Птица и охотник

– Ну, разошелся… – пробормотал рыжий боцман «Бури».

– Ну-ну, Нгац, нечего нас обвинять, – мама Мабуса, подбоченясь, вышла из-за прилавка. В свете масляных ламп блеснули ее крупные коралловые бусы. Длинная юбка задвигалась, зашелестела, ладно обтекая крутые бедра смуглой женщины. – Сейчас мирные времена, и пусть боги войны не обижаются на людей. Когда солнце поднимается каждый день, мужчины думают о любви и усладе, а не о войне. О хорошем улове, удаче и кружке доброго пива в хорошей компании. Это правильно, Нгац. А старые боги пусть начинают покровительствовать удаче. Тогда и им понесут золото.

Старый лоцман уже был изрядно пьян, потому слегка качнулся, прижал палец к губам и зашипел:

– Ш-ш-ш-ш, глупая баба, ш-ш-ш. Не слышат вас пока рыцари Ордена. И вы их не слышите, – при этих словах он вытаращил глаза и понизил голос.

Воцарилась тишина: перестали стучать кружки, смолкли смех и разговоры.

– Вы их не слышите, а они о вас думают, клятые идолопоклонники. Придут, придут сюда рыцари Ордена и сожгут храм Набары, а всех девочек подстригут коротко, оденут в черное покрывало, в длинные черные юбки и заставят молиться Всем Знающим. Вот тогда, когда их кони, закованные в железо, пройдут по вашим полям и улицам… ш-ш-ш, – снова зашипел Нгац, оглянулся на дверь, словно рыцари в железе уже стояли на пороге. – Вот тогда вы вспомните о Вакухе. Но будет поздно, потому что и его храм сгорит в огне. Орден Всех Знающих – вот что ждет нас. Попомните мое слово, попомните. А Моуг-Дган больше не придет. Потому что вы даже храма ему не построили. Ни одной дрянной курицы не принесли ему в жертву, ни одного медного гроша, дери вас зменграхи! Дери вас всех зменграхи!

Последние слова Нгац прокричал хриплым голосом, рухнул на стул и поднес кружку с остатками пива ко рту.

В зале все еще стояла тишина, такая гнетущая, что Нок, взяв в руки поднос, замерла и пугливо оглянулась на дверь. Вдруг и правда стоят во дворе рыцари в железе?

– Вот что бывает, когда запиваешь стылую пивом, – проговорил кто-то в углу зала.

Нгац только поднял руку с вытянутым указательным пальцем и потряс ею в воздухе.

– Да хранят нас духи Днагао, – громко сказала мама Мабуса, – уж им мы жертвы всегда приносим. О милости всегда просим. Так что гневаться им не за что. А уж если они не смогут защитить нас от рыцарей Ордена, то никто не защитит. И нечего зря кричать во время славного вечера, когда народ отдыхает от работы. Давай, Нок, не стой, неси поднос. Нечего глаза пялить на дверь. Ночь теплая и хорошая, море спокойное. Выпьем за тех, кто завтра поднимает якорь.

– И то дело, – тут же согласился рыжий боцман, взял двумя пальцами кусочек рыбы с подноса, макнул его в соус и закинул в рот.

– Принеси мне, Нок, еще пива, – попросил Нитман, – вот на кого любо глянуть, скажу я вам всем. Отличная выросла девчонка у тебя, Мабуса. Где еще такую найдешь?

– Что, нравится моя девочка? – засмеялась женщина, и большие кольца сережек в ее ушах быстро закачались в такт смеха.

– Ох, и нравится. Но боюсь, что денег у меня не только на ее первую ночь, но и на десятую не хватит. Клянусь рыбьим королем Гуссом, дорого будет стоить любовь нашей девочки. Ишь, какие глазищи у нее, точно звезды.

Нок покраснела, опустила голову, поставила перед боцманом пару кружек пива и вернулась к прилавку.

– Подстригут ее рыцари Ордена, – вдруг снова заговорил Нгац. Он произносил слова медленно, ворчливо и глядел прямо перед собой. – Подстригут, натянут черное покрывало и заставят день и ночь молиться Всем Знающим. Никто не познает ее любви, потому что для рыцарей любовь жриц Набары – страшный грех. Черный грех. Черной грешницей назовут они Нок, помяните мое слово. И закончит она свои дни в каменном мешке, день и ночь вознося молитвы. Еще они заставят ее работать в поле. А поля у рыцарей огромные. Собирать урожай, молоть. Вот что будет делать Нок. И замаливать, замаливать свои черные грехи. Смотрите, что ждет вас! – последнюю фразу Нгац выкрикнул, точно выплюнул в зал. – Дери вас зменграхи! Всех вас!

– Вот же пьянчуга, – со злостью сказала мама Мабуса и перестала улыбаться. – Что это ты тут каркаешь? Ты что, ведунья Хамуса, что ли, почему мы должны тебе верить?

– Да-а-а, ведунья, – Нгац снова понизил голос и заскрипел, точно не смазанная телега, – а она предсказала… Помните? Помните, что она видела на празднике Золотых колокольчиков четыре года назад? Коней, закованных в железо, видела она. Вот тут, на наших улицах, у наших храмов. Кони в железе! Бойтесь их, люди!

Из дальнего угла поднялся молодой веселый моряк, обнял за плечи Нгаца и пробасил, весело и торопливо:

– Пошли, почтенный, выйдем. Ночь теплая, звезды высокие. Пойдем, вознесем молитву духам. Я проведу тебя до дома, пошли.

Нгац уперся, но моряк, несмотря на ласковый голос, обладал недюжинной силой. Сопротивляться ему было бесполезно.

– Благодарствую тебе, Дарик, – тут же спохватилась мама Мабуса, – забери ты этого болтуна, иначе того гляди переругаются все тут.

Малышка, жмущаяся в углу у прилавка, тихо спросила Нок:

– Он всегда так?

– Нет, просто напился. Что-то нашло на него. Не к добру это, ой, не к добру. Завтра на рассвете две галеры поднимают якоря. Капитаны судов сейчас в зале, и очень плохо, что перед отплытием кто-то вспоминает о прошлом. О Моуг-Дгане, например. О нем не принято вспоминать на ночь глядя. Или о рыцарях. И ты молчи, не задавай вопросы, иначе получишь тумаков от мамы Мабусы. Не вздумай ее ни о чем спрашивать. Делай вид, что тебе все понятно.

Малышка торопливо закивала и провела пальцами правой руки по браслетам.

#6. Нок

Нок хорошо знала, что не к добру это – вспоминать на ночь глядя о рыцарях Ордена.

Дурные предчувствия одолели ее, едва она вернулась к себе в хижину. Вспомнился странный Незнакомец, что рассматривал ее сегодня днем. Вернее, уже вчера, потому что ущербная, половинчатая Аниес опустилась за холм, и только Маниес, кособокий, полнеющий, висел над бухтой.

Скоро утро, и надо отдохнуть хоть несколько часов. Обычно Нок и Еж спали в полуденное время, но вчера им не удалось, потому что бегали в храм, после купали Малышку и задержались на пляже. Потому сейчас они просто валились с ног от усталости.

И вздумалось же этому глупому Нгацу болтать ночью о страшном. Накаркал, проклятый, ее судьбу. И все плохое. Нет, надо непременно проснуться на рассвете и сходить к ведунье Хамусе, она обещала кинуть кости для Нок. Кости, предсказывающие будущее. Чтобы знать наверняка, по-прежнему ли будет благосклонна судьба к девушке, как это было всегда.

Никто не познает ее любви… Вот что сказал глупый Нгац. Черная юбка, черное покрывало на голове. Это цвета смерти. Черными флагами покрывают моряки трупы врагов, когда скидывают их в море. Черное – знак рыбьего короля Гусса, что поднимает волны, опрокидывает корабли и требует от рыбаков живой дани. Что может быть ужаснее черного цвета? Ничего…

Не к добру это все, ох, не к добру… Как же заманить добро в свою жизнь?

Нок торопливо умывалась во дворе, около колодца, стирая едва заметную черную подводку с глаз. Вода брызгала на пальцы ног и от этого, почему-то, бежали мурашки по коже. Сад тонул в темноте. Большая шелковица заслоняла ветвями звезды и чуть слышно шелестела, точно листья ее переговаривались между собой. Что знают ветви шелковицы? Что они видели в своей жизни?

А вдруг страшный Незнакомец притаился где-то тут, в темноте сада, и смотрит сейчас на Нок, ожидая, когда она сбросит тунику, чтобы смыть с себя дневной пот и морскую соль? Вдруг он только и жаждет того, чтобы выпить из нее все жизненные соки и всю красоту? Недаром он так странно смотрел на нее сегодня вечером…

Страх, точно миллионы черных муравьев, задвигался внутри девушки, расползаясь по всем венкам и жилкам. Дрожащими руками Нок поливала себя водой, тряслась и все оглядывалась вокруг. Прикасалась к браслетам и шептала:

– Да сохранят духи… да сохранят духи…

Наконец, вытерев тело грубой хлопковой тканью, она набросила тунику и кинулась к хижине напрямик, через редкие грядки с помидорами и смородиновые кусты. Споткнулась о выложенную камнем дорожку, вскрикнула от боли, но не остановилась.

Уже на пороге услышала тихий голос Ежа, рассказывающий Малышке:

– Одиноких королевств всего два, ты знаешь. Верхнее, где правят маги, и Нижнее, где правят рыцари Ордена Всех Знающих. А когда-то было по-другому.

Скрипнув дверью, Нок нагнулась, прошла через низкий проем и села на край хлипкой, деревянной кровати. Всего кроватей в хижине было две – для Ежа и для Нок. Травка спала в ногах у девушки. Малышка, видимо, будет спать с Ежом, больше-то негде. Это пока… Пока старшая Нок не уйдет в храм Набары.

Еж продолжил свой рассказ:

– Давным-давно в Нижнем королевстве тоже поклонялись духам Днагао, и храмы у них стояли. Но случилась война, и Верхние маги напали на королевство. Они считались тогда непобедимыми. Колдовство у них было сильное.

Нок снова дотронулась до своих браслетов. И чего это Еж разболтался ночью? Не спится что ли болвану? Девушка сбросила тунику, нисколько не смущаясь своего друга. Да и кто ее разглядит в кромешной тьме хижины? Окна, выходящие в сад и не закрытые ставнями, зияли темнотой, а Маниес и Аниес остались где-то в небе, над крышей. Ни одного луча не проникало в дом.

Грубая серая рубашка до колен, в которой Нок ходила днем, когда помогала маме Мабусе, отлично подходила для сна. Натянув ее на себя, Нок села на кровать и, сузив глаза, всмотрелась в темноту. Травка уже спала, свернувшись в клубок на другом конце набитого травой тоненького матраса.

– И вот тогда разразилась страшная война. Верхние маги умели убивать, не вытягивая мечи из ножен. Только одним колдовством высасывали они жизнь из людей. Там, где они проходили, оставались мертвые деревни. Все боялись Верхних магов, и никто не мог им противостоять. И в этот момент появился Великий маг Моуг-Дган. Он пришел с северных земель, оттуда, где живут проклятые. Он победил всех Верхних магов и всех проклятых. Моуг-Дган оказался таким сильным, что его колдовство поглотило колдовство и тех, и других. Он восстановил мир и сказал, чтобы все люди работали и делали добро. Тогда война не вернется. А уже после земли Нижнего королевства захватили рыцари Ордена Всех Знающих. Построили свои храмы, и до сих пор строят. Они требуют, чтобы все на них работали и поклонялись только их Знающим. Они говорят, что остальные боги – это плохие боги.

– Я знаю, – едва слышно шепнула Малышка.

– Ты чего разболтался, Еж? Ума что ли не стало? Хватит того, что пьяный Нгац болтал сегодня вечером – да хранят нас всех духи, – а иначе сам знаешь… и так неспокойно мне что-то… Спите лучше, пока Травку не разбудили.

Нок легла, но, несмотря на усталость, сна не было. Только иссушающая тревога жгла душу. Чудились в комнате какие-то шорохи. Видать, скреблись мыши, но воображение рисовало ужасных животных. Или еще что страшнее…