Ангелов в Голливуде не бывает

– Чего я злюсь? – вскинулся Тони. – Его отец работал в нефтяной компании. Его мать за всю жизнь палец о палец не ударила. И что? Сделали они хоть что-нибудь для наших родителей, для нас? Я тебя спрашиваю.

– Сделали – посылали нам подарки на Рождество и дни рождения, а мне однажды даже купили велосипед, – ответил Джонни. – А помнишь, как Лина заболела скарлатиной? Врача тогда тоже дядя оплатил.

– Очень ей этот врач помог, раз она умерла, – огрызнулся Тони. – И ничего особенного они для нас не делали. Его отец мог бы моему отцу хорошую работу подыскать…

– Слушай, о чем мы говорим? – Джонни начал раздражаться. – Дядя был инженер, а не президент компании. Да, они жили в лучшем доме, чем мы, и у них были слуги, и Рэй ходил в хорошую школу. Ну и что?

– Я уж не говорю о том, что искать работу пьянице бесполезно, – вставил Рэй, широко улыбаясь.

– Ты что сказал? – заорал Тони, от неожиданности переходя обратно на английский. – Ты как назвал моего отца?

– Он был пьяницей, который не мог продержаться ни на одном месте, а потом его подставили и убили ни за грош, – ответил Рэй. – Мои родители, по крайней мере, были приличные люди.

– Ах ты сукин сын!

И в следующее мгновение они сцепились, причем по выражению их лиц я готова была поклясться, что на этот раз дело точно закончится смертоубийством. Заверещав от ужаса, я выскочила из мастерской и побежала в соседний дом – звать Розу, которая только одна и могла их образумить.

Роза была занята с клиенткой, но, едва услышав, в чем дело, извинилась перед ней и последовала за мной. Когда мы прибежали, из рассеченной губы Рэя текла кровь, а под глазом Тони красовался фонарь, но противники были полны жажды продолжать драку. Впрочем, появление Розы оказало на них отрезвляющее действие: они нехотя отошли друг от друга. Осмотрев боевые раны, Роза дала несколько советов, как минимизировать ущерб, а потом, не стесняясь моего присутствия, влепила драчунам по подзатыльнику, как будто они были маленькими детьми.

– Ай! – Потирая затылок, Тони сделал вид, что ему очень больно. – Мама!

– Как ты можешь драться с сиротой? – сердито спросила Роза.

– Этот сирота сам кого хочешь обидит, – буркнул Тони.

– Из-за чего вы поругались? – требовательно спросила Роза, переводя взгляд с сына на племянника.

– Да так, – нехотя уронил Рэй.

– Лину вспомнили, – сказал Тони. – Ну и как-то… слово за слово…

Роза распрямилась. Глаза ее сверкнули так грозно, что сын даже отступил на шаг.

– Не смей! – вспыхнула она.

– Кто такая Лина? – не удержавшись, вполголоса спросила я у Джонни.

– Наша сестра. Она умерла. Мама никогда о ней не говорит.

Лина – скорее всего, в честь Лины Кавальери, чья открытка с автографом, купленная по случаю у какого-то старьевщика, висела в ателье; но я решила, что с меня хватит и того, что я знаю, и ни к чему продолжать расспросы. Позже я случайно узнала больше – от Мэй, когда мы с ней, Сэди, братьями Серано и Рэем сидели в кафе после просмотра фильма. Мужчины отошли приветствовать какую-то компанию, Сэди удалилась в дамскую комнату, а Мэй, говоря то об одном, то о другом, добралась и до таких подробностей о семье Джонни, которые я не знала.

– Роза в молодости была что надо. Не красавица, но глаз не отвести, – сплетничала Мэй, затягиваясь сигаретой, на которой остался отпечаток ее ярко-красной помады. – Она могла выйти за Джино де Марко, но в ту пору его посадили в тюрьму. Болтали, что он еще убил человека, и Розе это не понравилось. Короче, она вышла за Карло Серано. Он был добрый, покладистый, спокойный – в общем, добавить бы деньги, так мечта любой нормальной женщины. Но особых денег у него не было. К тому же он играл на скачках и частенько просаживал даже то, что зарабатывал. Потом Джино вышел из тюрьмы, предложил Розе уйти к нему, но она ответила, что она честная женщина. Один муж, одна семья, и никаких походов налево. Через пару лет Джино женился на другой, но она здоровьем подкачала. Три раза рожала мертвых детей, потом родила дочь Флору, а потом выяснилось, что у нее чахотка. Зато дела у Джино пошли в гору, потому что сухой закон дал ему возможность развернуться. А Карло, наоборот, стал много пить, и Роза ничего не могла с этим поделать. Когда их единственная дочь Лина заболела, Роза сказала, чтобы он привел врача. Он ушел, встретил приятелей, загулял с ними и забыл, что дочь больна. Роза потом дозвонилась до брата Карло, он прислал доктора, но было уже поздно: Лина умерла. Роза устроила мужу ужасную сцену, кричала, что проклинает тот миг, когда согласилась выйти за него. В общем, случившееся как-то его образумило. Он нашел работу, стал регулярно приносить хорошие деньги, перестал пить. А потом полиция смертельно ранила его во время облавы.

– То есть он не сказал жене, кто именно взял его на работу? – спросила я.

– Не сказал.

– Но Джонни уверен, что де Марко подставил его отца?

– Тебя что-то не устраивает? – Мэй с вызовом прищурилась.

– Нет, ну подумай сама: сдавать собственный склад полицейским, рассчитывая на то, что они убьют Карло… а если бы он ушел со склада до облавы? Если бы сразу же сдался? Или если бы убежал? И потом, зачем столько сложностей – полиция, облава… Куда проще организовать несчастный случай – или убийство во время уличного ограбления, например, если уж де Марко и в самом деле хотел от него избавиться.

– Ну раз ты так говоришь, поверю тебе на слово. – Мэй насмешливо улыбнулась сквозь дым. – Только вот сам Карло был убежден, что Джино все подстроил. Он успел сказать это Винсу и заставил его пообещать, что он и его братья никогда не будут иметь дело с Джино и еще – что они не попытаются отомстить за Карло.

– Даже так?

– Конечно. Потому что Джино убить их – раз плюнуть. Карло не хотел, чтобы его дети пострадали. Он и так винил себя в том, что Лина умерла.

– О чем говорим? – поинтересовалась Сэди, подходя к нам и садясь за стол.

– О мертвецах, – ухмыльнулась Мэй, сминая окурок в пепельнице.

– Фу, гадость какая. – Сэди брезгливо передернула плечами. – Другой темы найти не могли?

Мэй расхохоталась. Сэди в ответ смерила ее неприязненным взглядом и отвернулась. Вернулись наши спутники, и разговор продолжился, но уже совсем о другом.

Рэй починил мою машину, и на радостях, что она больше не доставляет мне хлопот, я расцеловала его в обе щеки.

– Этого мало, – усмехаясь, заметил Тони из другого угла мастерской. Он и Джонни чинили старый, видавший виды кабриолет – возможно, выпущенный еще до Первой мировой войны.

– А ты и этого не получишь, – парировала я. Тони сразу же перестал улыбаться.

Мужчины и женщины по-разному воспринимают некоторые слова, и эта фраза, которую я ляпнула от избытка хорошего настроения и – будем откровенны – невеликого ума, однажды мне аукнется.

– Может, пойдем завтра в кино? – предложил Рэй.

– Не могу, на неделе я занята, и на следующей, наверное, тоже. Миссис Блэйд принесла мне толстую рукопись на перепечатку. Ей сказали, что за романы больше платят, ну, она и написала роман. Поразительная женщина.

– Может, тебе стоит найти работу получше? – спросил Рэй. – Невозможно же всю жизнь перепечатывать всякую ерунду.

– Знаю, но кем еще я могу быть? Продавщицей? Официанткой? Все это несерьезно.

– А в кино не хочешь попробоваться? – спросил Джонни.

– Актрисой? Еще чего не хватало. Актрисой, – торжественно заключила я, – я не буду никогда!

10

Роман миссис Блэйд я переписывала на машинке чуть ли не месяц – она дополняла отдельные главы по ходу дела и несколько раз перекраивала финал. Речь в книге шла о девушке-официантке, которая случайно знакомится с богачом. У богача есть надменная красавица невеста, которая его не любит, а у героини – жених, грубиян из автосервиса. По тексту было ясно, что миссис Блэйд не имеет ни малейшего понятия о том, как работают и чем живут официантки, равно как и о работниках автосервиса. Я все терпела, так как она платила аккуратно, не опускаясь до фокусов в духе Фрэнка Гормана. Несколько раз она советовалась со мной по поводу отдельных моментов, и я старательно воздерживалась от любой критики в адрес ее сочинения – не только потому, что миссис Блэйд мне платила, но и потому, что меня невольно трогала ее наивность, странная для женщины сорок с лишним лет от роду. Я мало что знала о ее жизни – она глухо упоминала, что приехала с юга и что выросла в большой патриархальной семье, глава которой, как я заключила по кое-каким замечаниям, был несносным тираном. Я угадывала, что миссис Блэйд бесконечно одинока, как бывают одиноки только люди, не находящие себе места в жизни. Муж ее то ли ушел, то ли умер, сын работал в страховой компании и отдалился от нее. Она носила длинные темные платья чуть ли не по щиколотку (не дай бог открыть колени), тяжелые бусы с претензией, шляпки без украшений и некрасивые туфли без каблуков. Воспитанная в строгости, она никогда не пользовалась косметикой и не подкрашивала волосы. Она была старомодна, застенчива и принадлежала к тем людям, которые возбуждают жалость, а у людей определенного склада – раздражение. Я не рассказывала миссис Миллер о миссис Блэйд (потому что была уверена, что старухе и так все известно о моей посетительнице), и миссис Миллер сама высказалась о пишущей даме с присущей ей определенностью.

– Настоящая леди, сейчас уже таких не делают, – сказала она. – И не ценят.

И минутой позже:

– Таких, как она, мужья начинают обманывать еще до свадьбы.

– Вряд ли нас это касается, миссис Миллер, – дипломатично заметила я. Старуха свирепо фыркнула и удалилась отчитывать кого-то из жильцов за то, что он играл по вечерам на флейте, раздражая своих соседей.