Волшебник по залету. Книга первая. Малахитовый портал

– Не знаю, Николай Григорьевич… не вижу.

Шеф поглядел на него недовольно. Но проговорил – медленно, словно вгоняя гвоздь во что-то…

– Свободен.

И прихлопнул ладонью по столешнице. Олег, выходя из кабинета, оглянулся. Почему-то охватил взглядом не фигуру Портного, а эту самую столешницу. Массивную, изумрудно-зеленого цвета. Круглую по форме, диаметром метров в пять, и толщиной не меньше полуметра. Ножки – деревянные, с тонкой резьбой – казалось, готовы были подломиться, в любой момент. От того, наверное, страшно было сидеть за этим столом – упади этот каменный массив на ногу, и ничем иным, кроме ампутации, помочь было бы невозможно. Очевидно, внутри дерева были какие-то металлические стержни, но проверять Олег не решился бы. Да его ни разу и не пригласили присесть за этот стол – необычный, никак не подходящий для служебного кабинета. Может, где-то в другом месте у Николая Григорьевича и был еще один рабочий; из массива ценного дерева, с приставным собратом, креслом и стульями, письменными приборами и…

Нет – в этом кабинете, или, скорее, зале приемов, стояла лишь эта махина (как бы не из цельного куска малахита), удобное кресло, в котором Шеф принимал посетителей, и дюжина стульев у стены – под стать креслу, но не таких статусных и удобных. Ну и компьютер перед Портным – куда же без него?

– А еще секретарша, Ниночка, – усмехнулся сквозь волнение Олег уже в приемной, – без нее никак нельзя. Кофе там, чай, ну и все остальное. Только вот стол там… я бы на таком не решился…

На этой пикантной мысли (почему-то опять вспомнилась Мария Павловна) дверь из приемной захлопнулась за его спиной, и голова Олега Сергеевича Громова, говоря компьютерным языком, перешла в режим ожидания. Он действительно ждал, не сомневаясь, что Шеф все-таки рискнет, и жизнь концерна, и его собственная, круто повернет. Куда?…

Целых две недели он провел в кабинете, в обычном режиме, ничуть не томясь этим ожиданием. Гораздо больше внимания он уделял теперь тому, что творилось вокруг, и тоже могло вторгнуться в его жизнь самым непредсказуемым образом. Почему непредсказуемым? Потому что серая муть в голове никуда не исчезла. Как понял Громов, именно этот участок внутри его черепной коробки отвечал прежде за его способность предвидеть, избегать неприятностей. Теперь же… теперь и коронавирус, от которого он прежде отмахивался, пугал до рези в животе, и начавшиеся вдруг по всему миру беспорядки грозили каким-то образом обрушиться на его несчастную голову. Да даже возвращаться домой по темным осенним улицам было по-настоящему страшно. В каждой тени ему чудились бандиты с обрезками труб и ножами в руках; редких прохожих он старался обходить по широкой дуге. Фигурой и силой его природа и родители наградили неплохими, но чем-то зубодробительным и ногомахательным он никогда не занимался. А в последнее время с такой сытой и беззаботной жизнью даже животик появился.

Так что звонок по внутреннему телефону, заставивший его подпрыгнуть в кресле от неожиданности, он воспринял с каким-то обреченным облегчением.

– Наконец-то, – прошептал он себе под нос, вскакивая с места, и одергивая пиджак – дресс-код в конторе поддерживался неукоснительно.

– Олег Сергеевич, – прошелестел в трубке голосок Ниночки; как показалось Олегу, напряженный и чуть испуганный, – зайдите к Николаю Григорьевичу. Прямо сейчас.

– Иду, – ответил Олег, уже опустив трубку.

Ответил скорее себе, а не Ниночке. И пошел, еще раз одернув полы пиджака, в смятении. Поскольку не мог определить, чего в нем сейчас больше – того самого облегчения, или предчувствия больших неприятностей. Эти, образно говоря, чаши весов резко опустились в сторону, отвечавшую за неприятности, когда он открыл дверь в приемную. Страх в голосе секретарши объяснился. Громов и сам бы испугался; будь его воля – повернулся бы и бежал прочь от двух громил, что расположились сейчас по обе стороны широкой двухстворчатой двери, ведущей в кабинет Шефа. Сами такие же широкие и накачанные. А еще – глядевшие на него, словно в прицел крупнокалиберного пулемета. Через пару мгновений, очевидно разглядев его стати, и определив их как совсем никчемные, эти бойцы градус напряженности во взглядах понизили до неприличной для Громова величины. Теперь они и фигурами, и чуть заметно проявившимися ухмылками на лицах словно утверждали:

– Ты там смотри – веди себя прилично. А не то…

Там – понятно, в кабинете Шефа. Где у дверей с внутренней стороны встречали еще двое. Не такие внушительные фигурами, но определенно еще опасней. Почему Олег так решил? Да потому что осознал вдруг, что серая пелена внутри головы вдруг исчезла, и он опять способен определять опасность, исходящую от…

– Да от всех тут, – решил он, почему-то теперь совершенно спокойно, – и от этой пары, каждый из которых способен убить такого как я одним пальцем, не моргнув глазом; и от Шефа, почему-то пылающего гневом именно по отношению ко мне; и вот от этого, самого страшного здесь…

Последний, от кого Громов сбежал бы, не задумываясь, даже в ад – если бы тот действительно существовал – внешне выглядел вполне мирно. Не крупный даже рядом с Портным, стоящим рядом с креслом; средних лет, круглолицый, с редкими прядями волос, зачесанными на правую сторону, он сидел в кресле хозяина, и с любопытством разглядывал Олега, застывшего в двух шагах от дверей. Он вдруг доброжелательно улыбнулся и махнул рукой, сказав негромко и совсем не внушительно:

– Проходи, садись, молодой человек.

Громов замялся – стулья все стояли у стены, справа, а показывал незнакомец, что вел себя здесь полноправным хозяином, прямо перед собой. Показывал, как оказалось, не ему, а одному из парочки позади себя. Как понял непонятным образом Олег, тому, что стоял сейчас по левую сторону от парня. Тот, очевидно, расшифровал жест хозяина как надо. Несильно, но как-то убедительно подтолкнул Громова в спину, а сам успел – пока Олег переступал ставшими непослушными ногами – переместиться к стене, подхватить крайний стул и скользнуть дальше. Как раз к тому времени, когда Олег почти уперся животом в несокрушимый камень столешницы. В ноги парня несильно ткнулся стул, и он ощутил себя уже сидящем на нем, и опустившим локти на холодный камень изумрудного цвета.

– Нет, не холодный, – поправил он себя, на несколько мгновений отрешившись от напряженной атмосферы, заполнявшей кабинет, – скорее даже теплый. И не такой уж твердый. Кажется – упрусь сейчас посильнее локтями, и продавлю в нем две ямки.

– Кхм…, – вернул его в реальность голос незнакомца, явно уловившего перемены во внутреннем состоянии парня, – давай сначала решим наши общие проблемы, молодой человек.

– Наши? – попытался несмело выразить несогласие Олег.

– Наши-наши, Олег Сергеевич, – улыбнулся собеседник, оглянувшись на Николая Григорьевича, – вот он не даст соврать.

Портной на этот утверждение зримо побледнел, и торопливо закивал.

– Сдал, – почему-то решил Олег, – сдал с потрохами. И что теперь будет? Скорее всего, придется ишачить на этого вот дяденьку. И именно пахать, а не балду гонять, как здесь, в «Агрокоме». Или такого концерна уже нет?

Незнакомец, не пожелавший пока представиться, словно прочел его мысли.

– Да, Олег Сергеевич, – теперь кивнул он, – две сотни лямов американских рубликов надо вернуть. С процентами…

От этого «с процентами» стало нехорошо. Это означало – до конца жизни. Олег предполагал, что и Шеф вряд ли отпустил бы его на вольные хлеба по хорошему, но этот вот… «Этот» кивнул и новой мысли Громова:

– Вот именно. Возвращать придется. По любому. Слышал про кнут и пряник?

– Слышал.

Олег не смог выдержать взгляда незнакомца, которым тот, казалось, вывернул душу парня наизнанку, несмотря на пять метров, разделявших их. Поэтому и не увидел, каким именно жестом скомандовал теперь он боевику, стоявшему за спиной Громова; вместе со словами:

– Надеюсь, пряников будет больше. Но и про кнут не забывай. Хотя бы вот такой. Игорь!

Какая-то сила, а именно рука этого самого Игоря, дернула Громова за волосы, не в пример шевелюре незнакомца, густые, светло русые, чуть вьющиеся – так, что он вскочил со стула. А через мгновение, которое отметилось слезами, выступившими у парня от боли в кончиках волос, на лицо – прежде всего на нос, выступавший вперед дальше всего остального – стремительно надвинулся огромный зеленый мир; твердая каменная столешница. Но и в эту краткую часть секунды Олег, никогда не задававший себе вопрос: «Верит ли он в Бога?», – успел втиснуть мысль, переходящую в безмолвный вопль:

– Господи! Сделай так, чтобы я прямо сейчас оказался далеко отсюда. Так далеко, чтобы эти… эти…

Нос встречи с камнем не пережил. Расплющился и расплескался по столешнице кровавыми сгустками и болью так, что…

Определить своего состояния Олег не успел. Просто отключился в спасительном обмороке, или каком другом состоянии. Главное, что отключился. А когда «включился», не сразу поверил в это. Потому что столешницы под ним; под его разбитым в кровь лицом не было. А была какая-то пыль, проникающая внутрь носа, о котором сейчас и страшно-то было подумать. Лезла так назойливо и неудержимо, что парень не удержался и чихнул – громко, с наслаждением, переходящим в панику. Потому что стола не было. И стула, на который он должен был упасть после того, как его отпустила бы ладонь Игоря, сейчас отсутствовавшего, тоже. Но положение почти сидящего человека присутствовало. Очень неустойчивое. И потому после такого невинного, на первый взгляд, действа, как громкий чих, Громов завалился набок, полностью оказавшись в этой невесомой, всепроникающей пыли.

Он тут же попытался вскочить. На ноги. Но получилось сначала лишь на колени – так, что руки по локоть оказались…

– Действительно пыль, – негромко, с понятным изумлением проговорил он, – какая-то текучая. Непонятно…

Текучая – такой вывод он сделал, потому что практически сразу же, как только он занял такую неоднозначную позу, дышать стало легко и свободно. Словно не было никакой пыли, и разбитого носа. Нет, пыль была – мелкая, уже успокоившаяся своей поверхностью, и ни единой пылинкой не прицепившаяся к его лицу, особенно к носу…

– О, ё! Твою ж мать!

Нос тоже был. Его Олег сейчас и ощупывал с осторожностью, выдернув правую руку из мягкого пылевого плена. Никаких следов удара о стол – ни боли, ни крови – не было. Как не было и всего остального. Страшного незнакомца с его угрозами. Николая Григорьевича с его испуганной, и одновременно злобной – в его, Олежкину, сторону – физиономией. Игоря с напарником у двери. И всего кабинета в целом. Со столом. Главное – со столом.

– Почему главное? – задал себе вопрос Олег.

Себе, потому что больше было некому. Поднимаясь с колен, он одновременно огляделся. Сначала перед собой, а потом и вокруг, сделав полный оборот на месте. Кабинет Николая Григорьевича, достаточно большой, сейчас «вырос» раз в десять, если не больше. И превратился при этом в сводчатый зал высотой в центре не меньше пятнадцати метров. Абсолютно пустой, если не считать того самого пыльного пятна, которое сейчас, благодаря барахтанью в нем парня, стало достаточно бесформенным. Но изначальная форма еще угадывалась. И представляла она собой круг в те самые пять метров, которые и заставили Олега задать себе такой вопрос. Почему-то не вызывало сомнения, что это была именно столешница, перемолотая неведомыми силами до порошкообразного состояния. Да – не было еще одного комплекта предметов, которые пару минут назад присутствовали в кабинете Николая Григорьевича. А именно – одежды. Олег Сергеевич Громов стоял в огромном пустом зале непонятного назначения абсолютно голым. И почему-то особых неудобств от этого не испытывал. Может, это был шок? Или сказалось то обстоятельство, что некому тут было рассматривать его, а воздух вокруг был не холодным и не жарким – таким, что чувствовал себя Громов вполне комфортно?

– Даже очень комфортно, – подтвердил он вслух, – давно такого не было.

Глянул вниз, на самое дорогое. И только теперь отметил, что куда-то исчез животик. Определилось это просто потому, что он теперь не мешал обозревать это самое «дорогое». Поднял руку, потрогал бицепс – может, наросло? Но нет – внешне изменение коснулись лишь жировой прослойки, которой как не бывало, да излеченного в одно мгновение (или сколько там прошло?) носа.

Олег еще раз огляделся, не стронувшись пока с места. Пространство в каменном куполе было заполнено светом. При том, что никаких видимых источников его не было. Ну, или Громов их не видел. Свет был не очень яркий, и потому, наверное, он поначалу не отметил несколько грязных куч, что располагались на каменном полу вдоль стен. Как прикинул Громов, на равном расстоянии друг от друга. Прежде, чем подойти, и рассмотреть одну из них, или все поочередно, парень зачем-то решил пересчитать их, начиная с той, на которой сейчас остановился его взгляд.

– Один, два, три, четыре, пять, шесть… Оп-па! А это что такое?!

Повернувшись практически на сто восемьдесят градусов, он, прежде чем произнести очередное: «Семь!», – дернулся всем телом, и вернулся взглядом к шестой куче. Потому что она отличалась от предыдущих размерами, и тем, что внутри бесформенного образования непонятной пока массы было явственно видно что-то структурированное. А именно – достаточно аккуратно сложенный кусок ткани, под которым что-то выпирало. Что-то явно жесткое и сравнительно длинное. И Громов, вздохнув, бросил быстрый взгляд на остальные кучки, ничем не привлекшие его внимания, и направился к этой, шестой. Потому что все равно пришлось бы это делать. Информация – вот чем сейчас требовалось заполнить голову, чтобы не забиться на полу в истерике.

До кучи он начитал ровно тридцать шагов. Каждый шаг сопровождал счетом – громко, сочно, заполняя зал. И звуки разносились тут как-то особенно; так же, как и непонятный свет вокруг. Наконец он остановился, вздохнул пару раз поглубже, и наклонился, задержав дыхание. Ткань не дернулась, не вцепилась в руку; так же, как и короткий жезл по ней. Рукоять непонятного пока материала торчала из кучи, которую Олег почему-то обозвал дерьмом, навершием кверху. Торчала, пока ее поддерживал в этом положении кусок ткани. Торчала и несколько секунд после того, как кусок этот оказался на руке парня, сложенной в локте. А когда начала падать, грозя скрыться в этом самом дерьме, он не выдержал, и еще раз нагнулся; уже резче. И успел подхватить палку с прозрачным камнем, непонятно как крепившимся к одному из торцов.

– Тяжелая, зараза, – чуть удивился он, – килограмм пять будет.