Ты посадишь мои волосы?

–– Ну, если найду.

–– А ты хорошенько поищи!

Маня толкнула Гошу в плечо.

–– Ты что дерешься? Я чуть не подавился!

Контрольная

Гошу от Мани пересадили, кругом – никого. Вернее, людей много, полный класс, а списать не у кого. Светка Чувилина похожа на бледную поганку, закусывает губу и строчит-строчит. Павлик Смирнов плюется из полой ручки бумажными шариками. Пытается угодить в спину Даши Курочкиной. Она подергивает плечами как бы ёжась. Перед Маней листок в клеточку. Она смотрит на пустые квадраты клеток, мысленно помещает туда себя, Гошу и всех остальных.

Часы в круглой белой оправе тикают, Алина Федоровна средним пальцем задвигает съезжающие с переносицы очки. В очках отражается весь класс и больше всех Гоша, который водит ручкой с космической силой.

–– Он-то знает, что в эти клетки помещать, – думает Маня.

В клетке жил голубь, долго жил, целых пять лет. Он не летал, его заточили в клетку, как узника. Выпускали только походить немного по коридору и оставлять после себя мины. Маня перешагивала через минное поле, иногда пропускала и угождала в самую мину.

Недавно голубь откинул лапки. Маня с папой положили его в коробку из-под детского питания и закопали в сугробе.

«Голубь улетел в снег», – думала Маня.

Она вспомнила о голубе, мысленно поместила его в клетку, а потом мысленно выпустила. Лети, птичка.

Потом поместила в клетку Алину Федоровну.

–– Вот ей-то там самое место, – подумала Маня и посмотрела на часы. Времени оставалось мало. Времени оставалось только на стихи, и Маня написала:

Маня в клетке сидит,

Гоша в клетке сидит,

Птица в клетке сидела,

Но потом улетела.

Скомкала листок и забросила его в рюкзак. Прозвенел звонок.

Золотые рыбки

На перемене все сидят на полу или на рюкзаках. Лена Александрова и Оля Волкова – как сиамские близнецы, сросшиеся плечами. У Лены – черное каре и густые брови, у Оли – скучная длинная коса. И сами они скучные. И шутки у них скучные, и получают одни пятерки.

Скамеек в школе нет, зато внизу, в холле – множество никому ненужных картин и большие аквариумы с рыбками. Золотые там уже не водятся.

–– Вот представляешь, один подходит, говорит – хочу пятерку, другой – хочу сдать экзамен, третий – лишь бы мама не ругала. Не удивительно, что они все передохли. Хотя может дело в сухариках, которыми мы их подкармливаем?

Гоша уткнулся в учебник и, кажется, не слушал.

–– Ты почему не слушаешь?

–– Я слышу только самое важное.

–– А что самое важное?

–– А то, что сегодня объявят оценки по контрольной. А еще сегодня родительское собрание. Ты же знаешь моего отчима. Приходит после собрания злой, как собака.

–– А я не сдала контрольную.

–– Как не сдала?

–– Ну ты же от меня пересел. Хотя мне плевать, все равно некому идти на собрание.

–– Почему?

–– Некогда им. До ночи на работе торчат.

–– Везет же тебе.

Казнь на математике

Алина Федоровна раздала контрольные. Маня сидела неподвижно, глядя в одну точку. Знала, что сейчас будет казнь.

–– Кузнецова, почему не сдала контрольную?

Тишина.

–– Кузнецова, к доске. Реши пример.

Маня вышла к доске. Посмотрела на пример, цифры начали расплываться и иксы расплываться. Она начертила знак равенства. Потом начертила игрек, стерла. Начертила икс, стерла.

–– Дура! – раздалось громко.

Все было как во сне, Маня бросила мел и побежала к двери. Хлопнула так сильно, как никогда.

Достать до неба

Гоша сжал кулаки и смотрел на учительницу. Ему хотелось встать во весь рост, чтобы достать головой до потолка. Чтобы продырявить потолок своей головой и достать до самого неба. Но он продолжал сидеть и сжимать кулаки.

–– Мальков, к доске, – сказала Алина Федоровна.

Он разжал кулаки и послушно поплелся к доске.

Доска была большая, морская, зеленая. Когда он водил по ней мелом – слышался скрип, от которого хотелось заткнуть уши.

Гоше было тошно, кружилась голова. Хотелось выстрелить взглядом в учительницу, хотелось бросить мел, раскрошить его в мелкий порошок – чтобы показать, что он сильный, что он может защитить Маню.

Но он просто стоял и карябал свои иксы и игреки. Пока не послышалось: «Садись, пять».

Когда он сел за парту, ему стало стыдно. Он понял, что никогда не сможет встать во весь рост и достать головой до неба.