Шева, которая хотела летать

Она увидела перед своими лапками последние сантиметры земли, после которых открывалась сиреневая бездна с медленно вращающимся ураганом далеко внизу. Сразу за обрывом поднималась золотая световая стена, настолько яркая и сверкающая, что Шева инстинктивно прищурилась. Ничего не было, кроме сиреневого, заполонившего все свободное пространство, и золотого света. Шеве показалось, что бездна ждет от нее вопроса, и потому она, вытянув шею и посмотрев в самую ее суть, закричала:

– Пиона, ты на меня злишься?

Бездна не услышала в потоке речи непонятного языка своего имени и тактично промолчала.

– Пиона?!

Шева опустилась на землю, села и свесила с обрыва лапки. Свет, казалось, был настоящим и приятно грел их. Она чувствовала одиночество. Вспомнилось, что мама и папа ей не родные. Интересно, они хотят завести еще одного, своего ребенка? Ей этого очень не хотелось. Это позволило бы ей окончательно убедиться, что дети все-таки бывают чужими, и сама она, Шева, всегда была чужой для своих двух самых дорогих существ. Она только что посмотрела в бездну, а бездна посмотрела в нее, но это не значит, что они расстанутся, как только Шева покинет луг. Бездна всегда будет с ней. Она будет в ее сердце и голове. Не позволит поверить тем, кто попытается стать ее друзьями или сделать для нее что-то доброе. Не позволит делать доброе самой. Вот как с Пионой. Сначала она показала, что не такая как все другие. Утешала, играла с Шевой. У них двоих даже появилась своя традиция с корабликами. А что в итоге?

Шева поняла, что на самом деле всегда была одна. Даже в своих камышах тогда, на первой неделе своей жизни, она лежала одна, а не вдвоем или втроем, как все нормальные котята.

Она до чего-то внезапно додумалась и поднялась на ноги.

– Раз ты такая же, как они, то лучше я буду одной.

Как только этот жестокий вердикт был услышан пустотой, Шевиной спины и плеч коснулось тепло. Оно нарастало так быстро, что нельзя было не уделить ему внимания и повернуться к нему лицом. Шева обернулась и обомлела.

Если золотое свечение, исходившее из бездны, было ярким и сверкающим, то по сравнению с тем, что ударило ей в глаза и сразу же заставило ромбики зрачков превратиться в две тонкие ниточки, его можно было бы назвать короткой вспышкой огня из дешевой зажигалки. Свет настолько ослепил, что показалось, словно ее с силой ударили в грудь, отчего исчезло дыхание. Это было похоже на ощущение, которое испытывает тот, кто всю жизнь жил в темной пещере и однажды вышел наружу как раз в тот момент, когда солнце стояло в зените. Свет разоблачал все тайное, отнимал все секреты и заставлял чувствовать бесконечные стыд и вину. Луг купался в золоте, роса на его травинках засияла мелкими острыми алмазами и резала ее глаза еще больше, чем сам свет. От этого вида нельзя было не почувствовать себя неуклюжим и злым, нельзя было не ощущить ослабшими легкими совесть, острым сталактитом протыкающую тебя сверху вниз. Шева сразу пожалела о злых словах, которые когда-либо с обиды говорила родителям. Эти слова были пустяковыми, даже смешными и уж точно не принадлежали ей по-настоящему – родители всегда чувствовали, что даже в полные уныния моменты своей жизни их девочка никогда не переставала любить их и никогда не хотела задеть их по-настоящему. Совсем необязательно, что известные двум взрослым тайны детских мотивов были известны самим детям, поэтому нельзя было сказать, не задела ли такими же словами Шева свою единственную подругу. Перед ней Шеве тоже было стыдно, и тлеющие до этого нерешительными угольками в ее душе укоры совести воспылали, словно туда кто-то щедро наложил хвороста и облил все бензином.

Когда она, наконец, смогла открыть глаза и те привыкли к яркости света, Шева увидела, что весь он исходит от большой сферы, висящей не слишком высоко над лугом. Сфера бурлила золотом и блестками, как варево в ведьминском котле, и периодически озарялась разноцветными вспышками. Шева поймала себя на мысли, что ей хорошо и приятно смотреть на сферу, хоть и излучаемый ей свет пугал ее. Внезапно та заговорила:

– Шева, мое дитя. Подойди ко мне. Не бойся!

Голос, которым она говорила, был красивый и в то же время властный, даже надменный. Шева не была трусихой и потому послушалась.

– На этом лугу никогда не оказывается тот, кто спокоен и живет в мире с собой. Посмотри вокруг – не тревожат тебя эти цветы? Не пугает тебя мой свет? Не давит ли это прекрасное синее небо, которое вот-вот разразится благостным дождем?

Каждое слово сферы звучало так, словно было самим громом и только притворялось для Шевы понятными звуками. От этого ей казалось, что вот-вот действительно пойдет дождь.

– Да, мне тут не очень удобно!

Она прокричала эти слова так громко, как только могла, потому что сфера находилась все-таки не рядом и была настолько большой, что писк какой-то Шевы могла и не услышать.

– Тебе нет нужды кричать, дитя. Я услышу тебя, даже если ты будешь шептать под свой маленький нос.

– Кто ты?

После идеально выдержанной паузы ей ответили:

– Я та, кого ты хотела просить о помощи. Королева человеческих женщин и кошек всех полов. Целительница изувеченных и заступница оскорбленных. Я – торжество и воздержанность, я – богатство и затворничество, я – красота и сожаление о ее утрате. Я мастерю сны, которые становятся явью. Я была рядом с твоей матерью, чтобы ты появилась на свет живой, я была с тобой, когда камыши не изрезали твою кожу и не выкололи твои невидящие глаза. Вы, мои дети, зовете меня Баст. Что ж, это славное имя. Поэтому я его приняла тысячи и тысячи лет назад. Вам гораздо удобнее обращаться к тому богу, который носит имя… желательно такое, которое вы придумали сами и сможете выговорить.

– Баст?! Я знала, что ты есть! А ты не дашь мне крылья?

Сфера пошла небольшими волнами от мягкого снисходительного смеха.

– Маленькая Шева. Неужели ты не видишь разницы между богиней и джином?

Шева прижала ушки от стыда. Она вспомнила, что выпрашивать подарки – нехорошо.

– Мне нечего тебе дать. У меня нет ни драгоценностей, ни благовоний, ни деликатесов. Хотя… Вообще у нас всегда много вкусной еды, я люблю клубничный йогурт. Если ты такое ешь, то я могу приносить тебе его в жертву.

На этот раз сфера засмеялась громко и раскатисто, как от хорошей шутки.

– Маленькое неиспорченное дитя. Мир – не твой мешок сладостей. Зачем мне тебе что-то давать? Даже если ты… – сфера откашлялась, чтобы подавить смех, и продолжила – будешь отдавать мне весь свой йогурт?

– Но… как тогда… зачем тогда…

Шева замялась, боясь высказать очевидный вопрос относительно богов, который и раньше не давал ей покоя.

– Да?

– Я имею в виду, какой тогда смысл…

– Говори наконец! Я не имею дел с трусами и подлизами.

Шева набралась смелости, подумала еще немного и наконец спросила:

– Если ты не даешь то, о чем тебя просят – зачем тебе поклоняются все эти… тысячи и тысячи лет.

На бурлящей поверхности сферы появился белый блик, который прошелся по ее лицу большим солнечным зайчиком.

– Вот оно, дитя. Лишь когда ты признаешь, что пришла ко мне из корысти и просишь меня, потому что я тебя сильнее и потому что ни на чью другую милость ты уповать не можешь – лишь тогда Баст выслушает тебя. Ну и поможет… может быть.

Шева не ожидала такой реакции, ответ Баст ее ободрил и придал смелости, так что она задала еще один вопрос:

– Если ты Баст, то почему ты так выглядишь? Где твоя львиная голова и человеческое тело?

Пытаясь польстить богине, она добавила:

– Есть легенда, в которой говорится, что ты была самой прекрасной на человеческой земле.

Баст ответила:

– У меня много лиц, девочка. Но сегодня мне захотелось увидеть твой ум, поэтому на этот раз ты не увидишь моего лица.

– А их будет много?

– Зависит от того, какой путь ты выберешь.

– Я бы очень хотела выбрать тот, который приведет меня к крыльям. Честно говоря, я считала, что ты вроде как…

Сфера молчала.

– Вроде как… знаешь, не самая главная.

– Вот как?

Не уловив в голосе богини ни намека на обиду или возмущения, запуганная сказками про гнев богов Шева продолжила: