Волшебник по залету. Книга первая. Малахитовый портал

Та субстанция, из которой Олег выдернул добычу, ничем не пахла, и не вызывала отторжения. Кроме, разве что, того факта, что слишком медленно, тягуче и неохотно стекала с этого предмета непонятного назначения.

– Ну, хотя бы дубинкой может послужить, – опять-таки негромко проговорил парень, – только камень жалко, если что. Не дешевый, наверное. Хотя вряд ли настоящий алмаз – таких огромных просто не бывает.

И действительно, размером прозрачный, чуть заляпанный субстанцией камень был, наверное, не меньше его кулака. Олег даже непроизвольно сжал ту ладонь, что удерживала за край отрез ткани – чтобы сравнить. А потом – убедившись, что в своем предположении не ошибся – перехватил жезл этой же ладонью за самый краешек, а второй, свободной, попытался смахнуть с камня остатки грязи. И выругался, теперь уже в полный голос, зарекшись проводить такие резкие действия с непонятными предметами. Потому что грани кристалла, на вид совсем не опасные, сглаженные, оказались необычайно острыми. Настолько, что ладонь «украсилась» сразу несколькими порезами, окрасившими в красный цвет и человеческую кожу и камень.

– Чтоб тебя! – жезл едва не оказался опять в куче дерьма, – не хватало еще какой-нибудь заразы подхватить. И что теперь делать? Укол от столбняка никто не сделает, промыть нечем. Разве что…

Он опять обвел взглядом похудевший живот и ниже, вспомнив какую-то книжку, где как раз утверждалось, что в крайнем случае на рану нужно просто пописать…

– Ага – перекисью, – усмехнулся он криво, – чтобы вот сейчас ладошка стала стерильной и на ранах зашипела эта самая перекись. И чтобы…

Дальше в желаниях он остановился. Потому что в глубоких царапинах действительно что-то запенилось, защипало. А через пару минут он зачем-то вытер ладонь о голую ляжку, не решившись испачкать материю на руке. И уставился на кожу – чистую, без всяких признаков недавних царапин.

– И что это было?

– Регенерация третьей степени, активированная конструктом Малого Помощника.

Голос, заполнивший все вокруг, был копией его собственного; разве что более громкий, и лишенный жизни. Но удивиться и испугаться Олег не успел. Чисто автоматически повторил вопрос, имея в виду теперь этот ответ; как он понял, все таки рожденный не его сознанием:

– И что это было?

– Регенерация…

– Да подожди ты со своей регенерацией, – Громов нетерпеливо махнул рукой, – голос вот этот откуда? И кто ты… или что?

– Я – Малый Помощник Эм Пэ Восемнадцать. Мыслеобраз фиксируется в мозгу Носителя с имитацией реального голоса.

– Теперь пугаться поздно, – пробормотал чуть слышно Громов, – теперь или ждать, когда действие лекарств кончится, и я очнусь в смирительной рубашке, или продолжать этот цирк. Клоуном я себя чувствую лучше, чем сумасшедшим. Так что продолжим…

Что-то в ответе Помощника, не проявившего пока себя никак, кроме голосового сообщения, царапнуло парня.

– «Эм Пэ», – сообразил он практически сразу, – Мария Павловна. Именно эти две буквы я вырезал на столе, в девятом классе. Все ждал, когда пацаны прикалываться начнут. А они сами, наверное, в нее втрескались. А как было не втрескаться?! Но давай оставим воспоминания на потом. Сейчас вопросы и еще раз вопросы. Хотя бы такой: «Ты сказал „мыслеобраз“. Значит, можешь не только голосом, но и, так сказать, зримо, как на картинке?».

– Могу, – ответил неизвестный опять его голосом; теперь уже практически неотличимым.

Видимо, что-то он сумел считать в мыслях Громова. А может, разглядел в недоверчивой физиономии парня.

– Ну, давай, удивляй, – разрешил Олег.

И Эм Пэ удивил. Да еще как! Так, что Олег едва не сел прямо там, где стоял. А в горле, что недавно едва не забилось пылью, застрял комок, который никак не удавалось сглотнуть. Потому что перед ним во всей своей красе предстала Мария Павловна – в том виде, и, очевидно, возрасте, какой ее помнил восьмиклассник Олег Громов. Только абсолютно голая. Еще и улыбалась призывно.

– Это как? – сумел все-таки вытолкнуть из себя парень, – это что, ты у меня в мозгу ковыряешься, зараза?

Эм Пэ ответил; точнее, ответила. А еще точнее – ответила Мария Павловна. Смотрела она при этом на такого же голого парня очень провокационно; выпятив грудь, размером, наверное, вдвое крупнее, чем в те далекие годы, и глубоко и чувственно вздыхая:

– Не ковыряюсь. Мыслеобраз создает сам Носитель. Малый Помощник принял его от Носителя и вернул в участок мозга, принимающий зрительные образы.

– То есть никакой Марии Павловны здесь нет, и никто, кроме меня ее увидеть не может, – ухватил сразу главное Олег, – если бы такой, конечно, здесь сейчас был.

– Абсолютно верно, – провозгласила учительница русского языка и литературы; теперь тем самым тоном, каким вдалбливала когда-то в неокрепшие умы детдомовцев правила русского языка.

Сказала, и растаяла. Олег, только что безуспешно боровшийся с реакцией своего организма на это возбуждающую картинку посредством того самого куска материи, теперь переместившегося на живот, и прикрывшего парня почти до колен, вскрикнул:

– Эй-эй! Ты куда? Вернись… пожалуйста.

«Мария Павловна» вернулась в одно мгновение. А Олег, переждав еще один гормональный шторм, с великим сожалением приказал, или попросил:

– Ну, ты хоть оденься, что ли?

В отличие от самого парня, единственной одежкой которого был тот самый хлипкий рулон, «Мария Павловна» предстала теперь в полном учительском облачении. Кому интересно – строгая юбка с пиджачком до колен, белая блузка с каким-то подобием галстучка, туфли на низких каблуках, колготки…

– А может, чулки… с подвязками, – немного отвлекся Громов, и тут же вернулся к суровой правде бытия; вслух, – как-то слишком строго получилось. И неудобно, наверное. Здесь паркета нет. Так что переоденься, пожалуйста. Во что-нибудь полегче.

Сознание никак не желало мириться с тем фактом, что картинку перед ним рисует его собственный мозг. И что именно он «нарядил» сейчас молодую женщину в легкую кофту с пуговицами, расстегнутыми весьма смело, и джинсы с кроссовками. Этот наряд сделал «Марию Павловну» моложе лет на пять. Так что подросший и возмужавший со времени их последней встречи Громов выглядел сейчас старше своей учительницы. Потому он и решил; для себя и таинственного Эм Пэ:

– На Марию Павловну не тянешь. Будешь Машей… Машенькой. Согласна?

– Желание Носителя для Малого Помощника закон, – почти пропела Машенька.

И парень не выдержал; шагнул вперед и попытался погладить мечту своей юности по щеке. Ну, как погладить – хотя бы потрогать. Увы – палец, а за ним и вся ладонь прошла сквозь силуэт, не заставив фантом даже шелохнуться. Это было непривычно, пугающе и почти отвратительно – видеть, как в нежной девичьей щечке исчезает чужая плоть. Олег опять отступил на ту же пару шагов, и спросил – чуть обиженно и с легкой надеждой в голосе:

– А реальное тело сделать можно?

– Можно, – кивнула Маша, – но не с возможностями Малого Носителя и низким уровнем развития потенциала Носителя.

– Да что ты так официально, – не выдержал Олег, – проще надо быть… проще. Сама же сказала, что мои мысли транслируешь. Вот и выражайся соответственно.

– Заметано, Олежек.

Громов на несколько мгновений завис; прежде всего, от той скорости, с какой этот Эм Пэ подстраивался под его желания. А потом уцепился – в который уже раз – за оговорку Машеньки:

– Насчет возможностей поподробнее, пожалуйста. А потом и про низкий уровень потенциала расшифруй. О, кей?

– Без проблем. Основных возможностей, или свойств – согласно маркировке Эм ПЭ тире восемнадцать – ровно…

– Восемнадцать, – подсказал, не выдержав, Олег.

– Совершенно верно, – кивнула Маша.

– И какие же?

Эм Пэ в образе молодой красивой женщины вздохнула, и, после небольшой паузы предложила:

– Наверное, наглядней будет воспроизвести в письменном виде. Или графически.

– Давай в письменном, – разрешил Олег, в очередной раз вспомнивший уроки русского языка.

Помощник, а точнее, Помощница, и на этот раз точно восприняла шевеление его мысли. Махнула рукой, и за ее спиной материализовался образ школьной доски. А в руках «учительницы», не поменявшей все же наряд, оказалась указка. Она отступила чуть в сторону и на доске, вслед за движением острия указки, проявлялись идеально ровные строки. Таким почерком можно было любоваться. Но Громов на это великолепие отвлекся лишь на пару мгновений – до того, как была закончена первая строка. А потом он едва успевал сознанием за стремительно порхавшей по полотну доски указкой: