Боярский сын. Книга вторая: Сотня специального назначения

– До тех пор, – решил парень, – пока его не проявит сам князь; а пока, – Елизавета Матвеевна. Князь Столетов Александр Сергеевич желает, чтобы вы присоединились к нашей беседе.

– Идемте, Николай Ильич.

Боярин чуть не споткнулся – на первом же шаге. А все от того, что в голосе вдовы, только что лишившейся защитника по жизни, что говорится – оплота, надежного плеча – не было ни грана печали. Больше того, Николай отчетливо читал в нем облегчение, как будто женщина сбросила с плеч немалую такую горушку. И к себе Николай не чувствовал особой злости. Разве что некоторая опаска была, причем связанная большей частью с предстоящей беседой. А именно – участием в ней боярина Шубина.

Завершив своей особой, и приведенной женщиной небольшой кружок, из которого выбивался неслышной тенью лишь телохранитель, стоявший за спиной князя, Николай спросил первым делом у Одаренного, графа Бочкарева. Реакцию Столетова, недовольно дернувшего бровью, он проигнорировал:

– Ваша Светлость, вам не кажется, что слишком много там, – махнул он в сторону трибуны, – греют сейчас уши…

– «Греют уши»? – хохотнул граф, окидывая взглядом пространство, на которое указал юный Одаренный, – интересное замечание. А, пожалуй, вы и правы, Николай Ильич.

Ничего объяснять он не стал, как и творить какие-то видимые жесты. Но в следующую секунду вокруг малой компании возник купол, теперь из чистого… воздуха – плотного, не пропускающего ни единого звука. Грани его, кстати, как раз совпали с границами круга изумрудного газона, так контрастирующего с мертвой землей вокруг. Сам же маг и допрос начал; очень вежливый, и продуманный.

– Не иначе, он у князя еще и внутренней безопасностью заведует, – решил Николай, которому такие вот приемы преподавали… качественно, но очень давно, – куда уж тебе трепыхаться, женщина?!

Графиня улыбалась, больше частью кося при этом взгляд на Владимирского князя, и отвечала охотно. Как понял Николай, ничего при этом не скрывая.

– Но и лишнего не говорит, – определил Николай, непроизвольно анализируя эту, на первый взгляд, великосветскую беседу, – но я-то знаю чуток побольше; благодаря прежде всего старому казаку Белкину. Его, кстати, не видел сегодня. Но чувствую – где-то он тут затаился.

В результате этой беседы стало очевидным – все зло, что привнес на эту поляну граф Стрешнев, исходило от его мастерской, или лаборатории. Где главным был Одаренный, привезенный Борисом Николаевичем Стрешневым из германского похода.

– Это все он, он! – чуть не плача, заявила графиня, показывая парню (ну, и всем остальным тоже), что значит на самом деле «заламывать руки», – я уж говорила Борису Николаевичу, говорила. Отговаривала.

От чего именно отговаривала графиня супруга, интересоваться никто не стал. Главное по итогам короткого допроса было определено – место, где, быть может, злокозненный граф проводил жуткие ритуалы. И где, очевидно, ждал их тот самый алхимик; маг с Силой Смерти.

– Ага, как же, – хмыкнул про себя Николай, пряча саркастическую улыбку, – стал бы граф оставлять такую улику. А впрочем, кто его знает?! Пойдем, что ли, поглядим?

Это предложил первым граф Бочкарев. Не так, конечно, по простонародному. Предложил в виде одобрения со стороны своего сюзерена, Владимирского князя. Видно было, что Александру Сергеевичу жутко не хотелось куда-то идти; больше того – он сейчас больше всего желал оказаться в уютном салоне своей самобеглой коляски, и катить отсюда подальше; в не менее уютные палаты княжеского дворца. Но – положение обязывало. Как и митрополита Владимирского и Суздальского, который первым шагнул вперед в направлении, указанном графиней. Шагнул с отрешенным, и каким-то торжественным лицом. И даже борода его подалась чуть вперед, словно это она показывала ему путь.

Тут проводником мог быть и сам Николай; расположение построек в центральном поместье Стрешневых он знал, что называется, назубок.

– Даже лучше, чем в своем, – с некоторым изумлением констатировал парень, – на свою то усадьбу все времени не хватало, а здесь – хочешь, не хочешь, надо знать до последней тропки. Потому как враждебная территория… пока. Ага – вот тут конюшня, как бы не больше, чем у меня самого; тут… какой-то сарай, в последнее время ни разу не посещаемый, а вон там как раз и зданьице, которое определенно имеет немалой глубины подвал. Это Белкин удачно одного из строителей разговорил. Того, что тут еще лет шесть назад в бригаде шабашников подвизался. Ага – пришли.

На самом деле – не пришли. Митрополит, все так же возглавлявший процессию, пусть и внутри Купола, которым без видимых усилий управлял Бочкарев, вдруг остановился. Словно на стену невидимую наткнулся. Повернул голову к остальным, и проговорил, осенив прежде смертельно побледневшее лицо крестным знамением:

– Все, чада мои. Дальше я не пойду. Или найду там свою Смерть. Или что похуже.

Короткая пауза показала, что желающих проверить здание особо и нет. Князь бросил взгляд на Николая, но тот отрицающе покачал головой: «Нет уж, батюшка-князь! Ты сам признал, что это дело княжества. А не хочешь – давай все таки позовем опричника».

Князь никого звать не захотел. И повернулся к другому Одаренному; своему подчиненному. Уровень подчиненности которого Николай не знал. Но очевидно, что тот оказался достаточно высоким. Потому что граф Бочкарев глубоко вздохнул и, тоже перекрестившись, двинулся вперед. Причем купол, который он создал, отпочковал от себя еще один, гораздо меньший размером. На что юный маг завистливо вскричал внутри себя:

– Я тоже! Я тоже так хочу! И не только так! Где тут настоящие магические школы и академии? Где наставники, не скрывающие своих знаний, а напротив, щедро наделяющие ими учеников? Хочу такого!

Граф, между тем, добрался до дверей; трансформировал купол над собой в другую фигуру – облегающую его словно скафандр, только на несколько размеров больше необходимого. И скрылся за дверью лаборатории, не издавшего – вот странно, да? – при открытии-закрытии зловещего скрипа. Находился маг внутри долго; минут пятнадцать по внутренним часам боярина. И появился так неожиданно, что все, не исключая самого князя и его телохранителя, вздрогнули. А может, это от того, что был граф Бочкарев неестественно бледен? Больше того, едва оказавшись снаружи, под яркими лучами солнца, граф согнулся, и излил из себя…

– Ну, наверное, не только сегодняшний завтрак, но и вчерашний ужин, если не обед, – определил Шубин, чувствуя, что и его самого тянет присоединиться к графу в таком вот не… самом аппетитном деянии, – это что же он там такого обнаружил.. неприятного? Или ужасного?

Граф, между тем, несколько оправился, и зашагал к основному куполу уже вполне твердо. А вот юный боярин напрягся. Здесь, в мире Одаренных, он пока не слышал, и не читал о противодействии бактериалогическому или химическому оружию. Разве что про проклятия знал; и то только со слов Анфисы Никаноровны. Теперь же совсем не горел желанием «познакомиться» с чем-то смертельно опасным. В тот момент, когда два купола соприкоснутся, а потом и сольются воедино. Он уже готов был наложить поверх того купола, внутри которого находился в компании с благородными, и не очень людьми, свой; очищающий, состоящий из мириадов электрических икр. Только вот как переживет их воздействие граф Бочкарев?

Раньше него предпринял предупредительные меры митрополит. Ухватившись левой рукой за крест на груди, он забормотал что-то неразличимое, и направил другую руку вперед – навстречу медленно подступавшему к куполу Бочкареву. Что именно, какая благодать, или Сила, истекала сейчас из ладони священника? Боярину Шубину было неведомо – не одарила природа, или высшие силы его таким Даром. Но вот изменения в Силе Воздуха теперь ему были подвластны. Пусть даже трансформированного чужой Силой. Потому он и почувствовал, или понял, что купол, в котором они находились, изменился; причем кардинально. Что в него вплелась другая Сила, сквозь которую ничто чуждое Жизни прорваться не могло.

– А может, это она и есть, чистая Сила Жизни! В первозданном, так сказать, ее виде, – думал боярин, лихорадочно пытаясь запомнить свои ощущения, которыми щедро делился купол, – кажется, что-то получается. Эх, напроситься, что ли, к батюшке на пару уроков? Сила то такая, благодаря Анфисе, у меня есть. Ага, тут напросишься… А впрочем, может, свой батюшка, Иоанн, чем-то подобным владеет? Вот сегодня же… нет, уже завтра и поговорю с ним.

Граф Бочкарев преодолел обновленный купол, чуть вздернув брови, и улыбнувшись митрополиту. Остановился напротив князя, глубоко вздохнув, и поклонившись.

– Ну, что там, Николай Фомич?

Теперь в голосе князя Столетова любопытство и нетерпение превалировало над… нетерпением же, но совсем другого рода. Князь явно желал оказаться подальше отсюда, но только после того, как утолит свое любопытство.

– Ну, и убедиться, что этот крошечный филиал ада на земле ликвидирован. Полностью и окончательно. Вот уверен почему-то, что не хочет князюшка огласки. А вот почему тут не присутствует майор Никитин? Или… ему тоже достанется, если узнают там, наверху, что проморгал такое безобразие на подотчетной земле?

– Там… там сущий ад, Александр Сергеевич, – после некоторой заминки ответил граф, – настоящий! Мертвые тела, части тел. Все в крови. А еще…

– Говори же! – словно молотом пристукнул графа по темечку голосом князь.

– Ритуал там творился, черный. Распятие на полу, все в крови; животные… черные – и козел, и петух с котом, и пес… иных даже и не распознал. Но все по шерсти черные, – граф истово перекрестился, – я ничего там трогать и не стал. Только прошелся по подвалам, да назад, к светлому солнышку.

– И правильно сделал, сын мой! – неожиданно громовым голосом громыхнул митрополит, – сжечь! Сжечь все это! Дотла!

И повернулся к Николаю с требовательным взглядом. И другие тоже, что называется, воткнули в него свои гляделки.

– И «хотелки» тоже, – ухмыльнулся Николай, сам достаточно напряженный от слов графа, – кажется, все идет именно так, как и планировалось. Жути на всех нагнали; теперь будет торг. Совсем уж обирать вдову не буду. Возьму лишь, что нужно. Как там у Ильфа с Петровым говорилось? «Не корысти ради…».

Первым запустил «пробный шар» граф Бочкарев.

– Николай Ильич, – спросил он вполне доброжелательно, – ты ведь от… недавнего использования Дара… не сильно притомился?

– Во, как?! – восхитился Николай, – это так теперь поединок до смерти называется? Ну что ж – кивнем для начала.

– А повторить сможете… вон с тем объектом? – продолжил граф после его кивка.

– Повторить то можно, – протянул неопределенно боярин, – попытаться…

И опять первым уловил, и отреагировал на эту неопределенность граф Бочкарев:

– Что хотите за это, Николай Ильич?

– Что хочу? – Николай даже плечами не пожал, показывая, что ответ был очевидным, – виру хочу? От рода Стрешневых.

– Виру?! Какую виру?! – вдруг вызверилась графиня, только что являвшая собой образец смирения, – мужа угробил до смерти, теперь и сиротинушек его по миру пустить хочешь? Не дам! Ничего не дам!

Николай аж залюбовался женщиной; ее эмоциональным взрывом. В ярости графиня, казалось, сбросила десяток лет, если не больше. И морщины в уголках глаз исчезли, и лицо румянцем покрылось – на вид совершенно здоровым. Но любоваться было не время; пора была «ковать железо, пока горячо». Вот Николай, и ковал – пока только словами.

– Николай Фомич, – спросил он у графа, не обращая внешне никакого внимания на Елизавету Матвеевну, – а что будет с родом Стрешневых, если… «убираться» здесь будет Тайный приказ?

– Понятно что, – разом посмурнел граф, – ничего хорошего. Прежде всего для рода. Род вычеркнут из Книги; всех причастных, да даже просто знавших, да не донесших, казнят. Малых деток по семьям раздадут… в холопском звании, да в другом княжестве. Ну, а сама земля Великому князю отойдет. А кого он ею наделит, то…

– А как же мы?