Боярский сын. Книга вторая: Сотня специального назначения

В общем то, присутствие здесь старосты казацкой общины было совершенно не нужным. В этом сам Николай убедился – и со слов Юрия Алексеевича Разумова, и собственными глазами. Сравнил два договора – прежний, составленный самим графом Стрешневым, и подписанным от имени и по поручению общины Хитрованом, он же свободный крестьянин Хитров. Второй же документ, отменяющий первый по причине кончины владельца, передавал земли в пределах арендованной общиной территории и имущества ему, боярину Шубину Николаю Ильичу. Оставалось только сверить карты, да общую площадь передаваемых земель. Шубин глянул лишь на общие цифры, да приложение к старым картам. То самое, которое извилистой чертой повторяло причудливые изгибы течения Нерли.

Убедившись, что в бумагах учтены все его «хотелки»; и что все нужные печати и подписи, кроме его собственной, уже проставлены (за князя подписал граф Разумов, но печать канцелярии все равно требовалась), боярин и сам расписался – в первый раз под такими важными документами. И сгреб их в общую кучу, передав Анфисе Никаноровне. А дернувшейся было графине Стрешневой пояснил, успокаивая:

– Пришлю ваш экземпляр с нарочным, Елизавета Матвеевна.

Однако порыв графини был связан, конечно, не с этими бумажками – они нужны были самому Шубину, а самой Стрешневой разве что для подачи сведений в нужные службы княжества. И те хлопоты, как предполагал Николай, саму графиню должны были миновать – на это был управляющий. С потерей она определенно уже смирилась. Ну, или оставила какие-то ответные меры на другое, более подходящее случаю время. Сейчас ее больше интересовало другое – обещанный боярином ритуал.

Боярин ее терпение и нервы испытывать не стал; сам позвал подполковника Стрельцова. На тот самый круг зеленой травы, который остался от обширного поля. Шубин посчитал символичным проведение ритуала именно в этом месте. Но больше того – избежать хотел лишних ушей и глаз. Потому и позвал, кроме участников действа, лишь единственное заинтересованное лицо, не задействованное напрямую в нем. Предположил при этом, что всех тонкостей магического и кровавого ритуала графиня Стрешнева может и не знать.

– А если и знает, – чуть нахмурился он, шагая впереди всех, – так это ее проблемы. Я своих слов не нарушу.

Оказалось, что для Елизаветы Матвеевны главным было визуальное воплощение клятвы. Магической составляющей видеть она не могла, а вот кровь, которая проступила темной багровой полосой сначала на ладони Соломонии Розенвельд, а потом и на боярской – тут же накрывшей узкую женскую ладошку – явно порадовала графиню. Тут еще одна забавная история случилась; тоже миновавшая сознание наследницы графа Стрешнева. Подполковник Стрельцов, как и боярин Шубин свое участие в ритуале сопровождали словами на русском языке. Соломония же – на каком-то из диалектов италийского. Но, поскольку теперь она не частила словами, то и понимал ее Николай гораздо лучше. А нахмурившемуся было в этот момент Сергею Сергеевичу, кивнул успокаивающе, и даже требовательно: «Продолжай!». Потому что женщина рядом в целом не выбивалась из общей линии магического ритуала.

Боярин, кивнув подполковнику, неожиданно для себя «нырнул» внутрь, чего не делал тогда, когда Сила, или магия, связывала невидимыми, но от этого не менее нерушимыми связями его с Анфисой свет Никаноровной. Теперь же увидев, как от его ядра тянется хорошо видимая нить к чужому организму, он проследовал за этим проводником и, неожиданно для себя, «оказался» в чужом организме. Не физическом, конечно – том, который составлял сущность Одаренной, что стояла сейчас, связанная с ним окровавленными ладонями. Картина там была, что называется, на грани.

Если внешне Соломония лишь побледнела, и чуть дрожала, что можно было объяснить нервным потрясением, то внутри… Те самые искры, что составляли суть Дара боярина Шубина, буквально распирали сейчас Источник женщины. Так распирали, что он, казалось, вот-вот взорвется, разнося ядро вместе с самим Даром в клочья. Потому Николай и поспешил разорвать физическую, а с ней и магическую связь. Если проще – отнял от женской ладошки свою – крупную, сильную и надежную. Без всяких последствий недавнего пореза, кстати. Кроме едва заметного коричневого порошка – высохшей уже крови. Ну, и женская ладонь была, что называется, девственно чиста.

Графиня Стрешнева была не то что довольна – рада безмерно. На второй ритуал, с Авраамом, фамилия которого казалась короткой, как бы не производной от главной ветви, Розенвельтов, а именно Розен, она практически и не смотрела. Стояла рядом по необходимости – чтобы потом удостоверить, что боярин Шубин Николай Ильич свою часть договора выполнил полностью. Ну, он и выполнил, как ему было нужно. С помощью подполковника Стрельцова, конечно.

Теперь он ту самую процедуру, с «подглядыванием» магической составляющей ритуала в чужом организме попытался проследить с самого начала. Попытался…

Слова, которые Авраам произносил в свою очередь – на том же, не знакомом ни для кого, кроме своей родственницы, и немного Николаю, языке – отличались от нужных для ритуала. Пусть таких слов было очень немного, но именно они, как предположил Николай, и заставили Источник мастера – совсем крошечный – буквально разлететься в клочья, и сгинуть… практически мгновенно всосаться тем мощным «пылесосом», который сейчас представлял собой Дар боярина. Это, кстати, было условием ритуала – обмен Силой, и гранями Одаренности.

На лице италийского… ну, еврея, наверное, расплылась довольная улыбка, и он неторопливо и аккуратно, как в замедленной съемке, упал на траву. Никто, конечно, не бросился с криками поднимать нового «холопа» боярина Шубина. Почему в кавычках? Да Николай и сам сейчас не знал статуса этого человека. Хотя какую-то связь с ним все же ощущал. Как и с Соломонией, все же склонившейся над родичем.

Шубин нашел взглядом дядьку; подозвал его вместе с казачатами. Единственно казак Белкин не подошел. Но у него и без того забот сейчас хватало – кроме сына Соломонии он сейчас еще и за тремя другими присматривал. И получалось у него это – надо сказать – очень неплохо.

– Грузите его в телегу, – велел Николай дядьке, – и ящики все тоже. Едем домой. Там будем разбираться.

Глава 3

Боярин уже приготовился внутренне к празднованию своего триумфа. Дома, конечно. И гостей пригласил; из тех, кто кучковался еще тесной компанией с правой стороны от трибуны. Но не сложилось. Подполковник Стрельцов отказался от приглашения еще на ходу, шагая рядом с боярином по черной, утрамбованной до прочности камня почве.

– Служба, – покачал он головой, – прости боярин, но я и так уже опаздываю. Федор Никитич велел быть в полку поскорее. Дела у нас там сейчас закручиваются… да и не только у нас, Николай Ильич. Так что еще раз прошу прощения. Но совсем от приглашения не отказываюсь. Так бабе Нюре и передай.

– Обязательно передам, – кивнул Николай, пытаясь сообразить – о каких таких серьезных делах намекнул ему сейчас полковой маг.

Мысль в голову, и так заполненную недавними впечатлениями от событий, которые могли круто повернуть его жизнь, родилась только одна. Хлопоты у командира великокняжеского полка были связаны с предстоящим делением княжества…

– На пять частей, кажется, – вспомнил Николай, – и кому в голову могла прийти такая дурь? Кто князю Великому такую крамолу присоветовал? Собирали-собирали веками матушку Русь князья Московские, а тут на тебе! Или тут хитрый ход какой-то, мне неведомый по причине незнания местных подковерных реалий, и вообще отсутствия какого-то опыта политических хитросплетений. А, ну ладно – у меня своих забот хватает.

Отказались от приглашения, заверив в полном почтении и поздравив с заслуженной победой в поединке и графская чета Вороновых, и боярин Колокольцев. Последний отговорился дальней дорогой, но обещал отметить с юным боярином Шубиным такое важное событие в Москве.

– В столице, Николай Ильич, – подмигнул он, – знаю такое местечко… приятственное. Вот там, после тяжких забот на благо отечества нашего, и отпразднуем. Договорились?

Николай причины для отказа сразу подобрать не сумел; потому и кивнул, в свою очередь поблагодарив за приглашение.

Еще опять как чертик из табакерки выскочил откуда то майор Никитин. Нет, так то его появление Николай не проморгал. Но вот уверен был, что общее приглашение опричник никак слышать не мог. Однако, услышал.

– Или сам сообразил, – решил Николай, принимая и от него вежливый отказ.

Впрочем, и этот, не самый приятный в общении для Шубина человек, тоже пообещал отпраздновать «такую замечательную победу добра надо злом». Это майор сам так выразился. И откланялся – последним из тех, кому не было нужды возвращаться в замок боярина.

– А некоторым так в первый раз туда направляться. Ну что, по коням?

Последних, четвероногих непарнокопытных друзей человека, был неполный комплект. Но это если не учитывать, что для казачат любое передвижение пешком на местности было тренировкой. Вот и теперь боярин отрядил дядьку на Серко, а вместе с ним и всех казачат сопровождать две телеги, нагруженными имуществом так, что крохотный узелок с «приданым» Соломонии вряд ли бы куда удалось приткнуть. Ну, так его и на пролетку можно было взять с собой. Там, кстати, уже разместились и Анфиса, и ее новая наперсница с ребенком (это она сама об этом Николаю сообщила), и трое других ребятишек. Которые крутили головами на тонких шеях, выглядывая отца. Того, кстати, с имуществом как раз на одной из телег разместить удалось.

Вот так и поехали, почти шагом. Николай опять на жеребце, изнывая от нетерпения. Но бросить караван, даже под охраной десятка юных казаков, и двух наставников постарше, конечно, не мог. К разговору, который едва слышно вели между собой женщины, он не прислушивался. Нашел для себя занятие поинтересней. Ну, и полезней. Положившись полностью на коня, он погрузился сознанием внутрь себя, и начал постепенно успокаивать магический ураган, который по прежнему бушевал, совсем не признавая проторенных для Силы тропинок и целых «проспектов» в виде каналов.

И дело продвигалось – медленно, но верно. Настолько верно, что уже подъезжая к Боголюбову, Шубин полностью взял Силу под контроль. И теперь видел, какие изменения привнесли в него последние события. То, что он принял за новый Источник после битвы с графом Стрешневым, оказалось самой настоящей действительностью. Но вот появление еще одного ядра – ниже, и строго ровно под первыми двумя – было для юного Одаренного полной неожиданностью.

– И приятной, чего уж там, – улыбнулся он примолкнувшим на пролетке женщинам, и опять погружаясь внутренним взором в видимое только для него пространство, – и как это меня угораздило?

Ритуал с Анфисой ничего подобного не дал, хотя результат был, да еще какой! Особенно для нее; сразу на два уровня в Силе скакнула. А здесь что? Или кто? Ага, кажется, понимаю…

Он вспомнил слова Авраама; точнее, едва понятные обрывки их, в которых италийский (он же иудейский) мастер страстно желал избавиться от Дара.

– Получается, – покачал головой Николай, – просто так избавиться от него, как от мусорной бумажки, или там, от пустой пивной бутылки, не получится. А вот так, передать его добровольно другому Одаренному, да еще готовому этот Дар принять… я ведь был готов? Ну, и ритуал должно было провести соответствующий. Ну, если это получилось… Жалко, конечно, что мастер сам без Дара остался. Но это с одной стороны, а с другой…

Процессия повернула с тракта на второстепенную дорогу, уступавшую главной разве что шириной. Качеством же дорожного покрытия можно было только восторгаться. Николай, не выдержав, крикнул – Анфисе, да и дядьке тоже: «Не буду вас ждать! В баню хочу – терпежу нет. Ну, и бабу Нюру обрадую. Догоняйте».

В первый раз он дал волю коню. И убедился – теперь на собственном опыте – что слава о табунах, и опытных табунщиках графа Воронова вполне соответствует истине. С такой скоростью он…

– Разве что сам, бегом, пробежался бы, – решил он, едва сдержав в груди ликующий вопль, – ну так то с помощью Дара. Хотя и к появлению на свет красавца этого, как и других, наверное, Одаренные руки свои приложили.

Распоряжений для управляющего, да бабы Нюры было немного. Новых жителей расселить; праздничный, и очень плотный… обед все таки – с учетом, что и от ужина потом боярин не откажется – приготовить.

– Куда их расселить то? – успел спросить Арсентий Палыч.

Николай задумался всего на несколько секунд.

– Бабу с ребенком в мои прежние покои, – решил он, – мастера с детьми сам определишь. Да – там еще староста из деревеньки будет, с казаками. Так их накормить, и пусть меня ждут. Будем с ними договор заключать.

– Какой договор?

Этого вопроса управляющий задать не успел. А может, и успел, но парень его уже не слышал.

Баня, как и распорядился уже давно хозяин замка, была готова принять его в любую минуту. Готова – это значит с нестерпимым жаром в парилке, свежей водой в бассейне, и еще более свежим квасом в кувшине на столе. Первым, самым сладким паром Николай наслаждался в одиночестве. И в бассейн нырнул уверенный, что ему никто не помешает; хотя бы в ближайший час. А нет – нашелся такой, нетерпеливый.

– Или шустрый, – покачал головой Николай, ничуть не расстроившийся этому вторжению в его уютное пространство, – напрямки, что ли, бежал? Вот ведь чуйка у деда!

Это он так про старого казака, Алексея Павловича Белкина подумал. Крепкого еще старика, что стоял в дверях зала отдыха, и мялся, ожидая разрешения. Вслух же боярин спросил иное:

– Чего жмешься там, Палыч? С каких пор таким стеснительным стал? Или просьба какая есть? Так не стесняйся – говори.

– Есть, как не быть, – кивнул Белкин, шагая к столику, и ожидая теперь приглашения присесть, – но это, Николай Ильич, можно позже, после баньки. Позволишь попарить тебя?

– Спрашиваешь?!