Искривление пространства

Смотрю в окно, где по небу на огромной скорости проносятся мрачные в стремительном движении облака, в просвете которых время от времени появляется полная Луна.

Снова повалил снег, ветер засвистел: гонит по земле вихрь позёмки.

Чего разволновался. Подумаешь, командировка.

Ехать по местным меркам недалеко – километров триста.

Один из водителей предложил срезать, сказал, что знает короткую дорогу по просёлкам. Ребята посовещались и решили махнуть напрямки.

Километров двадцать ехали по выглаженной грейдером грунтовке, которая резко перешла в ухабистый просёлок, изрезанный колеями. Его мы почувствовали сразу, как говорится, задницей.

Минут через десять надуло чёрные тучи и сразу завьюжило. Снег повалил крупный, дворники не успевают смахивать его со стёкол.

Чуть позже  начали проваливаться в снежные заносы, застревать.

Пашка Шпякин на ЗиЛке развернулся, принялся вытаскивать одну за другой увязшие в снегу машины. Сколько возились, не засекали, но за это время неожиданно опустилась ночь.

Несмотря на это нужно ехать. Мороз. Двигатели глушить нельзя – замёрзнем. Решили двигаться дальше.

ЗиЛ пробивает дорогу, остальные потихоньку движутся следом.

Едем долго. Настроение кошмарное, да и есть жутко хочется. Хотел было достать батон, да посчитал неудобным. Вот найдем жилье, тогда поедим.

Как назло на пути ни одного дома. Нет даже признаков присутствия в данной местности человека.

Я загрустил: зря согласился ехать по незнакомой дороге.

Пашка сначала рассказывал анекдоты, потом истории из жизни, после и он умолк.

Мороз усиливается. Печка не справляется с холодом в кабине. Начали замерзать ноги. Через час или около того наткнулись на свою же колею.

Тоска медленно растворяется в отчаянии. В подобных ситуациях я бывал в Заполярье,  каждый раз спасались чудом. Хватит ли чудес на этот раз – неведомо.

Остановили машины, собрались, совещаемся. Нужно искать дорогу, позади жилья нет. Может и невелик шанс, но он всегда есть. Дальше едем медленно, то и дело рассматриваем, где свернули с дороги. Насилу нашли злосчастный поворот, где сбились с пути. Маленькая, но  всё же удача.

Через час или около того увидели дом, из трубы которого поднимается еле заметный дымок или пар. Я сразу зевать начал в предвкушении ужина и сна.

Домик чутельный, не больше баньки. Дров возле него малюсенькая поленница. Может сторожка?

Стучим. Сначала потихоньку, потом что есть силы. Дверь открыло крошечное сморщенное создание в тулупе до самого пола с лучиной в руке.

При таком освещении ничего толком не разглядеть. Просим приютить.

– Ты, милок, громча кричи. Глухая я. Ничаго ня слышу.

– Переночевать нам надо, бабуля.

– Спитя, есля влезяте. Харомы ня царския.

– Спасибо! Нас пятеро. А покушать чего есть?

– Не, исть нечаго.

– А сама чем живешь. Небось не голодаешь?

– Камбикорму завариваю инагда, есля сил хватат кипятка нагреть. Давяча Стяпан приязжал, курей привёз, да кармов два мяшка.

– Когда приезжал-то? Давно?

– Так не упомню. Може и нядавна. Мне пачём знать. Старая я. Курей лисы патаскали. Вон паследняя бегат, зараза. Где нясётся не пайму. Всю хату изгадила.

– Не топишь в доме почему?

– Так в даму драва кончались, а са двара мне не данесть.

– Понятно. Молодёжь, давайте, натаскайте дровишек. А вода у тебя где?

– Ва дваре калодец был. Таперича ня знаю. У мяня половина бачонка осталась, толька она горькая, ня вкусная. Застаялась, пади. Да мне всё одно, помярать пара, да вот някак Господь не прибярёт.

– Да, беда. А родня где? Степан-то твой кто будет?

– Лешай яго знат. Ездит иногда. Знаю, Стяпан.

– Деревня твоя как называется?

– Ня упомню. Там, в тунбачке гумаги ляжат. Може чиво и сказано о том.

– А люди-то, люди, где живут?

– Не, ня знаю. Може и ня живут. Одна я.

– А Степан?

– Може и Стяпана нет. Откуда мяне знать.

Натопили печь, отмыли клочок засранного курицей пола и улеглись спать сидя, предварительно попив чай с единственным на всех батоном.

Я провалился в сон сразу.

Ночью мне снились волки, которые вот-вот подберутся ко мне, как только погаснет костёр, и наверняка будут рвать ещё живого на части, но сил подняться и принести дров, нет.

Гляжу в глаза самого матёрого. Тот смотрит, не мигая. Тут вылезает еле живая старуха, на которую сразу же бросается вся стая.

Из последних сил достаю догорающую головёшку, втыкаю её в пасть самого глазастого зверя. Волчара кричит страшным человеческим голосом, от которого я просыпаюсь.

Оказывается, сон перепутался с явью и в пылу «борьбы» я заехал берёзовым поленом Пашке Шпякину прямо в лоб.

В долгу он не остался, тоже приложил мне. Впрочем, в темноте и остальным малость досталось. Хорошо хоть бабку до смерти не испугали по причине её глухоты и крепкого сна.