Поветрие

– Как? Вы, Авдотья Петровна, решились бросить свои занятия?

– Решилась бросить свои занятия, – повторила сухо Бреднева. – Я пришла к заключению, что поучилась у вас более, чем достаточно, и справлюсь на будущее время и без вас.

– Жаль, очень жаль. За что ж такая немилость?

– Да хоть за вашу любезность, – сказала опять Наденька, – приходят к вам две молодые гостьи, а вы не пускаете их далее передней.

Тень облака пробежала по лицу учителя.

– Гм… – замялся он. – У меня там не убрано. Сейчас приведу в некоторый порядок и тогда милости просим…

Он проворно прошмыгнул в кабинетную дверь.

– Знаем мы, что у вас там не убрано, – сказала во след ему по-французски Наденька, – принцесса ваша не убрана. Можно бы в щель полюбопытствовать, да эта чучело-старушонка с места не сходит. – Вы, кажется, боитесь, что мы что стянем? – отнеслась она с усмешкой к Анне Никитишне.

Та не знала что и ответить.

– Да ты, Наденька, вполне уверена, что Куницын не солгал? – спросила Бреднева. – Хотя он и городской справочный листок, да ведь никто так и не привирает, как эти листки.

– Нет, он приводил такие подробности, каких не сочинишь.

Воротился Ластов.

– Прошу покорно, – сказал он, растворяя обе половины двери.

– Ну, что, убрали? – входя в кабинет и оглядываясь в нем, говорила Наденька. – Кажется, не совсем-то, – прибавила она, беря со стола женское рукоделье и рассматривая его со всех сторон. – Ничего, работа чистая. Вы сами этим упражняться изволите?

Учитель прикусил язык.

– Н-нет, хозяйка, видно, забыла.

– Хозяйка? Ха! Верю, верю.

– Да, хозяйка. Садитесь, пожалуйста.

Подруги чинно поместились на диване. Ластов взял с письменного стола ящик с сигарами, другой с папиросами и предложил их барышням. Бреднева отказалась, Наденька закурила папиросу.

– Так чем же я восстановил вас против себя, Авдотья Петровна? – начал молодой хозяин, усаживаясь поблизости на стул.

– Ничем, – холодно отвечала ученица. – Кому лучше, как не вам, знать, какие делала я у вас успехи? Не перебивайте! Вас я в этом ничуть не виню; вы были даже примерно снисходительны; но ведь и вы выходили подчас из себя. «Да что это, мол, с вами, Авдотья Петровна? Вы совсем невнимательны». Я невнимательна! Господи! Да слушая вас, я вопьюсь в вас глазами, точно проглотить хочу. Но что толку? Хоть убейте, ни словечка не пойму. Особенно теперь, как принялись за химию; словно туман какой нашел. Помните, например, самое первое – добывание кислорода из перекиси марганца?

– Да чего же проще?

– Вот то-то же! Для вас оно просто, а для меня непроходимые Фермопилы. Я очень хорошо знаю, что при нагревании из трех паев перекиси получается один пай закиси, один окиси и два кислорода. Но как знаю? Как попугай свое: «Попочка, почеши головку. Как собаки лают? Bay, вау!» Я не в состоянии дать себе отчета, почему оно так.

– То есть, почему собаки лают? – сострила Наденька.

– Ну да! Что виновата тут не наша женская умственная слабость, видно уже на Наденьке, которая преодолела же все эти трудности; виновато во всем наше милое воспитание. Я, первая ученица гимназии, не могу понять самых элементарных вещей – хорошо, значит, развивали! Начинать же опять с азов у меня не хватает духу; приходится окончательно отказаться от научного поприща. Ведь вы знаете, что мне и в купеческой конторе дали абшид?

– Вот как?

– Да и формальный, что называется: mit gross Scandal[43 - С большим скандалом (нем.)]. В годовых итогах оказались недочеты в несколько тысяч. Распекли меня, конечно, на чем свет стоит, со стыда и сраму я готова была сквозь пол провалиться. За полмесяца имела еще жалованье получить, да уж ни за что не покажу глаз.

– Что ж вы намерены теперь делать?

– Да предаться практической деятельности. Я займусь английскими переводами, которые вы мне выхлопотали; дают мне по двадцати рублей за печатный лист; считая в неделю по одному листу, в месяц это составит восемьдесят целковых; заживем на славу! Маменька-то моя как довольна!

– А что ж ты не скажешь ничего про свою ассоциацию? – заметила Наденька. – Ведь она пошла в ход, там нечего уже секретничать.

– Как? – спросил Ластов. – Вы участвуете и в ассоциации? Я слышал, что здесь заводится социальная переплетная. Так, может быть, в ней?

– Нет, – отвечала Бреднева, – то предприятие частное, не приносящее очевидной пользы человечеству, да и исключительно механическое. Мое же самое гуманное и притом начатое по моей же альтернативе!

– Инициативе, хотите вы сказать?

– Ну да… Я основываю библиотеку на акциях. Уроками музыки сколотила я рубликов пятьдесят; пять человек товарищей брата также внесли каждый – кто пятнадцать, кто двадцать рублей; Наденька будет ежемесячно отдавать нам половину своих карманных денег – пятнадцать рублей… Мы уже завели два шкафа и целый ворох книг.

– А где она будет у вас, эта библиотека?

– Да в нашем же доме, как раз под нашей квартирой. Отдельная, знаете, большая комната. Мы дали и задаток.

– Но приняли ли вы в расчет, что библиотека будет слишком отдалена от центра города, чтобы привлекать посетителей?

– В том-то и штука, Лев Ильич, что она будет не обыкновенная библиотека, а народная, для бедного рабочего класса, проживающего именно в наших краях. В этом-то и вся польза ее. Пролетарии наши не в состоянии абонироваться у Вольфа, Исакова или выписывать газеты, журналы. А тут, за плату какой-нибудь копейки в день, они будут иметь возможность читать сколько душе угодно. Разве не выгодно?

– Да вам-то будет ли выгодно?

– Ха! Я не гонюсь за выгодой, окупились бы только книги. Переводами я буду зарабатывать сумму, совершенно достаточную для нашего пропитания. Ах, Лев Ильич, если б вы знали, как я довольна! – воскликнула новая социалистка, и апатичные черты ее оживились, зарумянились. – Наконец-то я буду приносить пользу. Целый квартал, более – все окружные кварталы будут просвещаться, благодаря мне! Только и мерещится мне теперь одно: как я весь день свой буду проводить в читальне и в ожидании посетителей заниматься переводами. Дождаться не могу, когда вывеска будет готова!

– Жаль мне вас разочаровывать, – вздохнул Ластов, – но я сильно сомневаюсь в успехе вашего предприятия. Простолюдин наш не ощущает еще настолько потребности в чтении, чтобы ходить в нарочно строенное для того заведение. Я отсоветовал бы вам.

Бреднева не на шутку рассердилась.

– Так, по-вашему, выбросить шкафы да книги за окошко? Вырвать из сердца с корнем любимую мечту, которую я выхолила, вынянчила, как родное детище? Да что ж мне после того останется? Камень на шею да в море, где поглубже?

XI

Ну, Господь с тобой, мой милый друг!
Я за твой обман не сержуся.
Хоть и женишься – раскаешься,
Ко мне, может быть, воротишься.

    Л. Кольцов

Наденька, тем временем внимательно осматривавшая кабинет, внезапно встала и, не говоря ни слова, быстро направилась к спальне. Ластов вскочил со стула и загородил ей дорогу.

– Куда вы, Надежда Николаевна?

– Меня очень интересует ваша квартира, и я хочу обревизовать ее.