«Сатурн» почти не виден

– Здравствуйте, товарищи! – громко сказал Старков, подходя к толпе.

Отвечая Старкову, люди расступились.

– Кто из вас принимал участие в задержании парашютиста?

Ребятишки вытолкнули вперед девчушку лет четырнадцати. Босоногая, курносая, с растрепанными рыжими волосами, она исподлобья смотрела на Старкова. Вперед вышли еще три человека: пожилой мужчина в парусиновом мятом пиджаке, женщина с маленькой корзиночкой земляники и круглолицый, багряно-румяный юноша в тюбетейке на крупной бритой голове.

– Спасибо, товарищи, – сказал Старков, внимательно вглядываясь в их лица. Он остановил взгляд на Кате Лагутиной и увидел, что на правой щеке у нее засохшая царапина. – Это он тебя?

Катя фыркнула, тряхнула кудлатой головой.

– Ничего, я ему тоже… – Она прикрыла царапину ладонью.

– А он же мог тебя из пистолета?

– Пусть бы попробовал!

Старков рассмеялся и оглянулся на Маркова.

– Вон ты какая!

– Такая уж…

– Молодец, Катя! Спасибо тебе огромное.

– Не за что… – девчушка презрительно посмотрела на парашютиста. – Лезут, гады…

Старков приказал офицеру записать со слов тех, кто задержал лазутчика, как все это было, а остальных попросил разойтись.

– Нам надо работать, товарищи…

Люди не очень охотно стали расходиться. Старков подошел вплотную к парашютисту:

– Ну, герой Гитлера, назовись.

Подняв голову, парень с тупым страхом смотрел на Старкова и молчал.

– Фамилия? Имя? – повысил голос Старков.

– Куницкий, – негромко и хрипло ответил парашютист.

– Яснее, громче.

Парашютист прокашлялся:

– Куницкий Петр.

– Где в плен сдавался?

– Нигде не сдавался. Освобожденный я.

– Что значит освобожденный?

– Сидел в минской тюрьме. Немцы освободили.

– За что сидел?

– По тридцать пятой.

Старков переглянулся с Марковым.

– Академические кадры, ничего не скажешь. Что собирался здесь делать?

– Ничего не собирался. Думал, как сяду, дам деру куда подальше. В Сибирь, к примеру.

– Тебя обучали?

– Две недели и пять дней.

– Где?

– В спецшколе…

– Они, – тихо сказал Старков Маркову.

Он приказал офицеру доставить пойманного в Наркомат госбезопасности и кивнул Маркову.

– Поехали домой.

Шагая по лесу, Старков улыбался и посматривал на Маркова.

– Ну, как у нас с нервами?

– По крайней мере знаю, где они находятся, – отшутился Марков.

Старков остановился.

– Знаете, о чем я думаю? Ваша группа будет действовать там в благоприятнейших условиях. Да, да, Михаил Степанович, в благоприятнейших. Вспомните того первого, которого привез Петросян. Немец, не то что этот уголовник. Насколько у него спеси хватило? Ровно на сутки. А потом как он лебезил, как покорно ползал на брюхе, как поносил всю свою епархию! Ведь его же уверили, что война с Россией – веселая прогулка. И академики Канариса тоже развращены успехами. После легких добыч в Европе у них должна быть очень опасная для господина Канариса самоуверенность и наглость. Вы только подумайте, они вот на этого типа, на тридцатипятника, возлагали задачу подорвать наш тыл! Наглецы! А тут Катя… – Старков посмеялся. – Одна Катя, и сюжету конец.

Они вышли к машине и остановились, любуясь зеленым коридором шоссе, по краям которого крутым водопадом рушился солнечный свет.

– И между тем – война… – тихо оказал Старков и вздохнул. – Садитесь, Степаныч. Надо ехать, война не ждет…

Машина развернулась и помчалась к Москве.

Глава 2

Самолет, на борту которого находился Бабакин, взлетел с Центрального аэродрома и, не делая традиционного круга, взял курс точно на запад. Бабакин был втиснут в кабину стрелка-радиста, вдвоем они не могли даже присесть, стояли, чуть подогнув колени, дыша в лицо друг другу. Стоило Бабакину чуть шевельнуться, он бился головой о пулеметную турель. Стрелок нервно оглядывал небо и потом со злостью смотрел на Бабакина: случись надобность, он не сможет вести огонь из-за этого бородатого.