините за беспокойство.

– Что же ты, невеста, такая стеснительная?

—Да я, собственно и не невеста совсем, мы даже не целовались ни разу. Ефим – парень из нашей деревни. Приезжал недавно на побывку, замуж позвал, я и сорвалась к нему. Договорились, что попробуем вместе жить, а там видно будет. Видно зря приехала.

У Петьки глаза заблестели от новости. Это же здорово. Никакая она не невеста, просто знакомая, значит, и переживать не о чем. С другой стороны – зачем связываться с девчонкой-недотрогой? Уговаривать замучаешься.

Нет у него ни сил, ни времени, ни желания обхаживать застенчивую девственницу.

Петька покрутил эту мысль в голове, смакуя потенциальные возможности, но тут же отбросил, как глупую и чересчур затратную идею.

– Что я, мальчик что ли? Безотказных прелестниц пруд пруди, только свистни – прибегут.

Яночка подала чай по восточному обычаю, на дастархане: пиалы, только что заваренный чайник, орехи, сухофрукты, сладости и национальную выпечку. Девушке принесла запотевший графин компота.

Так за Илоной никто не ухаживал. Она обречённо вздохнула: не про неё этот праздник жизни. Уезжать придётся, хотя пока всё устраивается чудесным образом.

– Подушку бы сейчас и поспать в тенёчке, – мечтательно подумала девушка.

Словно подслушав желание, Яночка уже несла вышитые подушки и тонкую накидку, чтобы укрыться.

– Отдыхайте, не буду вам мешать. Ваша комната, Петя, как всегда открыта. Бельё свежее постелено. Покушаете, можете идти спать.

– Илона одна будет жить. Вы, пожалуйста, за ней присмотрите. Я имею в виду еду и всё прочее.  У девочки такое горе.

Яночка  как-то странно посмотрела на Петра, пожала плечами и улыбнулась.

– Для вас, Пётр Андреевич, что угодно. Вы же свой. Пусть хоть совсем переселяется, будем рады. Мы постараемся, чтобы гостье понравилось. Вы, Илоночка, не стесняйтесь, располагайтесь как дома. Родители придут с работы, я вас познакомлю.

Когда девушка прилегла, вожделение Петьку всё же посетило, но он его усмирил. Трудно было с непривычки обуздать взбрыкнувшее желание, но он справился.

Не успела девочка положить голову на подушку, как тут же уснула. Пётр пытался её разбудить, шептал на ушко, что спать нужно в комнате, Илона лишь посапывала да носик морщила.

Долго наблюдал Петька за этим безобразием, пытаясь не думать о привычной страсти, перебирая в уме различные варианты развития событий.

Перед ним, доверчиво развалившись на топчане, лежала настоящая лесная нимфа: распаренная полуденным зноем, румяная, нежная.

Платьишко девушки слегка сбилось, оголив круглые коленки, грудь аппетитной горкой вздымается ровным дыханием, аппетитные округлости притягивают  взор, словно магнитом.

Кровь как назло устремилась в центр блаженства, разбудила дремавшее естество, отчего по телу побежала волна вожделения. Воля, которую он пытался сжать в кулак, подчиняться никак не желала, настойчиво требуя законную премию.

Ничего не поделаешь – многолетняя привычка. Очень уж хочется Петьке отведать райское яблочко из девственно благоухающего сада. Он даже руку до крови прикусил от бесилия.

Дудки, нет у него права рвать цветы из этой клумбы! Даже познакомиться, как следует, не успели. Не может Петька с Илоной поступить не по совести. Она особенная.

Вот такая нехорошая, понимаешь, непонятная история приключилась.

Неизвестно по какой причине, Петька даже мысли допустить не мог, чтобы обидеть Илону. Он пожалел, что  грешил прежде, что не дождался женщину, с которой жизнь могла сложиться иначе.

Впервые Пётр подумал о том, что шуры-муры, любовь-морковь и яркие нежные чувства не пустой звук, что есть девушки, с которыми грубый секс связать невозможно, по отношению к Илоне похоть выглядит грязным извращением.

Нестерпимо захотелось дотронуться пальцем до её губ, вдохнуть запах разомлевшего тела, погладить разметавшиеся по подушке локоны.

Это он, Петька, и совсем не он. Кому расскажи, какая блажь вертится в голове, насмерть засмеют.

– Придётся теперь с опухшими причиндалами в казарму возвращаться. А если ночью на задание? Беда, братцы, – заскулил бравый лейтенант.

Чем дольше он на девчонку смотрел, тем сильнее заводился.

– Мотать отсюда нужно и как можно скорее, пока не натворил чего непотребного. Лихо-то как! Ладно, на проходной наверняка давалки ещё дежурят. По-быстрому в ближайшей гостинице перепихнуться и спать. Да уж, уснёшь тут, когда мысли только о ней. Вот ведь навязалась на мою грешную голову. Пройди мимо –  человеком бы себя чувствовал.

Нельзя, никак нельзя боевому лётчику в любовь играть. И как поступить? Отнести по-тихому в комнату, зажать рот да вдуть?

Пусть потом сидит и ждёт, когда я с задания прилечу. Никуда не денется. У неё даже денег на обратную дорогу нет. Поживёт наложницей, полевой женой, там видно будет. Вот как по уму нужно бы сделать.

Пётр осторожно взял Илону на руки, благо она лёгкая, как пушинка, невесомая, оглядываясь, отнёс в комнату.

Девочка даже не проснулась, лишь посапывала потешно да носик морщила: переволновалась бедолага, устала.

Петька возбудился не в меру, принялся раздевать её дрожащими руками, накручивая неуёмное желание, от которого горело и сладко ныло внутри.

Под задранной до самого бюстгальтера тканью платья вибрировал в такт дыханию соблазнительный  животик. Нежная упругая кожа, которую Петька начал исследовать губами и гладковыбритой щекой, пахла желанием и страстью.

Осторожно приподняв пальцами резинку трусиков, лейтенант заглянул в запретную зону, где кучерявилась причёска интимного рая, вход в который был практически свободен. Разве может эта пигалица оказать серьёзное сопротивление?

Медленно, словно тайком лезет в чей-то карман, Пётр приспустил трикотажную ткань, обнажившую треугольник вожделения, принюхался к благоуханию непорочного интимного благовония, отчего у него закружилась голова, и вырвался стон влечения.

Илона повернулась набок, подтянула к животу колени, почмокала губами и улыбнулась.

Пётр сходил с ума от подступившего к самому горлу желания, но решиться на большее не мог.

Укусив до крови ладонь, сжав до скрежета челюсти, чуть не перемолов в песок зубы мужчина убрал от желанного тела руки, подтянул  трусики и одёрнул подол, не в силах восстановить сбившееся дыхание и унять биение сердца.

С досадой посмотрев на спящую, ничего не подозревающую девочку, он безжалостно врезал себе по скуле.

– Идиот. Она же девственница, она доверилась тебе. Так нельзя, нельзя!

Пётр взял бумагу, ручку, накарябал вибрирующей рукой несколько кривых строк, чтобы ждала. Разговор, мол, есть и вообще. Положил сверху записки несколько денежных купюр, чтобы хватило его дождаться, и ушёл.

На выходе из комнаты вернулся, вытер со лба пот, перекрестился, хотя давно ни во что не верил, и поцеловал девочку в губы. Нежно, еле дотронулся, чтобы не почувствовала, не проснулась, но изысканный вкус успел почувствовать.

– Сладкая, желанная, – успокаивал и уговаривал Петька себя, – иди, иди уже скорее, не буди лихо. Торопись, пока силы есть не совершать непоправимое.

Петруха опрометью выбежал из дома, даже с хозяевами не попрощался, хотя видел Яночку краем глаза.