Пятая правда

Пятая правда
Василий Анатольевич Шарлаимов

Михаил, простой крымский парень, жаждал взять от Жизни всё, ничего не давая ей взамен. В погоне за наслаждениями и шальными деньгами он был втянут в вереницу головокружительных приключений, которые чуть было не стоили ему жизни. Умудрённая опытом женщина, едва не ставшая причиной его гибели, взяла Мишу под опеку и стала для него наставником и Учителем. Она подарила ему априорные знания, следуя которым парень мог достичь немыслимых высот в этом Мире. Но Михаил предпочел идти к своим целям напролом – по пути проторенном миллионами авантюристов. Судьба благоволила ему, и он получил всё, что желал – и богатую жену, и роскошный автомобиль, и квартиру в престижном районе с видом на море. Но капризная Фортуна отвернулась от своего любимчика, и жизнь его пошла под откос. Удары Судьбы выбросили Мишу на окраину Европы и он лишился всего, что любил, в том числе и Родины. Но всплывшие в его памяти знания его Учителя помогли ему найти своё призвание в Жизни и, как Феникс, воскреснуть из пепла.

Василий Шарлаимов

Пятая правда

ПЯТАЯ ПРАВДА.

1. Баскет или Шкет?

Как Вы думаете, чем занимаются почтенные жители португальского города Фафе жарким воскресным утром. Правильно! Как и все нормальные люди, они стремятся попасть на ближайший пляж до наступления невыносимого полуденного зноя. Любители морского загара мчаться на автобусах и автомашинах на запад, чтоб окунуться в прохладные волны необозримого Атлантического океана.

Обыватели, предпочитающие пресноводное купание, устремляются в обратном направлении, на берега искусственных водохранилищ Кеймадела и Ермал. Обычно это граждане среднего разряда, которым приходится соизмерять свои желания и возможности. Даже стокилометровая поездка до ближайшего океанского курорта кажется им слишком дорогой и обременительной. Рачительные же мещане выбирают дамбу Кеймадела, так как от неё до города всего лишь 8 километров.

Категория же не очень достопочтимых граждан города довольствуются так званными зонами отдыха, на берегах стекающих с предгорий речушек. В летнюю пору там даже в стельку пьяному утонуть невозможно по двум весьма немаловажным причинам. Во-первых, место, где можно было бы не присевши подмыться, сыскать там достаточно-таки затруднительно. А во-вторых, и в августе вода в этих речках настоль ледяная, что вмиг отрезвляет даже страждущих «белочкой» или по-научному алкогольным делирием.

А как бы Вы нарекли обитателей Фафе, скопившихся летом внутри раскалённого солнцем бетонного здания? Причём все они сгрудились не в очень просторной и душной кухне служебной квартиры.

Ну, зачем же так грубо! И вовсе они не круглые идиоты, не дебильные экстремалы и даже не термические садомазохисты! В принципе, все они нормальные люди со своими многообразными слабостями и достоинствами, с хорошими и плохими привычками. И приехали они сюда из различных частей пространства, которое когда-то называлось Советским Союзом. Единственная категория, под которую их можно поголовно подогнать, определялась ёмким и неблагозвучным понятием – гастарбайтеры. И всех этих ребят собрало в этой квартире всеобщее горе, которое они сами накликали на свои буйные головы.

А всё началось с традиционной субботней пирушки на этой же кухне, которая отличалась изобилием выпивки и дефицитом закуски. Стоит ли удивляться, что основательно перебравших «казаков» потянуло на эпичные подвиги. И они потащились в китайский ресторан полакомиться диковинными восточными деликатесами. Задуманный поход «увенчался» не просто провалом, а, как говорил мой смышлёный, насмешливый друг, «полнейшим фетяска». И дело вовсе не в грандиозном побоище, которые устроили там гастарбайтеры. Именно они и стали главными жертвами мордобития, разыгравшегося в ресторане «Звезда Макао». Практически все участники неудавшейся экспедиции возвратились «на Сечь» со зримыми следами ного и рукоприкладства.

Разумеется, синяки, шишки и ссадины рано или поздно сошли бы, а вот последствия потасовки могли б оказаться воистину роковыми. Если бы владельцы ресторана пожаловались властям, а полиция начала бы расследование, то всех зачинщиков этой катавасии занесли бы в Registro Criminal. А попавшим в эти чёрные списки гастарбайтерам, рабочей визы уже ни под каким соусом не продляли. Однако осознали это протрезвевшие дебоширы лишь жарким похмельным воскресным утром.

К счастью в славной среде трудовых иммигрантов отыскались два здравомыслящих человека, которые не участвовали в субботнем «дальневосточном» набеге. Одним из этих уникумов оказался автор этих строк, а вторым – его давний приятель Степан, которого в тот вечер где-то черти носили. Окажись Степан Тягнибеда в тот вечер в этой квартире, он ни за чтобы не допустил бы безумного рейда за вожделенными поднебесными лакомствами.

Сам я попал на увертюру вчерашнего мордобоя совершенно случайно, придя позаимствовать у хозяина этой квартиры тридцать серебряников. Признаюсь честно, и я не побрезговал пригубить в тот знойный вечер бокальчик холодненького белого «Ламбруско». Но когда дело дошло до вылазки в «Звезду Макао», мне пришлось ретироваться по довольно веским этическим и моральным соображениям. Дома меня с нетерпением дожидалась супруга, которая не поняла бы моего хождения в ресторан за неделю до долгожданной получки.

Нельзя сказать, что мы со Степаном получили особое эстетическое наслаждение, застав поутру наших товарищей с размалёванными кем-то «фасадами». Но в тот судьбоносный момент следовало думать не о матч-реванше, не об ответном ударе, и тем более не о кровавой вендетте. Надобно было сделать всё возможное и невозможное, чтоб избежать официального расследования инцидента. Именно по этой причине Степан и отправился в одиночку в «Звезду Макао», рассчитывая на снисхождения и понимание владелицы ресторации. Достоинством двухметрового тернопольского богатыря была вовсе не его неимоверная физическая сила, а врождённые способности улаживать даже самые острые, конфликтные ситуации. Меня же он оставил следить за порядком в стане потрёпанных выпивох, чтоб не допустить повторного рецидива вчерашней попойки.

Степана Тягнибеды не было уже достаточно-таки долго. Однако никто из «героев» дебоша не расходился, и все с нетерпением поджидали его скорого возвращения. После промывки желудков, которое им устроил Степан, у моих товарищей вдруг прорезался зверский, варварский аппетит. Они буквально смели со стола всю вчерашнюю не дожеванную ими закуску. Но к недопитому вчера алкоголю наученные горьким опытом забулдыги и пальцем не притронулись. Они пили только чистую родниковую воду, привезённую намедни Николаем Маленьким из источника Святого Мартинью.

Николая Кононенко окрестили Маленьким вовсе не из-за роста, а чтоб не путать его с ровенским великаном Колей Орловым, предводителем радикально настроенных украинских патриотов. И хотя кареглазый здоровяк был отпрыском русского офицера, именно он громче всех ратовал за вступление Украины в НАТО и в Европейский союз. И если хозяина служебной квартиры всегда называли Колей Маленьким, то ровенского амбала величали и Колей Большим, и батькой Миколой, и Николаем Патлатым за его собранные в конский хвост соляные волосы.

При батьке постоянно состояли его верные ординарцы, братья Станислав и Богдан Марчуки. Они всегда и везде служили беззаветно и преданно своему горластому и нахрапистому атаману. Коллеги за глаза обзывали погодок ирокезами из Бурштына за их немногословие и непроницаемые лица. И надо признать, что черноглазые и черноволосые Богдан и Стасик, действительно, разительно напоминали краснокожих героев американских вестернов.

Под хмурыми взглядами моих отрезвлённых святою водицей товарищей я слил недопитую «Масиейру» в большой двухлитровый графин. Чтобы наполненная до половины посудина не мозолила глаза гастарбайтерам, я затолкал её в «утробу» Колиного холодильника. Но тут на мои глаза попалась припрятанная мной вчера бутылочка «Ламбруско», и я не смог устоять от дьявольского соблазна:

– Что-то у меня совсем в горле пересохло, – скрипящим голосом посетовал я, наполняя чудом уцелевший после вчерашнего ужина бокал. – Врачи говорят, что обезвоживание организма дурно влияет на здоровье и приводит к раннему, преждевременному старению.

Пока я медленно цедил холодненькое вино, мои уши отчётливо уловили, как кое-кто из моих коллег довольно-таки громко сглотнул слюнку. Воодушевлённый таким оглушительным успехом моего артистичного пития, я быстренько повторил мой коронный номер на бис.

– Между прочим, там в углу стоят две ещё не начатые канистры воды из родника Святого Мартинью, – услышал я мрачный завистливый голос.

– Вот, чёрт! – раздосадовано пожалобился я. – Что же ты, Микола, мне раньше не напомнил!

И, с почти непритворным сожалением, я вылил остаток «Ламбруско» в бокал, ну а бутылку присовокупил к её порожним подружкам, стоящим в углу кухни. Мне приходилось удерживать бокал за ножку, чтобы никто не позарился на мою законную добычу. Но допить вино я не мог, так как последняя капля выхлебанного «Ламбруско» всё ещё стояла у меня под горлом.

– Можешь сам давится своим «Ламбруско», но мы потреблять алкоголь сегодня не будем, – сурово ответил за всех Таракан, как будто прочтя мои тайные мысли. – По крайней мере, до прихода Степана.

Я облегченно вздохнул и резво засеменил в туалет, пока избыточное «Ламбруско» не брызнуло изо всех прорех моего тела.

– Ширинку не забудь расстегнуть! – услышал я вдогонку колкое напутствие Таракана.

Дразнили Сергея Тараканом оттого, что своей нескладной, худощавой комплекцией он действительно смахивал на это милое домашнее насекомое. Хотя лично мне всегда чудилось, что он больше походил на «слегка» переросшего и недоеденного супругою богомола. Но сам Сергей никогда не обижался на своё не очень благозвучное прозвище. Если бы сбрить его обвисшие усы и жиденькую шевелюру, то кличка у него стала бы попросту неприличной. Киса Воробьянинов заплакал бы от счастья, если бы узнал, как дёшево он отделался. Но стоило Сергею заговорить своим специфическим, драматическим баритоном – и собеседник тут же забывал обо всех недостатках его несуразной внешности. Если б Сергей подвязался на поприще дубляжа, то мог бы озвучивать даже самых крутых голливудских киногероев. Его приятный, но в то же время мужественный голос завораживал не только зрелых мужчин, но и очень даже привлекательных молодых женщин. Однако после первой неудачной женитьбы Таракан всячески чурался прекрасного, но коварного женского пола.

Когда же я со счастливой улыбкой вернулся на кухню, мои земляки безмолвно ковырялись в зубах зубочистками. Стараясь не привлекать всеобщего внимания, я потихоньку вытащил графин с «Масиейрой» из холодильника и незаметно вынес его из кухни. Чтоб выпивка никого не соблазняла, я припрятал её в ванне на дне плетённой кошёлки с нестиранным бельем. Казалось, никто даже и не заметил моего упреждающего осложнения манёвра.

Вернувшись, я застал моих земляков за тем же занятием и во всё тех же расслабленных, вычурных позах. Лишь только Кузен, притащивший откуда-то зеркальце, прилежно исследовал свои фиолетовые фонари.

– Ну, что за напасть этакая! – раздражённо брюзжала жертва капризного Случая. – У всех нормальных людей лишь только по одному фингалу, а у меня, как у хронического идиота, их сразу две штуки!

– Но почему же «как»?! – желчно съязвил Микола Патлатый. – По-моему, высказанная тобой характеристика весьма верная и правдивая. Хотя, чтобы быть ещё точнее, тебе нужно было сказать: «… как у врождённого хронического идиота».

По кухне пронёсся неприятный сквознячок злорадного и сдавленного подхихикивания.

Стоить отметить, что Рома Варивода, по кличке Кузен, приходился Степану двоюродным братом по матери. В отличие от голубоглазого тернопольского исполина, черноволосый и кареглазый Рома не обладал богатырским ростом, хотя и был достаточно-таки гармонично сложён. И даже Шерлок Холмс не смог бы догадаться, что эти антиподы являются кузенами или хотя бы весьма отдалёнными родственниками.

Близкое знакомство с кузенами натолкнуло меня на мысль, что и у Степана, и его двоюродного брата – единая генетическая предрасположенность. Они с завидным постоянством влипали во всевозможные неприятные ситуации, досадные передряги и прискорбные злоключения. Однако, в сравнении с удачливым белокурым гигантом, Кузену нечасто удавалось выходить сухим из воды. Если быть откровенным, то все вчерашние приключения гастарбайтеров и начались из-за фатального невезения Ромы Вариводы.

– Мне думается, что никто здесь не понимает твоё положение лучше меня, мой друг Рома, – рискнул я выразить сочувствие безвинно пострадавшему приятелю. Под воздействием слабоалкогольного прохладительного напитка я незаметно для себя впал в состояние расслабленности, благодушия и беззаботности. И язык мой – враг мой, как бы сам собой развязался:

– Со мной тоже произошло нечто подобное, когда я обучался в Херсонском технологическом институте. Помнится, это случилось буквально в самый канун наступавшего Нового 1975 года. Я играл за сборную института по баскетболу, и мне жутко хотелось отличиться в решающем матче уходящего года. Игра шла, как говорится, очко в очко. И в самом конце встречи я получил точную передачу в непосредственной близости от шита соперника. Обманным движением мне удалось поднять защитника в воздух и прошмыгнуть слева от него под щит. Но буквально в последнее мгновение этот изверг, каким-то невероятным образом, умудрился выбросить ногу вправо и вверх, и лягнуть меня кедом в район переносицы. Да так сноровисто, что не только разбил мне нос, но и поставил два здоровенных фонаря, симметрично под обоими глазиками! Да ещё и челюсти мои так сильно опухли, что мне стало невыносимо тяжко членораздельно слова выговаривать!

Мне с трудом остановили струившуюся из ноздрей кровь, а потом всем миром довольно-таки долго приводили меня в чувство. Согласно баскетбольным правилам именно пострадавший должен был исполнять назначенные судьями штрафные броски. Мы проигрывали всего лишь очко, а до финального свистка оставались считанные секунды. Реализуй я эти два броска – и мы бы триумфально победили. А забрось я хотя бы один из мячей, то тогда бы игру перевели в овертайм. Однако всё расплывалось перед моими заплывшими очами – и травмированный Аккела дважды промахнулся.

Но всё-таки самое страшное разочарование поджидало меня впереди. У меня было заранее запланировано участие в Новогоднем маскараде и романтичная встреча Нового года с хорошенькой девушкой. Да вот только как же теперь это осуществить, вот с таким-то ужасающим бандитским видо?ном?! Или, как нынче принято выражаться в элитных кругах, прикидом! Я был в полнейшем расстройстве, хандре и отчаянии. Впору было забиться в какую-нибудь укромную, тихую щель и горестно проклинать свою злую судьбинушку. Что там ни говори, а грядущие долгожданные праздники были непоправимо испорчены.

– Бедный Васёк, – чуть было не прослезился растроганный Рома. – И ты, конечно, так и проторчал все Новогодние торжества один-одинёшенек в своём доме?

– Нет! – гордо ответствовал я. – Состояние крайней безысходности побудило меня сбросить унынье и печаль, и наплевать на ханжеские стереотипы поведения и общественное мнение! Собрав мою волю в железный кулак, я дерзновенно отправился на бал-маскарад с циничной, бесцеремонной и наглой физиономией. Собственно говоря, после полученной травмы, моя рожа уже и была таковой, причем без каких-либо особых усилий с моей стороны.

На празднестве я произвёл настоящий фурор и выиграл конкурс на самую оригинальную карнавальную маску! Притушенное в зале освещение, мерцающие блики и бегущие огоньки, в конечном счёте, только сыграли мне на руку. При вручении приза, жюри в один голос рекомендовало мне ни в коем случае не ходить в этой маске по улицам города. Меня вполне могла сцапать милиция, приняв за серийного убийцу и маньяка, который недавно объявился на просторах Херсонщины.

Правда, злоречивые завистники перешептывались, что это вовсе не настоящая маска, а очень изощрённый и искусный макияж. И что именно ради выигрыша этого конкурса я и размалевал себя, как дешёвая портовая проститутка. А кое-кто из злопыхателей даже распустил омерзительный слух, что Василий является хорошо замаскированным гомосексуалистом. И разукрасившись подобным образом, он привлекает нового любовника для ублажения своего гнуснейшего порока.

Но самое неприятное началось для меня как раз в наступившем Новом году. При ярком дневном свете все, наконец-то, уразумели природу моего истинного болезненного обличья. И у меня начали сочувственно интересоваться: кто тот даровитый и искусный «художник», так артистично расписавший мой образ под хохлому.

Объясняться мне было не очень-то и легко, так как всё ещё не сошла опухоль на моих челюстях и скулах. Потому-то я и отвечал «любопытным воронам» с откровенно правдивой спартанской лаконичностью:

– Кед случайно ударил.

К величайшему прискорбию, моя краткость и временный дефект дикции сыграли со мной весьма злую шутку. Учился со мной в одной группе невысокий паренёк, Коля Швец, из глухой и отдалённой таврийской провинции. Институтские острословы и насмешники дразнили его не иначе, как уездный Николя? Шкет. И хотя Коля был невысокого росточка, но являлся крепко сбитым и хорошо натренированным борцом вольного стиля. Я у него, сам того не ведая, увёл девушку, за которой он долго и настырно ухаживал. Именно с ней у меня и была намечена романтичная встреча Нового 1975-го года. И по институту разнеслась крылатая весть, что Николя? Шкет начистил Василию рыло за то, что тот нахально отбил у него невесту.

– И как только Шкет изловчился допрыгнуть до его просветлённого личика? – удивлялись сплетники и сплетницы. – Скорее всего, перед самым началом экзекуции, для удобства поставил нашего Василька буквой Г.

То-то позору было! Так что тебе, Рома, нечего и сетовать на приобретённые тобой на халяву синяки.