Мой цифровой гений. Дьявол

– О чем?

– О нас, хотя бы! – Он не видел, но понял – она надула губы, искусственно изобразив обиду.

– «О нас» – закончилось в том очаге пожара…

– Но там в возгорании проводка виновата и кажется какая то «шлако… вата»…

– Очень старый дом? – Василий спешил, избегая столкновений с прохожими.

– Очень. Старее чем сама бумага…

Василий встал. Застыл. Словно пропустил удар и искал, не себя в нокдауне, а понимание того, что ей известно о нем. Об отношении его к бумаге. О тонких связях проданной души его и матричной основы самого бумажного продукта. Об этом знать не мог никто. Кроме Грюмо и… Веры.

– Откуда ты?… – Он остановил, взглянув в глаза напротив и «окунув» ее вместе с собой в запах азиатской кухни рядом расположенного ресторана.

– Не знаю ничего… – Любовь откровенно смотрела в его глаза. – Случайно… в аэропорту услышала диалог двух клерков. О меценатстве, о спасении ненужном, о бессмысленной борьбе за вымирающий продукт, практически о сумасшествии еще вполне молодого ретрограда…

Василий вздохнул, наморщив нос, противясь запахам.

– Продолжай!

– Нашла предмет их обсуждений в сети, показалось любопытным…, на пятилетнем фото тебя едва узнала…

– И?..

– Сделала снимок твой, – Она виновата закусила нижнюю губу, – там в галереи недели две назад, – посмотри…

Она в несколько движений листнула снимки на мониторе фотоаппарата приблизив к его лицу фотографию в зале со знакомой скамейкой напротив творения Леонарда.

Василий нервно улыбнулся, смяв морщинами лицо.

– Но здесь ведь нет никого…

– В том то и дело… – девушка убрала камеру от его лица. – Никого. Но в тот момент там находился ты, поверь мне… А это… – она достала из сумки почтальона, несколько бумажных фото, – секундой позже тот же ракурс, но старый пленочный фотоаппарат.

На черно белом фото, Василий заворожено смотрит куда-то вправо от сделавшего снимок.

– Ты за мной следила!?

– Если честно – да. – Любовь взяла его за обе руки, глядя по собачьи преданно в глаза, – и как мне показалось, преуспела в этом не одна.

– Кто еще?

– Странный… очень элегантно одетый человек, строгий деловой… – Любовь отвела глаза от Василия и посмотрела куда-то вдаль, – похож на призрака, но воплоти – живой…

– Как ты определила?

– Он меня коснулся, случайно… – Она вернулась из воспоминаний, влагой промочив глаза, – хотя наверное так смерть касается, приходя за бренным телом…

В глазах Василия застыл немой вопрос.

– …когда я маленькой бежала за отцом и матерью в панической толпе… в момент трагедии в метро, – Любовь вытерла слезу, уводя Василия в сторону к уличному кафе, – такое же касание я ощутила от человека оттолкнувшего меня в сторону от эсколатора. Я помню его взгляд, запах, шероховатость горячей кожи руки… ее отпечаток красный, с моей шеи и лица долго не сходил…

– Он что-то говорил?

– Просто сказал: «Еще не время отойди!», – Любовь, бросая сумку на стол, разместилась за ним же, ища глазами официанта, – он всех тогда забрал, когда лестничную ленту оборвал. Передо мной до сих пор матери лицо и ее ко мне протянутые руки, корящий взгляд отца… умоляющий остаться жить.

Василий взглянул на зажигалку с сигаретой в ее дрожащей от волнения руке.

– Я знаю, что ты борец с этой пагубной привычкой, но… – Ее упругая грудь приподнялась в жадной затяжке сигаретой, – прости, для меня это единственная отдушина…

Василий промолчал, ему было ненавистны не само курение и курильщики. Он огня боялся приближения, помня как болезненно восстановление после сожжения тела своего… Он не раз испытал и то и другое. Сказать больше он был противником курения и потому, что бумажная часть сигареты сгорала, как и впоследствии выкинутая и отсортированная в переработке упаковка – пачка из-под сигарет. Он радел только за ту бумагу, которая помогала людям или сохранялась, хотя бы на относительно долгий срок времени, являясь полезностью.

– Мне все равно… – Произнес задумчиво Василий, – это твое здоровье, в конце концов.

– Пассивно и твое. – Любовь выдохнула дым в сторону спешащих мимо прохожих.

– Мне разрушение этим не грозит. – Он взял один из бумажных снимков в руку, – Что еще?..

Любовь, пристально взглянув в его глаза поверх очков затем сквозь их стекла, ногтем указательного пальца выцарапала из пачки фотографий еще одну и подтолкнула ее к Василию.

– И что?..

Тем же ногтем цвета штормовой морской волны, она трижды стукнув указала на темное пятно за Василием.

– Ну… – пятно для человека с больным воображением могло показаться силуэтом с парой светлых глаз, призрачным, Василий по привычке отстранился от дымящейся сигареты спутницы, – и снова только «ну»?…

– Ну! – Передразнив его и затушив сигарету, Любовь несколькими манипуляциями на экране фотоаппарата увеличила темное пятно, выделив его, обведя белым, на снимке где по ее словам(!) отсутствовал, присутствующий во время съемки Василий, – Ну!?

Василий похолодел. Затвердел. Как твердеет на крепком морозе бумага дошедшая до «раскола». Здесь образ едва заметный на бумажном фото, виден четко выделяясь контурами и светящимися белыми глазами. Более того он был визуально Василию знаком. Почему он и «одеревенел»… нервно сглотнул слюну и потянулся почти со скрипом к дымящемуся на столе латте спутницы.

– О-о-о… – она откинулась назад, прядь рыжих волос в порыве ветре поправляя, – да он знаком, тебе…

Василий с трудом проглотил не согревающий его напиток. Говорить он не мог, он смотрел на образ врага своего, на причину всех своих несчастий и бед. Поднявшийся внезапно холодный ветер еще больше сковывал Василия, «отправляя» в памятное прошлое.

Грюмо. Вера. Пылкая страсть. Тени райского сада. Эти же тени в музыкальном произведении сделавшем современного музыканта известным несмотря на частичный, но всё же плагиат. Его Василия трагическая и не поправимая ошибка…

Любовь дергает его за руку.

– Идем, сейчас, польет! – Она собрала свои личные вещи в сумку, расплачиваясь с официантом.

Василий в ступоре разглядывал изменившуюся уличную атмосферу. Люди спешили. Транспортные средства, казалось тоже. Небо потемнело, словно наливаясь свинцом; и от этого «налития» увеличиваясь, «приближалось» к земле. Давило собою. Где-то далеко ударил гром. На тротуар словно сбитая этим ударом с неба упала черно-синяя галка. Затряслась в предсмертной агонии.

Непогода поглощала еще минутами ранее сияющий на солнце майский проспект. Взвыла подлаивая собака, пугающая не только укрывающихся от шквальных порывов ветра прохожих, но и своего хозяина. Крупные градины размером с перепелиное яйцо посыпались с неба. Не равномерно. А так словно они с силой били землю и выборочно ее жителей, отскакивая «попрыгунчиком» от людей, земли и предметов соприкосновения.

«Только бы не дождь…» – спасительно глядя на град, подумал Василий.

– В метро!.. – Любовь схватила его, и снова больно, за руку.