Эра Безумия. Песнь о разбитом солнце

Полной противоположностью ему была сестра – Лиза. Шестилетняя девочка в бледно-розовом платьице с длинными русыми косичками хоть и не двигалась, но обладала весьма задиристым характером. Она сидела в кресле, играла с куклой, прожигая ее высокомерным, не свойственным детям, взглядом. Лицо ее, покрытое веснушками, выражало слишком горденький вид: бледно-зеленые глаза были наполовину прикрыты веками, что придавало ее виду надменности, нос был как-то слишком высоко задран, губки надуты в вечно недовольном положении. Ее ручонки то и дело пересаживали куклу с одного места на другое, крошечный ротик шептал что-то, а указательный пальчик иногда застывал в грозном положении.

Если говорить о старшем, Вове, то можно сказать следующее: это был мальчик восьми лет темненький высокий, но при этом немного плотный. Он разделял увлечения своего дедушки – Михаила Васильевича, а точнее, был подвержен его просветительским идеям. Этот ребенок был единственным, среди детей Натальи Михайловны, который хоть изредка брал в руки книгу. Непохожий ни на отца, ни на мать, он считался ими неудачным сыном, проваленной попыткой воспитания подрастающего поколения. Нелюбимый из-за этого родителями Вова предпочитал сторониться их, поэтому рос слишком самостоятельным ребенком. Он сам решал, что ему каждый день надевать, что есть и как общаться с братом и сестрой. Сейчас он сидел у окна, будучи одетым так, как сам посчитал нужным: светлая рубашечка, темные брючки и ботиночки.

– Давно спит? – шепотом обратилась к няне Кезетова.

Ее голос, прервавший тишину, разнесся по комнате.

– Только уснул. – Ответила няня.

Наталья Михайловна даже не удосужилась подойти к колыбели, в которой спал годовалый сын. Ее спокойный взгляд, не выражавший ничего из тех чувств, свойственных любой матери, мрачно пробегал по комнате: по белым стенам, светлому полу, предметам мебели таких же оттенков. В детской комнате было слишком безмятежно, слишком тихо; никто не бегал с веселыми криками, счастливый звонкий смех не слышался за дверью. Какая-то суровая тень мертвого спокойствия окутала помещение.

Внимания со стороны детей не было: Вова не отложил в сторону книгу, не подошел к маме, обняв ее, Лиза не оставила куклу и не подбежала к ней, не говоря уже о Паше, продолжившем сидеть в углу на кровати. Они не считали нужным проявлять интерес к женщине, столь редко посещавшей их, их не тянуло к матери, которую они видели только за семейным завтраком, обедом и ужином.

Весь вечер Лагардов проспал в кресле, подальше от постели жены. Впервые за два дня он смог хоть немного успокоиться, позволив себе самую великую на тот момент для него роскошь – уснуть, ни мучая себя страхами за здоровье Анастасии, ни осуждая за интерес к Анне, ни тревожась за переживания Алеши. Он просто спал, вжавшись в мягкую спинку кресла, сложив руки на подлокотники и немного задрав голову вверх. Огонь в камине, из-за жара которого Александр Леонидович расстегнул рубашку, со временем потух, уступив власть в комнате холоду.

Спальня была залита мертвенно-бледным светом молодой луны – единственным, что спасало помещения от ночного мрака. Тишина окутывала поместье, даже Алеша, привыкший, что перед сном ему отец читал сказки, в этот раз не посмел потревожить покоя родителей. В комнате рассеялись даже тихие стоны боли, еще пару часов назад грубо врезавшиеся в голову статского советника. Все стихло, рассыпалось в царившем вокруг покое, погибло, подобно счастливому браку Лагардовых, оставив о себе лишь мутные смешанные воспоминания. Кто знает, может быть, все и должно было произойти именно так? Возможно, семейное счастье, словно призрачная тень, должно было исчезнуть? Да и было ли оно вообще? Нет. Все эти красивые слова: любовь, счастье, верность – все это не больше, чем выдумка людей, создающих для себя и близких иллюзию чего-то светлого, искреннего и поистине святого…

Неожиданно для самого себя Александр Леонидович вздрогнул во сне и тут же проснулся. Оглядев комнату, он тихо встал и приблизился к постели, на которой спала Анастасия Николаевна. Как ужасно она выглядела в своем состоянии! Измученная болью и вчерашними слезами, криками и мольбами женщина, казалось, постарела на несколько лет вперед: ее светлые длинные волосы чуть ли не побелели и перестали виться, как прежде, глаза опухли, и кожа вокруг них покраснела, щеки утратили прежний розовый оттенок. Лагардов продолжал смотреть на нее, не понимая, какие чувства рождались в глубине его холодного сердца. Одна эмоция сменяла другую; сначала появился безумный всплеск радости, порожденный увяданием жены, затем на смену ему пришло сожаление о том, что он сотворил, и, а затем – вновь радость, в конце убитая равнодушием.

Только сейчас он осознал, что это было самое верное и единственное свойственное ему чувство. Александр Леонидович не мог ответить самому себе на собственный же вопрос: зачем все это? Зачем он взял ее в жены шесть лет назад, отказавшись от столь дорогой ему свободы? Зачем одурачил ее умело подделанными признаниями в любви? Зачем пошел тогда на похороны? Зачем заговорил с Анной? Он не знал, как ответить на эти вопросы, но свято верил лишь в одно – это было не случайно. Весь брак, этот кошмар продлившийся шесть лет, был платой за его прежнюю свободу и ужасные последствия. Сейчас же у него появилась возможность вновь сбросить проклятые оковы и забыть обо всем, сбросить ненавистную маску заботливого семьянина. Статский советник мог стать прежним, оставалась самая малость – избавиться от супруги так, чтобы не навредить ни своей репутации, ни ее чести. Да, он был готов с легкостью, не боясь осуждений двора, променять надоевшую за шесть лет жизнь с одной женщиной на давно забытую свободу, окруженную прекрасными юными девами. Никто бы не решился осудить его, ведь он – статский советник, граф…

Но в следующую секунду эта коварная мысль улетучилась, уступив другому более чистому порыву. Александр Леонидович, сам того не осознавая, присел на край постели, с нежностью взял правую руку жены и поднес холодную ладонь к губам. В этом прикосновении не было ни страсти, ни любви, ни даже элементарной заботы. Просто порыв, просто минутное проявление слабости и искреннего уважения к этой женщине… не более. Мужчина уважал ее за то, что она, как могла, скрашивала его скуку в течении шести лет, за то, что она подарила ему ребенка, пусть и одного. Но он не любил ее за это. Просто, прекрасно зная свой характер и сладострастные порывы, удивлялся выносливости Анастасии Николаевны. За это статский советник был готов стоять перед ней на коленях, целовать ее руки, шепча равнодушно «Спасибо».

Вдруг она начинала ворочаться, просыпаясь. Лагардов мгновенно бросил руку супруги, словно руку прокаженной, хотя только что сжимал ее в своих ладонях, целовал и гладил, стараясь скрыться, не видя её лица. Он не хотел, чтобы она видела этого, не желал более обманывать ее, притворяясь любящим мужем. Александр Леонидович не смел сейчас проявлять какие-либо чувства к ней, надеясь на ее скорое выздоровление, которое могло подарить ему надежду на расставание. Он был уверен: если Анастасия Николаевна увидела бы его пару мгновений назад, точно бы со свойственной всем женщинам манерой фантазировать подумала, что смогла удержать его. Тогда бы мужчина проиграл.

Статский советник уже поднялся и собрался уходить, но, не открывая глаз и не шевелясь почти, Анастасия Николаевна прошептала:

– Александр Леонидович, как там Алеша?

Он резко остановился, развернулся на каблуках и посмотрел на нее. Женщина даже не двигалась, только ее губы слабо шевелились и как в бреду произносили его имя. Голод коснулся его спины, а что если она видела, как он целовал ее руки. Эта жуткая мысль постепенно начала сводить его с ума. Мужчина не решался: подойти к ней и ответить на вопрос или хладнокровно, переступив через привитую в браке доброту и забыв об уважении к жене, выйти из комнаты и оставить ее одну. До его слуха донесся ее слабый стон. Секунда – Александр Леонидович уже сидел возле нее и, не глядя на перебинтованные руки, протянутые к нему, снова сжимал их в крепких ладонях. Как это произошло? Он не отдавал себя отчет, почему так поступил, чья-то невидимая рука толкнула его, заставив оказаться возле супруги.

– Он в порядке, – ответил статский советник, не отрывая взгляда от ее лица, – справляется о Вас, скучает…

Его голос звучал достаточно холодно, равнодушно. Анастасия Николаевна вздохнула, прекрасно понимая, что это означало. Он проводил время возле нее только ради приличия, не из-за того, что любил. Женщина боялась открыть глаза и посмотреть на него, ибо, если бы сделала это – сразу бы заплакала, забилась в истерике, из последних сил упала бы перед ним на колени, умоляя его остаться. Теперь для нее было смертельно смотреть на мужа, ведь тогда в ее памяти возродились бы счастливые моменты прошлых лет, связанные с этим человеком, чье обаяние не могло оставить равнодушной ни одну женщину. Она даже сейчас с закрытыми глазами могла видеть его идеальный образ: аккуратно зачесанные назад темные волосы, чистые, как хрусталь, светло-голубые глаза, обрамленные темными ресницами, длинный узкий нос, резко очерченные скулы, из-за этого немного впалые щеки и потрескавшиеся от мороза плоские губы, поцеловать которые она так желала.

– Вы провели возле меня весь вечер, только вернувшись с работы, зачем? – госпожа Лагардова с трудом произносила каждое слово.

Александр Леонидович удивился такому вопросу. Она сама так желала, чтобы он был с ней, был рядом, а теперь имела наглость спрашивать, зачем он сидел возле нее. Мужчина, сдерживая возмущение, дотянулся до небольшого столика возле кровати, взял лежавшие там свои карманные часы и, нервно постукивая пальцами по колену, посмотрел на циферблат. Было одиннадцать часов вечера. Потом его взгляд пробежал по комнате, впервые он заметил, что доселе сидел с женой в полной темноте, прорезаемой единственным бледным лучом луны, косо падающем на дверь. Статский советник поднялся, отошел от жены и через минуту начал зажигать свечи возле ее постели. Ему не хотелось видеть свет ламп, только магический отблеск свечей. Анастасия Николаевна за это время растерялась, испугавшись, что супруг оставил ее. Она приоткрыла глаза, увидев мужа со свечей в руках. Тут же душу ее окутал хрупкий временный покой. Он был рядом, а остальное сейчас ее мало волновало.

– Зачем? – вновь спросила она.

Статский советник наклонился к ее лицу и, едва соприкоснувшись с дрожащими женскими губами, прошептал:

– Я должен был так поступить. Не рассчитывайте на большее, Анастасия Николаевна.

– Что же вы совсем не любите меня?

Ее вопрос хранил в себе ответ, который она так не желала услышать. Женщина смотрела в его глаза, надеясь на обратное. Воистину, это был редкий случай, когда разум твердил одно, внутренний голос вторил ему, каждая клеточка тела соглашалась с этой мыслью, а наивное сердце все еще верило в лучшее. Анастасия Николаевна не хотела принимать такую новость, отказывалась мириться с новой страстью мужа. Но бороться за него больше не могла, у нее не хватало на это сил. Она сжала его руку так слабо, как обычно это делают умирающие. Действительно, госпожа Лагардова погибала от его хладнокровной решительности.

– Не спрашивайте о том, что не хотите слышать! – произнес мужчина.

Это был самый ужасный удар, самое сильное потрясение в ее жизни. Александр Леонидович даже не отстранился от ее лица, продолжив изучать его некогда божественные черты. Теперь он не мог понять, что нашел в ней шесть лет назад, если она не могла сравниться с Анной. Ее поблекшая с годами красота меркла пред очарованием юного невинного создания. Не было ни блеска в глазах, ни ослепительной улыбки, ни нежного шепота. Вместо этого остались только пепел в потухшем взгляде, выдавленная слабая ухмылка и хриплый, словно последний в жизни, стон. Анастасия Николаевна изменилась, постарела и перестала интересовать его. Статский советник ласково провел пальцем по щеке жены, будто успокаивая ее и подготавливая к серьезному разговору. Она хоть и знала, что эта ласка не вызвана ни любовью, ни страстью, а жалостью, все равно была искренне рада даже такому проявлению интереса со стороны любимого мужа.

– Что будет дальше?

Женщина только сейчас заметила, насколько низко он нависал над ней. Голова ее закружилась от одной мысли о том, что супруг, возможно, в последний раз так близок к ней. Она слабо обхватила руками его спину, постаравшись прижать ближе к себе, но у нее ничего не вышло. Александр Леонидович замер на месте, не позволяя себе сделать лишнее движение, которое жена могла бы посчитать прихотью страсти. Она же только и хотела этого. Статского советника забавляло это желание супруги, находящейся на грани между жизнью и смертью, но при этом не теряющей шанса соблазнить его. Через минуту он решил ответить ей предельно честно:

– Вы хотите знать, что будет дальше? – она кивнула, с замиранием сердца слушая его бархатный голос. – Хорошо. Дальше… дальше все просто, Анастасия Николаевна: вы умрете.

Эти слова, до глубины души потрясшие ее, были произнесены им с привычным хладнокровием. Глаза Александра Леонидовича загорелись всепоглощающим кровожадным огнем, способным уничтожить все, что угодно. Госпожа Лагардова, только отошедшая от шока, с ужасом догадалась, что за мысли пронеслись в голове мужа. Его крепкие руки в следующий миг плавно переместились на ее тонкую шею. Сначала прикосновения были для нее едва ощущаемыми, но затем пальцы мужчины начали все сильнее сжимать хрупкую кожу, грозя оставить после себя заметные синяки. Взгляд статского советника не выражал каких-либо эмоций, и глаза его по-особенному блестели в романтичном полумраке и золотистом свете свечей. Он, казалось, не чувствовал ничего, будто делал то, что должен был. Анастасия Николаевна начала задыхаться и, еле дыша, стала хвататься ослабевшими пальцами за сильные руки мужчины. Она пыталась заставить его передумать, впуская остренькие ногти в его запястья, кашляя, дергаясь.

Ничего не помогало, Александр Леонидович игнорировал ее отчаянные, хоть и несильные, попытки ухватиться за жизнь. Ее посиневшие губы тихо шептали: «Прошу, не надо!», но он продолжал, будто не слыша эти мольбы. Она пыталась кричать, звать на помощь, но статский советник так сильно сжимал ее шею, что произнести громко слова у нее не получалось. Женщина била его по спине, царапала ее в кровь, забираясь под тонкую ткань рубашки. Он не останавливался. Душил мужчина ее медленно, испытывал небывалое упоение, чувствуя, как под его ладонями пульсировала сонная артерия. Он давно скучал по этим непередаваемым ощущениям, по этой возможности чувствовать себя властителем чьей-то жизни. Возможность вновь решать судьбу хрупкого создания была предоставлена ему самой судьбой.

Александр Леонидович, опьяненный мольбами жены и ощущением того, как кровь под ее кожей благодаря его стараниям все медленнее и медленнее поступает к голове, не слышал ее. «Пожалуйста! Остановись, если в тебе осталось хоть капля любви к Алеше… остановись!» – на последнем дыхании лепетала Анастасия. Она думала только об одном – нет, не о сыне, ее разум занимала только одна мысль – позволить ли ему закончить начатое и убить, или же еще раз обратиться к его совести. С одной стороны – женщина не могла представить жизнь без него, а, зная решительность, статского советника, она могла не сомневаться, что он променяет ее на Анну. С другой же стороны – она хотела жить, если не ради мужа, то хотя бы ради сына. Анастасия Николаевна не хотела позволить ребенку вырасти и уподобиться отцу, став таким же губителем хрупких молодых дев. Выхода у нее не было, все зависело только от Лагардова. Ее спас тихий детский голосок, неуверенно обратившийся к графу:

– Папа? Папа, что ты делаешь?

Мужчина остановился, глаза его округлились, сердце забилось быстрее. Он предполагал разные развития событий: от смерти Анастасии до неожиданного землетрясения, но такое предугадать был не в силах. Статский советник так боялся, что мальчишка заглянет в спальню именно в этот момент и увидит все происходящее. Его опасения сбылись. Ребенок видел, как его отец душил его же мать. Только сейчас Александр Леонидович смог взглянуть на ситуацию со стороны, представив себя на месте пятилетнего сына: папа нависал над мамой, медленно лишая ее жизни. Он нерешительно повернулся в сторону мальчика, ослабив хватку и позволив жене сделать вдох. Алеша в милой пижаме стоял возле двери, прижимая к себе белого игрушечного медвежонка, в его глазах читались страх и растерянность. Безусловно, ребенок и не подумал бы ничего ужасного, если бы мать отчаянно не вырывалась, а на лице отца не проступала бы хищная улыбка.

– Алексей! – спокойно, но в то же время твердо произнес Лагардов. – Выйди немедленно из комнаты и ступай спать!

Мальчик, испуганный таким поведением отца, не пошевелился.

– Немедленно! – повторил статский советник.

Ребенок вздрогнул и тут же выбежал из спальни родителей, не понимая, из-за чего отец был так зол. Впервые в жизни он предстал перед сыном таким жестоким, пугающим. Мальчишка не знал, куда пропал прежний заботливый и любящий папа, с нежностью относившийся к маме. Боясь стать свидетелем еще одного изменения, Алеша заперся в своей комнате, залез под одеяло и крепко прижал к себе игрушку, дрожа от страха.

Александр Леонидович тем временем отпустил супругу, отошел к окну и прислонился щекой к холодной стеклянной поверхности, украшенной легкими морозными узорами. В следующий миг стекло запотело от горячего дыхания, и эти чудесные творения зимы исчезли, будто их и не было. Остались только прохладные капли, быстро скатившиеся вниз. Мужчина закрыл глаза. Точно так же он прежде лишал счастливого будущего очаровательных девушек, точно так же он чуть не убил супругу. Через пару минут статский советник ощутил, как его торса коснулись слабые женские руки, еще недавно бьющие его спину. Он открыл глаза и увидел, как раны на перебинтованных запястьях начали вновь кровоточить и перекрашивать белую материю в алый цвет.

– Я люблю Вас, Александр Леонидович! – донесся до него шепот жены.

Он оставался спокойным, словно не замечая ее умоляющего взгляда, затуманенного слезами, словно не слышал ее шепота. Мужчина был равнодушен. Мысли его занимало только одно – как он теперь будет разговаривать с сыном, что скажет мальчику, как отныне будет смотреть в его глаза? Его беспокоило только отношение ребенка, только Алеша. Лагардов слишком сильно любил сына, возможно, больше жизни…

– Если я не задушил Вас, это не значит, что что-то питаю к Вам. – Уверенно сказал он.

– Но, Александр Леонидович, – женщина терялась, желая убедить его в обратном, – умоляю вас…

– Анастасия Николаевна, вы останетесь моей женой на время и только формально, – перебил ее статский советник, – пока я не придумаю, как нам быть дальше. Понятно?

Каждое слово мужа резало ее душу на мелкие кусочки. Она осознавала, что впредь не будет прежней семьи, все теперь было разрушено. Отныне Александр Леонидович больше никогда не будет верным супругом… никогда. Но при этом, где-то в глубине сердца женщина ликовала: пусть даже формально, пусть даже на время, но она останется его женой. Только вот могла ли тогда предположить, что после этого Лагардов не откажется от заманчивой идеи близости с ее сестрой? На данный момент ее это не особо беспокоило. Она была готова стерпеть все, только бы иметь возможность каждое утро просыпаться в объятиях, не смотря ни на что, любимого супруга. Александр Леонидович немного повернулся, провел рукой по ее спине, поцеловал в макушку и мрачно прошептал: «Только на время, и только формально!»

Глава 6. Откровение

Ночью в поместье Усуровых спали все, кроме Анны Николаевны. Она лежала в постели, прожигая уставшим взглядом окно, за которым виднелась полная луна. Бледный луч ночного светила падал на ее бледное лицо, словно благословляя все мысли этой случайной жертвы страсти, страдающей бессонницей. Девушка даже не замечала, как сама желала погрузиться в сон, которому препятствовал навязчивый образ желанного мужчины. Больше всего она хотела, чтобы время остановилось, потом повернулось вспять, и у нее появилась возможность пережить этот день заново. Ее безумным желание было вновь прикоснуться к Лагардову, вновь почувствовать его горячее дыхание на своей шее, вновь вдохнуть одурманивающий аромат его одеколона. Анна жила этими прошедшими мгновениями, мечтала их вернуть, не думая о будущем. Вот она, ошибка все людей – привычка жить прошлым, с придыханием вспоминать о том, что уже никогда не повторится, забывая о новом дне, которому суждено будет наступить.

Забывая обо всем, красавица все думала о статском советнике, о его жестах, словах. Его сдержанность, подавляющая пылающее в глазах заметное желание, была непонятна ей. Что останавливало Александра Леонидовича там, в министерстве? Только лишь мысль об оставшемся дома сыне? Она не верила в это, нет, было что-то еще. Он зачем-то тянул время, выжидал какого-то момента, тем самым сводя ее с ума. Анна начинала догадываться, то была игра, которая не была придумана графом, а изобретена еще за сотни лет до них. То был самый надежный способ управлять человеком – исполнять его прихоти понемногу, рисковать ради него, ожидая ответного риска, отравлять душу маленькими каплями страсти, и называть все это простым словом «любовь».

Вот – что делал Лагардов. Он играл с ней, притворяясь удивленным и растерянным, на самом деле с интересом наблюдал за ее реакцией. И она не разочаровала его. Желая разврата, девушка была готова пойти на все, сделать все, что только было угодно душе статского советника. Анна даже не подозревала, что отныне она не управляла собой, все ее мысли, желания, мечты, страхи, волнения – над всем властвовал Александр Леонидович. Задумавшись, она не заметила, как провалилась в сон.